Но в этот раз он согласился сразу и без жалоб.

Стефани в обществе Наташи отвела душу в пабе и вернулась домой в состоянии приятного опьянения и в самом великодушном настроении.


В субботу Финн был на седьмом небе от счастья — Джеймс встал рано и пошел с ним на задний двор сооружать домик для Дэвида. Они сделали клетку-шалаш из дощечек, а потом Джеймс повел сына в магазин стройматериалов, где они купили проволочную сетку для загона. Стефани слышала, как они оживленно что-то обсуждают во дворе. Как бы там ни было, но Финн обожал проводить время с отцом.

— Не забывай каждый день кормить его, менять воду и выпускать побегать, — наставлял Джеймс.

Стефани раздвинула планки жалюзи и посмотрела в окно. Финн жадно ловил каждое слово отца.

— И еще ты должен помнить, что Себастьян, если дать ему такую возможность, немедленно сожрет Дэвида!

Финн кивал с торжественным видом.

— И ты должен проверять перед сном, чтобы дверца домика была заперта, иначе ночью до него могут добраться лисицы.

Стефани вынесла им перекусить бутерброды и колу и наблюдала, как они едят, сидя рядышком на траве. В четыре часа она вышла посмотреть, как Дэвида торжественно пересаживают из клетки в его роскошное новое жилище, где он немедленно забился в угол с прежним, недовольным видом.

— Сегодня у меня был самый счастливый день, — сказал Финн, лежа в кровати, когда она подтыкала ему одеяло.

Стефани и Джеймс, сидя перед телевизором, распили бутылочку вина. Они оживленно беседовали и чувствовали себя по-семейному уютно. Но примерно в половине одиннадцатого он взял мобильник и вышел из комнаты.

Через несколько минут Стефани пришла эсэмэска: «Сказал, что ужинал в Воксхолле с Питером, Аби и их друзьями. Что была жуткая скукота».

— Я иду спать, — сказала Стефани, когда Джеймс вернулся в гостиную. — Спокойной ночи. И она вышла, не поцеловав его на ночь.


Утром в понедельник, когда Джеймс приехал в свою деревенскую ветлечебницу, его ожидало письмо следующего содержания:


«По имеющимся сведениям, выплаты налоговых пошлин в периоды 2006/2007 и 2007/2008 гг. производились Вами нерегулярно. Уведомляем Вас, что в ближайшие недели будет проведена полная ревизия Ваших бухгалтерских книг».


А ведь это работа Салли, в бешенстве подумал Джеймс. Вот чертова кукла! Теперь понятно, почему она так покорно приняла увольнение, — эта стерва просто сняла трубку и позвонила в налоговое управление! Ему не следовало афишировать тот факт, что он нередко берет плату наличными, он был слишком доверчив — понадеялся на лояльность сотрудников. Вот идиот! Но в провинции так поступают все — это всего лишь разновидность бартера. Если бы он брал с фермеров плату поросятами, все было бы законно. Только его холодильник не вместил бы все окорока и отбивные.

У него зашумело в голове. Только этого сейчас ему не хватало! Он схватил первое, что попалось под руку, и швырнул на стол, опрокинув чашку с кофе, который залил лежавшие там бумаги.

— Вот дерьмо! — крикнул он. — Дерьмо свинячье!

В этот момент в дверь вошла Салли, и он уже хотел наброситься на нее с бранью, но вплотную за ней следовала первая клиентка — Шарон Коллинз со своим престарелым колли Рексом, и Джеймс попытался сделать вид, что все в полном порядке и что возглас «Дерьмо свинячье!» и швыряние на стол рулона туалетной бумаги — обычный утренний ритуал всех ветеринаров.

— Простите, — растянул он губы в улыбке. — Вот, расплескал кофе!

Когда Шарон ушла, он немного успокоился, хотя и продолжал кипеть от злости. Докатилась страна — налоговики готовы, развесив уши, слушать каждого недовольного подчиненного! Что за порядки нынче пошли? Если у вас на кого-то зуб, так вы можете просто стукнуть на него властям и показать ему небо в алмазах! «Ну ничего, — решил он, — здесь будет всего лишь ее слово против моего, и к кому они скорее прислушаются?» Если только никто из фермеров не подтвердит ее слова — а он и представить не мог, что они подтвердят, ведь им самим это не сулит ничего хорошего.

