Король уступил им и остался в замке, но настоял на том, чтобы рядом с ним был маркиз Брум.

Теперь, когда болезнь отпустила короля, он все время беспокоился о своей жене – буквально не мог говорить ни о чем другом. Маркиз выслушал множество подробностей беспутного поведения королевы в Европе.

Ему также приходилось помогать Его Величеству в составлении длинных меморандумов и обращений, которые составлял король в надежде, что когда-нибудь сумеет развестись с неверной женой.

Все это было так грустно, и всякий раз, возвращаясь домой, маркиз ловил себя на мысли, что Кара, слава богу, оказалась совсем не такой, как он опасался.

Как заметил Айво еще при первой встрече, Кара была весьма сообразительна, остроумна и прекрасно владела искусством поддерживать беседу, что приводило в восторг Генри Хэнскета.

– Одно из несомненных достоинств твоей жены, Айво, – сказал он как-то маркизу, когда они остались наедине, – в том, что она никогда не наскучит тебе, как это было с твоими многочисленными любовницами.

– Почему ты говоришь об этом? – подозрительно спросил маркиз.

– У нее оригинальное мышление и весьма своеобразная манера высказывать свои мысли, – ответил лорд Хэнскет. – Я знаю очень мало подобных женщин, особенно среди молодых леди.

Маркиз вынужден был признать правоту друга, но он по-прежнему с негодованием вспоминал о том, как герцог Мэтлок принудил его к браку путем шантажа, и приходил в ярость при мысли, что насильственно связан с Карой.

В то же время Айво не мог не признать, что в те вечера, когда они обедали втроем с Карой и Генри и девушка прекрасно вела разговор, а когда нужно было, была хорошим слушателем, он любовался своей женой, гордился ею и, пожалуй, готов был забыть о том, что она – племянница герцога Мэтлока.

Для Кары это был опыт, которого она никогда не имела раньше и который – она вынуждена была признать это – серьезно уменьшил ее страх перед мужчинами.

Двор был в трауре, не давали никаких балов, не устраивали приемов. Маркиз сказал, что это расценили как нарушение этикета, если бы Кара начала принимать его друзей до того, как ее официально представят лондонскому свету. Айво не сомневался, что это станет событием сезона.

Кара понимала, что должна выглядеть безукоризненно на своем первом приеме, ибо маркиз собирался показать всем, что в их браке не было ничего странного, просто они держали все в тайне, пока не оправится от болезни король.

«Но все же, – говорила себе Кара, – он, наверное, стыдится меня. Ведь я – совсем не такая девушка, какую он взял бы в жены, если бы у него было право выбора».

Так же, как миссис Пил из Брума, экономка и все слуги лондонского дома маркиза на Парк-лейн говорили о своем хозяине как о самом господе боге.

Большинство слуг знали маркиза еще ребенком и обожали рассказывать истории о его успехах в Оксфорде и в армии.

Они готовы были пересказать Каре каждый день жизни Айво, так как были уверены, что она влюблена без памяти в своего мужа и с удовольствием услышит забавные истории о его детстве и юности.

Невозможно было видеть такое восхищение и оставаться равнодушной к вниманию верных слуг, это было бы не только невежливо, но и жестоко.

И вскоре Кара поймала себя на том, что видит теперь маркиза немного в ином свете, чем раньше.


…Секретарь Айво, мистер Кертис, рассказал ей, какую важную роль играет маркиз в политическом мире, с ним даже советуются члены кабинета и сам премьер-министр.

– Они приходят в этот дом? – спросила Кара, подумав про себя, что было бы очень интересно увидеть премьер-министра и лорда Каслероя, которого назначили министром иностранных дел.

– Иногда приходят, – подтвердил Кертис, – но чаще всего они встречаются в доме лорда Хэрроуби на Гросвенор-сквер.

– Я знаю этот дом! – воскликнула Кара. – Это рядом с домом моего дяди. Он живет в доме сорок три, а лорд Хэрроуби – в номере сорок четыре.

– Точно так, – подтвердил мистер Кертис. – Именно в этот дом посланец герцога Веллингтона принес двадцать первого июня пятнадцатого года весть о победе при Ватерлоо. Он ворвался в столовую в разгар обеда, чтобы передать пакет лорду Бэтхерсту, который руководил тогда военным министерством.

