Бюрон Николь де - Дорогой, ты меня слушаешь? Тогда повтори, что я сейчас сказала…

и осыпает их горстями риса и конфетти. Участвующая в церемонии консьержка деликатно умалчивает о том, как ей придется завтра все это убирать.

Контр-адмирал по-военному отдает честь. В его великолепных белых усах застряли рисинки и конфетти.

Вы отпускаете Лилибель комплименты по поводу ее великолепного платья из лазурно-голубого фая с воланами.

– Сен-Лоран! Подарок Жюля, – шепчет она вам на ухо.

Дети контр-адмирала де Брюли совершенно напрасно беспокоятся о своем наследстве. Лилибель разорит их папашу намного раньше, чем он отправится на встречу со святым Жюлем I (покровителем ассенизаторов).

За обедом царит веселье. Шампанское превосходно, у новоиспеченного супруга Лилибель щеки уже сделались пунцовыми. Матиас мечтает стать моряком. Эмили от возбуждения даже описалась. Аттила усаживается дедушке Жюлю на колени и спрашивает:

– Тебе сколько лет? Мне семь.

– Сегодня мне тоже семь! – улыбается славный представитель военно-морского флота, целуя ручку Лилибель. – Спасибо вам всем. Как хорошо иметь любящую семью!

– Жюлевы детки поджидали его в пансионате. Говорят, они такой скандал закатили! – сообщает Лилибель.

– Мерзавцы, сволочи! – рявкает контр-адмирал. – Я пригрозил им кандалами в трюме.

– Как капитан Черная Борода! – кричит Аттила в восхищении.

В эту самую минуту из лифта выскакивают (закрыть дверь в квартиру вы забыли) Пузан и Плешивый (Воображала в операции не участвует).

– Я не сомневался, что ты здесь! – брызжет желчью Пузан. – Вставай, папа! Пошли с нами!

– Куда это? – недоумевает дедушка Жюль.

– В великолепную клинику с красивыми комнатами, цветущим садом и хорошими врачами.

– Уа-а-ай!.. Они запрут его в психиатрическую лечебницу! – вопит Лилибель.

И падает без чувств.

Любящий сын бросается к ней.

– У вас есть предписание психиатра или постановление префекта полиции? – спрашивает Жиль, выскочив вперед эдаким бойцовым петушком. – В противном случае – это похищение и незаконное лишение свободы, вы рискуете схлопотать пять лет тюрьмы.

– Не лезь не в свое дело, сопляк! – огрызается Плешивый. – И, вообще, ты кто такой?

– Наш адвокат, ассистент председателя коллегии, – изрекаете вы, не моргнув глазом.

Консьержка, как раз приготовившаяся резать большой разукрашенный торт, заслоняет собой дедушку Жюля, размахивая перед носом у похитителей здоровенным кухонным ножом.

– Оставьте этого человека в покое!

Мадам Расту в красивом трикотажном зеленом платье (которое вы ей подарили на Рождество), с бархатным бантом в волосах и стразовыми серьгами выглядит шикарно. Приняв ее за новобрачную, Пузан влепляет ей пощечину.

– Заткнись, шлюха!

– Едрена вошь! Расстрелять придурка! – ревет контр-адмирал, от ярости сделавшийся лиловым.

Мадам Расту и сама от пощечины не в восторге.

Она замахивается своим ножищем и – чик! – Пузану по носу! Брызжет кровь.

Раненый визжит, как поросенок, дико вращая глазами.

– Помогите! Убивают! Эта женщина убийца!

– Звони в службу спасения! – кричит Любимый Муж.

Все это время он хлопал мать по щекам, теперь она очнулась и встала.

– Папа! Ты понимаешь наконец, что женился на сумасшедшей! – орет Плешивый, смотря двумя глазами в разные стороны.

– Идиот несчастный! – вмешивается Лилибель. – Новобрачная – это я! А пощечину вы влепили консьержке! Мадам Расту, дайте-ка сюда ваш нож. Я этой жирной свинье уши пообрезаю!

Ее удерживают.

Вы хватаете со стола красивую белую вышитую салфетку и промокаете там-сям капли крови.

– Не надо никаких спасателей, – говорите вы Мужу, – у этих господ внизу своя скорая стоит. Пусть и доставит их в великолепную клинику.

Враг обращен в позорное бегство.

– Мадам Расту, – торжественно заявляет контр-адмирал, – я награждаю вас медалью за отвагу!

Срывает с себя боевой крест и прикрепляет его на пышную зеленую консьержкину грудь. Растроганная мадам Расту розовеет от волнения.