— У тебя нет никаких оснований считать, что это как-то связано с Салли, — сказал Малкольм, когда Джеймс сообщил ему о письме. — Возможно, это даже никак не связано с тем, что ты брал наличные. Может быть, ты просто неправильно заполнил бланк.

— Нет, это работа Салли, — упорствовал Джеймс. — Таких совпадений не бывает, или ты считаешь по-другому?

Впрочем, ему следовало знать, что от Малкольма и Саймона он едва ли дождется сочувствия. Малкольм пожал плечами с таким видом, что Джеймсу захотелось влепить ему по физиономии. Было ясно, что именно хочет сказать его сотрудник: «Если бы ты не брал с клиентов деньги наличными и не обошелся несправедливо с Салли, ничего этого не случилось бы». Малкольм (и Саймон вместе с ним) решит, что он сам навлек это бедствие на себя.

— Она должна убраться, — злобно прошипел он.

— Она и так уходит.

— Я имею в виду — немедленно! Сегодня. Не потерплю ее в лечебнице ни минутой дольше.

— Ради бога, Джеймс, — устало проговорил Малкольм. — Что за ребячество.

Но Джеймс уперся. Теперь нет причины церемониться с Салли. Вред нанесен, и она уже не сможет его исправить. Он хотел удалить ее с глаз как можно дальше и как можно быстрее.

Когда он вошел в приемную, Салли болтала по телефону. На стуле сидела какая-то женщина с понурым котом в корзинке. Джеймс уперся в Салли взглядом, и она его наконец заметила.

— Зайди на пару слов.

Ему было все равно, с кем она говорит.

— Я хочу, чтобы ты немедленно собрала свои вещи и освободила место, — сказал он, когда она через пару минут зашла к нему в кабинет.

— Но я не понимаю… — У нее задрожали губы, словно она готова была заплакать, и Джеймса кольнула совесть, но он быстро справился с собой — она была сама виновата.

— А я уверен, что ты все понимаешь. Не сомневайся, я догадался, что это ты донесла на меня в налоговый департамент.

— Что?!

Салли явно была талантливой актрисой. Выглядела совершенно ошарашенной.

— Ты же знаешь, что я никогда не сделала бы этого, — с трудом выговорила она.

— Я предупредил тебя об увольнении, и два дня спустя это случилось. Что скажешь?

— Джеймс! — Он заревела уже по-настоящему. — Что бы ни случилось, я тут ни при чем. Клянусь тебе!

Черт, он не мог видеть, когда женщина плачет, это всегда выбивало его из колеи. Но не теперь.

— Я хочу, чтобы ты ушла немедленно. Будь так любезна освободить место, — сказал он и быстро вышел из комнаты, чтобы не передумать. Когда она уйдет, налоговики могут проверять все, что желают, — они не найдут ничего в подтверждение ее доноса. Ему пришлось с ней так поступить. Ему просто не оставили выбора.


Когда Джеймс велел Салли забирать вещи и уходить, он не подумал о том, что в ближайшее время некому будет заменить ее в приемной. И теперь собирался просить Кати помочь ему — у нее уйма свободного времени, и она всегда готова сделать для него все, что потребуется.

— Но я не могу, — сказала Кати, когда он позвонил ей. — У меня сегодня клиенты.

— Так перенеси их на другое время. Это очень важно.

— Нет, Джеймс, прости, но это совершенно невозможно.

— Да ради бога, — буркнул он и бросил трубку. Придется как-то обойтись. Ничего, они с Малкольмом, Саймоном и Джуди (ветеринарной медсестрой) как-нибудь справятся.

С Кати что-то происходит, подумал Джеймс. Она в последнее время была не похожа на себя прежнюю — милую, уступчивую Кати. Наверное, это из-за той встречи с его родителями — она до сих пор сердится, что он скрыл от нее их приезд, дело конечно же именно в этом, хотя она и не говорит ему прямо. Он решил быть к ней особенно внимательным. Он чудесно провел прошлые выходные в Лондоне и даже почувствовал близость к Стефани, чего давно не позволял себе — после того, как прошел шок, который он получил, увидев ее в том джемпере…

Почему это женщины обязательно хотят одеваться похоже? По правде сказать, выглядела она в нем шикарно, и ему даже захотелось обнять ее и сказать ей об этом, но последнее время между ними это было как-то не принято. Они отвыкли от проявлений нежности.

У него появилось гадкое чувство, что он предает Кати. Но жестокая правда заключалась в том, что, хотя Джеймс и верил, что любит ее, все же предпочел бы сейчас быть в Лондоне со своей семьей. Там все было намного проще.


