Строгай Семен Петрович о том не знал, а Василий Федорович посмеивался над дочкиной слабостью, заметив ей однажды, что ночное тайное едение, пожалуй, укрепит ее фигуру. Да не сбежал бы жених! Ведь хоть дородность хороша да и в моде, но князь — человек европейский и утонченный: а ну как ему не понравится вместо одной невесты получить сразу две? Наташа обижалась, утверждая, что уж так-то она никогда не потолстеет, даже ежели очень постарается. Двух невест из нее не выкроить!

Первая неделя поста окончилась, и отец с дедом, призвав Домну Егоровну, приказали ей готовить приданое невесте. Так как сделать следовало многое, то из ближайшей деревеньки вызваны были девки-мастерицы, куплено того и сего, да вся девичья была засажена за работу.

Оболенский часто наезжал в гости, но наедине ему с невестою побыть не удалось ни разу. Однако это обстоятельство нисколько не охладило, а, напротив, усилило жениховский пыл. Свадьбы он ждал со страстностью, считая длинные дни и с тоской убивая недели.

Однако время, что так долго тянулось для жениха и невесты, довольно быстро проскочило для двух любовников. Маргерита и Тадеуш не без приятности проводили время, наслаждаясь друг другом и строя планы мести. Наконец было решено все. Маргерита, прельщенная Тадеушем, соглашалась на предложенный им план беспрекословно. Умело подогретые им чувства в пылкой южанке горели, как костер. И это именно от ее руки должен был пасть князь Серебряный-Оболенский в день сговора[4] жениха и невесты, и бала, который должен был последовать в этот день.


Приглашение на бал к Нарышкиным, да еще на бал, который старый Семен Петрович устраивал в честь обручения своей внучки, было бы желанным для любого. Билеты были разосланы чуть не всем, и праздник обещался быть необычайно пышным. Среди такого обилия гостей можно было пропустить и незваных, и даже вовсе нежеланных персон. Как уж Сангушко раздобыл билет для себя и Маргериты — осталось тайной, выяснить этого не удалось даже впоследствии, однако оба они, пышно одетые и никем не узнанные, прибыли в дом Нарышкиных.

Тадеуш был холоден, а Маргерита, напротив, вся дрожала. Ее переполняли настолько противоречивые чувства, что она сама бы не взялась определить, что она ощущала сейчас. Но главным было — всепоглощающее волнение, от которого холодели руки и ноги, все внутри тряслось и в голове была лишь одна мысль — скорее совершить то, ради чего она пришла сюда. Убить! И basta! А там будь что будет…

Наташа протанцевала с женихом менуэт, а потом молодые отошли в сторону от танцующих. Федор усадил невесту и встал за ее креслом. Вид молодой пары, веселой и о чем-то перешептывающейся, покоробил Сангушко. Граф взял Маргериту за руку и указал ей на пару. Маргерита коротко кивнула головой и направилась к молодым людям. А между тем…

Между тем Наташа улыбнулась жениху.

— Век бы глядел на вас, радость моя, — сказал Оболенский. — Ваша улыбка делает меня счастливым. Никогда бы не подумал, что когда-нибудь настроение мое будет зависеть от такой малости!

— Все насмехаетесь, сударь? — кокетливо переспросила Наташа. — Помолвка не свадьба. Еще не поздно и передумать!

— Боже упаси! Чтобы я да передумал!

— Да я не о вас, — усмехнулась девушка. — Я могу передумать.

Оболенский помрачнел и наклонился к ней:

— Вы разве совсем меня не любите?

Наташа посмотрела на него:

— Сейчас опять менуэт, пригласите меня. Мы жених и невеста, нам сегодня можно танцевать друг с другом без счета.

Оболенский молча поклонился Наташе и подал ей руку. Они пошли в ряд к танцующим, а Маргерита, проклиная все на свете, замерла неподалеку.

— Вы мне не ответили, — продолжил князь.

Лицо его было сосредоточенно и напряженно.

— Мне иногда кажется, что вы согласились, чтобы угодить отцу и деду. Или чтобы меня не огорчать отказом. Но это неправильно…

Фигура танца развела их.

— Вы ошибаетесь, — ответила Наташа, как только снова оказалась рядом с женихом. — Я никогда бы не согласилась, просто из желания угодить.

— Тогда отчего?

— Мы говорили с вами, и я ответила, что не могу признаться вам в любви.

Танец вновь развел их и Наташа увидела, как лицо Оболенского помрачнело еще больше.

— Я попросту не знаю что такое истинная любовь, — слегка улыбнувшись, вновь продолжала девушка. — Но из всех, кто мне известен, вы единственный, кто мне мил. И единственный, кого я вижу рядом с собой как своего будущего мужа.