– По-моему, молодых пора отвезти в «Лютики», – шепчете вы Любимому Мужу. – Наш матрос порядочно наклюкался.

Ваш супруг берет свою мамочку под руку.

– Совет вам да любовь, – говорит он.

Лилибель с неожиданной для нее нежностью гладит сына по щеке.

– Спасибо, малыш. Но, знаешь, я никогда не забуду твоего отца. С ним я была очень счастлива.

– Не сомневаюсь, ты проживешь еще много лет в радости и... покое.

«Река не так стремительно впадает в море, как человек в заблуждение» (приписывается Вольтеру).

Бип-бип... Бип-бип...

Семь часов пять минут утра.

– В такое время звонит только Жанин, – зевает Мельхиор.

Жанин – это ваша подруга; как и вы, она встает в пять утра и садится писать. Вы любите немного поболтать с ней на рассвете, когда бездельники-парижане еще спят (В столице бесполезно звонить кому-нибудь на работу раньше десяти, а то даже и одиннадцати, если у месье так называемый рабочий завтрак в «Георге V» или в «Плазе» с другими прожорливыми лодырями.

К своему удивлению, вы слышите голос Матиаса, семнадцатилетнего внука. Что-то стряслось у Старшей в доме.

– Нет-нет, бабуля, не беспокойся, – сбивчиво бормочет он. – Просто у меня к тебе... м-м... маленькая просьба.

– Слушаю тебя, мой мальчик.

– Около года назад ты меня подписала на «Пари Матч».

– Ну да.

Одно из великих огорчений в вашей жизни: Матиас не любит читать. Вы все перепробовали: открыли ему счет в ближайшем книжном магазине, водили его во «Фнак»[8] и покупали роскошные спортивные альбомы (он их обожает, но смотрит только фотографии), подписывали его на «Микки», «Пиксу», «Шушу»[9], «Кусто для юношества», «Футбольный журнал», «Карате Башидо», «Теннисный журнал» и, наконец, на «Пари Матч». В «Пари Матч» он, как вам стало известно от его ехидной сестры, только рассматривает картинки в разделе «Знаменитые люди».

– Бабуль, а не могла бы ты вместо «Пари Матч» подписать меня на «Ля Круа»[10]?

– На ЧТО?

– На «Ля Круа».

Если бы к вам на стол, приплясывая, опустился инопланетянин, вряд ли вы удивились бы сильней.

– На католическую газету?

– Да, – смущенно лепечет Матиас.

Зная, что молодежь не любит, когда родители и бабушки с дедушками проявляют излишнее любопытство, отвечаете:

– Ну разумеется, мое золотце, сегодня же подпишу.

Дождавшись времени, когда он уходит в лицей, бросаетесь к телефону и звоните его матери.

– Угадай, какой подарок попросил у меня сегодня твой сын!

– ...Серфинг?

– Подписать его на «Ля Круа»!

– На ЧТО?

– «Ля Круа». Католическую газету.

– Он с ума сошел!

– Похоже, так. Ты не знаешь, в чем дело?

– Нет. Боже мой! Не хватало еще, чтобы он пошел в священники...

– Он ведь даже не крещеный?

– Нет, ни он, ни Эмили. Аттила крещеный. Его бабушка грозилась, что иначе повесится. А муженек мой в своей мамочке души не чает. Пришлось мне уступить.

– Ты и на катехизис его записала?

– Да. Но через месяц он перестал посещать занятия, ему какая-то девчонка нашептала, что священникам нельзя жениться. Теперь пусть сам разбирается со своей бабкой!

Крещение и катехизация всегда были больным вопросом в семье. Когда родилась ваша Старшая, вы еще помнили о том, чему вас учили в католической школе. По случаю крестин состоялась пышная церемония: пропахшее нафталином семейное кружевное платьице для младенца, родители с обеих сторон, бабушки, дедушки, крестные и прочие родственники при полном параде, музыка, колокольный звон, семейная трапеза с лангустом под майонезом и все такое прочее.

Увы, потом вы утратили веру. Перестали лицемерно сопровождать Жюстину на воскресную службу и делать вид, что верите в девственность святой Девы.

Тем не менее дочь вы решительно отправили на занятия по катехизису, и она благополучно получала христианское воспитание до самого своего первого причастия. Снова состоялось торжество: родители с обеих сторон, бабушки, дедушки и т.д., белое платье, вуаль, молитвенник, музыка, колокольный звон и лангуст под майонезом. И подарок причастнице – первые часы, которых она ожидала с лихорадочным нетерпением (больше, надо признаться, чем освященную облатку).