Глава 25


Когда Кати позвонила Стефани рассказать о том, что она сделала, та не поверила своим ушам.

— Ты сообщила в налоговое управление? Боже мой, Кати, наверное, лучше было бы сначала посоветоваться со мной!

Но Кати не находила в себе раскаяния.

— Он сам напросился. И мы ведь затеяли все это, чтобы не чувствовать себя втоптанными в грязь. Ты первая это сказала.

— Просто налоговая инспекция — это уже… крупное дело, — проговорила Стефани. — Подстраивать ему мелкие пакости — одно, но налоги — совсем другое. Это может иметь для него действительно серьезные последствия.

— И что с того? — спросила Кати, и Стефани вдруг показалось, что она говорит совсем с другим человеком.

— Не знаю. Мне просто стало как-то не по себе.

— А что страшного может случиться? Ну, они спросят его — правда это или нет, он ответит — нет. А если они как-то и докопаются до правды, он просто заплатит налог, ну, может, еще и штраф. Брось, Стефи, ну не поспит несколько ночей, только и всего.

Стефани понимала, что Кати в общем права. Ей просто не понравилось, что Кати стала действовать на свой страх и риск, не советуясь с ней. Именно это всерьез ее обеспокоило.

— Ну ладно, — сказала она. — Ты правильно сделала. Но бедной Салли не повезло.

Кати хихикнула.

— Да! Только к этому времени он уже уволил ее. Если бы он велел ей убираться из-за этого случая, я бы непременно заставила его передумать. С Салли все будет в порядке.


Стефани опаздывала. Когда она закончила говорить с Кати и на скорую руку подкрасилась, было уже десять минут одиннадцатого, а в половине одиннадцатого ей надлежало быть в одном частном клубе на Манчестер-сквер, где предстояла фотосъемка для журнала. Она позвонила Наташе и попросила начинать без нее. Объектом фотосессии сегодня стала одна молодая сценаристка, которую засыпали наградами за ее первую телепостановку, где она отразила историю собственного неудачного брака. Сегодня авторша рассказывала о себе корреспонденту одного глянцевого еженедельника, а Стефани с Наташей отвечали за костюмы. Наташа, к счастью, успела забежать в офис и захватила два саквояжа с отобранными накануне нарядами.

Когда Стефани подошла к георгианскому особняку, на котором предусмотрительно отсутствовала вывеска — Стефани из-за этого дважды обежала площадь кругом, прежде чем сообразила, где находится искомое место, — она была вся красная, растрепанная и нисколько не походила на преуспевающего стилиста. Но Наташа успела взять ситуацию под контроль. Писательницу, молоденькую приятную женщину по имени Каролина Уэлл, удалось убедить надеть строгое черное платье, и выглядела она великолепно.

— Извините, — бормотала Стефани, пробираясь между осветительными приборами и отражателями в заднюю комнатку, где Наташа рылась в саквояже, выбирая следующее платье. — Ну, как тут дела? — проговорила она, переводя дыхание.

— Все хорошо, успокойся, — ответила Наташа. — Одежда сидит на ней как влитая, все ей к лицу, кругом тишь и благодать. И фотограф просто душка.

Стефани выглянула из двери. А Наташа права, решила она, увидев забравшегося на стул фотографа, который собирался снимать Каролину сверху. Очень кстати, так и день пролетит быстрее.

— Как его зовут? — спросила она у Наташи, скрываясь за дверью прежде, чем он успел ее заметить.

— Не то Марк, не то Майкл, я не разобрала.


— Майкл Сотби, — сказал Майкл, а не Марк, протягивая руку. Каролину пока отправили переодеться в другой наряд.

Стефани улыбнулась. А он, пожалуй, даже красив. Ему слегка за сорок. Карие глаза. И мальчишеская улыбка.

— Стефани Мортимер. Извините за опоздание.

А его полное имя похоже на звук колокола. Кажется, она уже встречала его в журналах. Она всегда прочитывала подписи под фотографиями, ища фамилию стилиста. И почти никогда не находила.

Они немного поболтали — о знакомых журналистах и визажистах, об открывавшейся на днях и вызвавшей резкие разногласия в оценках выставке работ фотографа Яна Хокинса, который запечатлел своего отца на разных стадиях прогрессирующего алкоголизма.

— Это потрясающе, — сказала Стефани. — Я так люблю его, а вы — первый, кто о нем слышал.