— Меня это почему-то не радует, — ответил Оболенский.

Еще несколько томительных минут они провели вне досягаемости друг друга и опять сошлись. Руки их соприкоснулись, и Наташа заглянула жениху прямо в глаза.

— Не хмурьтесь. Вы очень дороги мне, и знайте: что бы ни было, я теперь ваша невеста. И вам не изменю. Ни теперь, ни впредь.

— Я люблю вас, — сказал он.

Наташа улыбнулась. Можно было бы повторить эти слова, глядя ему в глаза, но ей почему-то хотелось приберечь их. Но, видимо, в ее лице промелькнуло что-то такое, что обрадовало князя, и он успокоенно улыбнулся ей в ответ.

Танец окончился, пары разошлись. Молодые люди вернулись к своим креслам и, ни слова не говоря, просто смотрели друг на друга.

Тадеуш глянул на Маргериту. Та из складок своей юбки уже вынула кинжал и тихо, со странным и настороженным выражением в лице подходила к Оболенскому. Тот ничего не замечал и нежно держал невесту за руку, улыбаясь ей.

— Я все-таки верю… Нет, я точно знаю, что наступит такой день, когда вы мне скажете, что любите меня.

— А может быть, я уже… люблю вас, — прошептала Наташа.

Нервы Маргериты не выдержали, она громко крикнула, и крик этот, прозвучавший ярко и остро в зале, не заглушаемый ни музыкой, ни болтовней, парализовал бившуюся кругом жизнь. Оболенский обернулся на крик, и удар кинжала пришелся ему в грудь. Князь пошатнулся и упал. Маргерита выдернула кинжал из его груди и замахнулась им на Наташу, но Сангушко, стоявший рядом, упредил ее и отвел удар от девушки. Наташа закричала и упала на тело жениха.

Поднялась суматоха, Маргериту схватили и поволокли прочь.

— Он умер, умер… — шептала Наташа, прижимаясь к безжизненному телу Оболенского. — Нет… нет! — Она зарыдала.

А в голове вертелось: «Это я виновата… И ведь я даже не сказала ему… что люблю… что люблю его… Это я виновата… я…»

Ее оторвали от тела и приподняли. Рядом суетился Сангушко, который был чуть ли не героем. Отец гладил ее по лицу:

— Ну же, ну же… успокойся.

Она что-то бормотала и ничего не могла уже понять.

— Лекаря! Лекаря для князя! — крикнул Нарышкин.

И тут же понеслись за лекарем. Князя подняли и вынесли из зала в ближайшую комнату, уложили на кровать…

— Он умер… умер… — шептала Наташа. — Это я виновата. Проклятие…

— Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Успокойся! Наташа! — Василий Федорович не мог сдержаться. Непонятные слова дочери были для него ясны, как день.

— Наташа, дочка…

Но она ничего не слышала. Она потеряла сознание.

— Ну и хорошо, и к счастью, — шептал Василий Федорович.

Он поднял Наташу на руки и понес в ее комнату.

— Как лекарь князю поможет, пусть тотчас идет к моей дочери! — крикнул он слугам.

Гости испуганно перешептываясь, быстро разъезжались. Семен Петрович в ужасе стоял радом с комнатой, где лежал князь, и не мог понять происходящего.

Маргерита, скрученная двумя дюжими молодцами из дворни, лежала на полу и, казалось, была в беспамятстве. Женщину надо было поместить в тюрьму.

— Убил бы ее своими руками, — пробормотал Семен Петрович. — Стерва…

И нарочно отвернулся от нее, чтобы ненароком не выполнить своего желания.

Наташа тем временем все не приходила в себя. «Что там внизу? Как дядя? Как Оболенский? — Василий Федорович, сидя у Наташиной постели, готов был разорваться. — Да лекаря сюда нужно!»

— Эй, кто там! — крикнул Нарышкин.

В дверь нырнула Марфушка.

— Помоги… Помоги… — Он никак не мог сообразить, что сказать горничной.

— Сними это платье, переодень ее! — резко крикнул он. — Я сейчас за лекарем и тотчас вернусь!

— О-ой! — запричитала Марфушка. — Бедненькая моя! Ягодка! Боярышня! Горе-то какое! А как же там князюшка?

— Да замолчи ты! — резко оборвал ее Василий Федорович. — Делай, что велено.

Он стремительно выбежал из комнаты, не в состоянии слушать Марфушкиных причитаний.

— О-ой, рыбонька моя, — рыдала меж тем Марфушка. — Да что они сотворили, ироды… Голубица моя кроткая!

Причитая, она начала снимать туфли, делала она это медленно, то и дело утирая рукавом лицо и рыдая.

— Брось, дура, — тихо сказал ей кто-то.

Она обернулась. В дверях стоял граф Сангушко.