На другой же день она по собственной воле раз и навсегда покончила со всеми религиозными обрядами, кроме полуночной мессы в пасхальное воскресенье с поиском шоколадных яиц в вашем саду в Микулете.

Когда появилась на свет Ализе, вы стали уже (не сердитесь, верующие подруги) ярой антиклерикалкой. Вы боролись за разрешение противозачаточных средств и абортов. Ни о каком крещении, понятно, и не вспоминали. Любимый Муж тоже. Он всегда был безразличен к вере.

Но матери взвыли хором.

Ваша – она была еще жива – не могла вынести, чтобы ее последняя внучка росла «язычницей».

– Подумай о своих предках, – стенала она, – среди них был святой!

– Ах вот как?

– Да. Святой Жан-Эд.

– Не знаю такого.

Лилибель со своей стороны ежедневно звонила сыну на работу (в нарушение служебной дисциплины). К концу бурной жизни она вдруг сделалась набожной. Давно замечено, что близость смерти приближает престарелых дам к Богу, в особенности если они много грешили. Интересно, неужели, достигнув почтенных лет, вы тоже поплететесь, ковыляя, к церкви своего детства?

А пока что нервы не выдержали у Любимого Мужа.

– Давай крестить Ализе! – кричал он. – Я хочу работать спокойно! Мать мне своей религией жизнь отравляет.

И так они вам голову заморочили, что вы отправились за советом к своему хорошему и уважаемому другу – отцу Д., священнику в тюрьме Санте. Он очень славный, носит белую доминиканскую рясу, четки на поясе, у него детские голубые глаза и участливая улыбка. Ежедневное общение с бандитами, преступниками и прочими правонарушителями сделало его человеком широких взглядов. Он лучится добротой, весельем и любовью к ближнему.

– Почему бы и не крестить, если это доставит такую радость вашим старушкам? – говорит он.

– Да потому, что я больше не верю в ваше крещение.

Он смеется.

– Это не грех, что вы в него больше не верите. И потом, как знать? Может, в глубине вашей очерствелой души еще сохранилась капля веры. Однажды я провожал на казнь убийцу, он плевал мне в лицо и оскорблял Бога. А когда поднялся на гильотину, завопил: «Господи, помоги!»

– Хорошо, – говорите вы под впечатлением его рассказа, – я согласна крестить Ализе, но при одном условии: это сделаете вы.

– О ля-ля! – улыбается святой отец. – Это очень сложно. В Церкви страшная бюрократия. По правилам таинство должен совершать ваш приходской священник.

– Исключено! Никогда его гадкая лапища не коснется головы моей дочери.

– Черт побери! Что ж он вам такого сделал?

– Он неопрятен, дурно пахнет, и в нем нет ни грана человеческого тепла.

– Н-да... Хорошенький портрет вы нарисовали. Однако надо все-таки попросить разрешения у епископа.

– Хорошо, я иду к епископу.

– Погодите. Боюсь вы его своей пылкостью напугаете. Епископы – они такие чувствительные. Лучше уж сам схожу.

Крещение совершилось в маленькой деревенской церкви в Мустуссу, а праздничную трапезу (с лангустом под майонезом) устроили в Микулете. Бабушки были счастливы и обе влюбились в отца Д., а Любимый Муж покрестил младшую дочь белым игристым вином.

Ализе тоже отправили на катехизис.

Она ушла оттуда, хлопнув дверью в тот день, когда священник сообщил, что святая Дева, подхваченная ангелами из рая, – фьють! – поднялась на небо, как воздушный шар.

– Очередное вранье взрослых, как и про Деда Мороза, который в трубу влезает, – пробурчала она.

Вернемся, однако, к Матиасу. До вас дошел слух, что каждое утро за завтраком он благочестиво читает «Ля Круа» и отказывается объяснять кому-либо, включая собственную мать, причины своего столь нелепого поведения.

И вдруг в одно прекрасное воскресенье он шепчет вам на ушко:

– Бабуль, а можно мне на следующей неделе пригласить на обед подружку?

– Разумеется, дорогой.

– Только, понимаешь... она «харизматичка»...

Вам слышится «паралитичка».

– Бедная девочка! Она передвигается в коляске?

– Да нет же, бабуль. «Ха-риз-ма-тич-ка»... Это такая церковная община, они молятся вместе, медитируют и посвящают себя благим делам.

– Это секта? Секты, знаешь, очень опасны!

– Нет, бабуль, они католики и папу признают.

– Понятно! Значит, католическая секта!.. Ну не смотри на меня так, дорогой! Я пошутила. Как зовут твою подружку?