— Одень ей башмаки, — приказал он.

— А чегой-то… — пробормотала Марфа.

Тадеуш размахнулся и со всего маху ударил Марфушку по лицу. Та упала на пол и жалобно заскулила, не решаясь, однако, поднять вой на весь дом.

— Молчи, не то прибью до смерти, — потребовал Сангушко.

Он быстро подошел к кровати, поднял девушку, благо та еще так и не пришла в себя, и так же быстро и бесшумно вынес ее из комнаты.

10

…Наташа вспомнила, что его убили. Кровь хлынула из груди. Она упала на колени и прижалась к нему:

— Я люблю тебя! Люблю тебя! — Но ни одного слова не вылетело с ее губ.

Как она ни пыталась сказать это — ничего не получалось. Он лежал мертвый, бездыханный… А она рыдала и рыдала…

— Ах!..

Карету подбросило на ухабе, но лошади понесли ее дальше. Наташа ударилась обо что-то головой, но, впрочем, не сильно, и очнулась. Она куда-то ехала, но никак не могла вспомнить, куда и зачем.

Девушка сделала попытку приподняться и тут взгляд ее упал на платье — оно было все в крови. То самое платье! Она затряслась.

— Что это? Что это? — бормотала она и, дрожа, попыталась руками стереть кровь с платья.

Конечно, это ей не удалось. Тут она почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Она обернулась и увидела…

— Кто вы? Что вам надо? — испуганно спросила Наташа.

— Я Тадеуш Сангушко. Граф Сангушко. Быть не может, чтобы вы меня забыли, ясновельможная панна.

— Что вы тут делаете? Куда мы едем? Зачем?

— О-о… — Тот явно затруднялся с ответом. — Я везу вас в свой дом.

— Да вы что?.. — только и нашла она, что сказать.

— Ваш жених мертв, — вдруг страстно начал Тадеуш. Он взял Наташу за плечи и крепко сжал их руками. — Вы теперь едете ко мне, потому что я люблю вас. Я один смогу защитить вас от этой сумасшедшей, которая убила Оболенского. Вы станете моей… Моей женой!

— Нет, нет… Не может быть… Он не умер. — Наташа глотала слезы. — Нет, нет…

— Умер, взгляните правде в глаза! — продолжал Тадеуш. — Но это все равно. Вы будете счастливы со мной и забудете о нем!

— Нет! Нет! — Она зарыдала и забилась в истерике. — Нет! Не хочу!

— Да перестаньте! — Тадеуш встряхнул ее. — Ну же!

Карету снова тряхнуло, и Наташа в этот момент опять ударилась.

— А-ах… — простонала она и вновь потеряла сознание.

— Ну оно и к лучшему, — пробормотал Тадеуш.

Он вез ее вон из города. Там у него был нанят дом, стоявший уединенно, с большим садом. Их там никто не найдет.


— Да что ж такое! Что ж такое! Князь Федор… Ну и напугал…

Оболенский терпеливо сносил заботы лекаря, перевязывавшего его. Удар пришелся ему не в грудь, а в плечо. Боль была столь сильной, что в первую минуту он потерял сознание, потому Наташа и сочла его убитым. Но теперь Оболенский, сильный и привычный ко всякому мужчина, чувствовал себя бодрым и готовым ринуться на поиски невесты. Более того, он жестоко корил себя за проявленную слабость. Не упади он тогда от удара Маргериты, сейчас бы не пришлось искать Наташу…

— При такой ране вам, сударь, повезло, что вы живы, — заметил лекарь.

— Столько крови хлынуло, что я уж было решил, что не жилец вы боле… Да и упали замертво. — Василий Федорович расхаживал по комнате, не находя себе места.

— Но что Наташа? — спросил князь Федор. — Куда она делась?

— Терпение, сударь, терпение, — бормотал лекарь, удерживая Оболенского подле себя. — Вы вовсе не так сильны, чтобы вскакивать и бежать тотчас.

— Верно, Федор Иванович, сдержитесь, — заметил Нарышкин. — Не хватало, чтоб вы себя все же в гроб вогнали, дорогой мой… Семен Петрович все нам расскажет, как только расспросит прислугу.

Семен Петрович, который точно занимался тем, что расспрашивал прислугу, уже знал почти все. Марфушка, зареванная, с пылающей прибитой щекой, как только лишь Сангушко покинул дом со своей добычей, кинулась к барину и доложила ему, кто и что сотворил в его доме. Старик все поведал племяннику и Оболенскому, которые с трепетом выслушали сообщенное. Каждый из них боятся помыслить, что мог поляк сделать с девушкой. Медлить было нельзя. Оболенский, который порывался вскочить и бежать на поиски невесты, был пока силою удержан в доме.