– Как это чудесно! – воскликнула Кара. – Хотелось бы мне быть там в этот момент!

– Боюсь, что это невозможно. Леди не участвуют в подобных обедах, – улыбнулся в ответ мистер Кертис.

– По-моему, это несправедливо, что все удовольствия достаются на долю мужчин, – пожаловалась Кара, и Кертис рассмеялся уже во весь голос.

Как жаль, что, живя с дядей, Кара не знала о тех замечательных обедах, что происходят в соседнем доме.

– У лорда Хэрроуби, что живет рядом с моим дядей, не было в последнее время гостей? – спросила она у Эмили.

– Не знаю, миледи, – ответила горничная, – но могла бы это выяснить, если вам угодно.

– Как же ты это выяснишь? – удивилась Кара.

Эмили вдруг смутилась.

– Понимаете, миледи, – потупясь, сказала она, – так уж случилось, что один из лакеев его светлости ухаживает за мной. Как только выдается свободная минутка, он прибегает повидаться со мной. А болтун он, каких мало, и я могу вытянуть из него все, что пожелаю.

Кара подумала, что, пожалуй, не стоит открыто интересоваться подобной информацией, и поспешила сменить тему.

– А что, мой дядя – он устраивал какие-нибудь вечеринки после моего отъезда?

– Ничего особенно примечательного, миледи. Обычные сборища, – передернула плечами Эмили. – Но в дом приходит один странный человек. Тим сказал, что он сидел в тюрьме за нападение на лорда Сидмута.

Кара слышала, как маркиз и лорд Хэнскет упоминали в разговорах имя лорда Сидмута, и знала, что он был министром внутренних дел.

– Но зачем моему дяде иметь дело с человеком, побывавшим в тюрьме? – удивилась она.

– Его зовут мистер Тайстлвуд, – сказала Эмили. – И Тим говорит, что он – беспокойный гость.

– Что это означает? – удивилась Кара.

– Не знаю. Я не особенно прислушиваюсь к тому, что говорит Тим. Он всегда сочиняет что-нибудь такое, от чего мурашки бегут по спине. Но вы помните Альберта? Так вот, он говорил прошлой ночью, что мистер Тайстлвуд и наш хозяин замышляют что-то, и он не удивится, если речь идет об убийстве.

Эмили понизила голос до зловещего шепота.

– Этого не может быть, – возразила Кара.

Но потом вспомнила, что подозревала дядю в убийстве своего отца, а если он мог совершить такое преступление один раз, то, не колеблясь, совершит снова.

Она повесила платье, которое держала в руках, обратно в шкаф и сказала:

– Думаю, Альберт преувеличивает, но все же расскажи мне, что он слышал.

Кара не сомневалась, что Альберт подслушивал под дверью комнаты, где разговаривали Мэтлок с Тайстлвудом.

– Я всегда считала, что Альберт говорит глупости, – махнула рукой Эмили. – Я и не слушаю его обычно, но, прежде чем снова прийти повидать вас, миледи, постараюсь вытянуть из него всю эту историю.

После ухода Эмили Кара обдумала ее слова и решила, что дядя скорее всего не станет заниматься уголовно наказуемыми делами, как бы порочен он ни был.

В то же время слуги иногда проявляли удивительную осведомленность в делах своих господ.

Кару особенно интересовали обеды в доме лорда Хэрроуби, потому что их посещал маркиз.

После разговоров Айво с лордом Хэнскетом в ее присутствии Кара начинала все сильнее интересоваться политикой. Оба джентльмена были сильно озабочены тем, что, если не разрядить каким-то образом обстановку, возможны народные волнения и свержение правительства.

Мужчины, увлекаясь беседой, часто забывали о присутствии Кары и говорили такие интересные вещи, что девушка сидела тихонько, боясь пропустить хоть слово.

«Я должна разузнать побольше об этом человеке – Тайстлвуде, – решила для себя Кара. – Может быть, он как раз из тех людей, от которых маркиз и лорд Хэнскет ждут беды».


В тот вечер маркиз довольно поздно вернулся из дворца, где потратил много времени и сил, пытаясь успокоить короля, с негодованием рассматривавшего карикатуры, которые стали появляться в общественных местах столицы.

Джордж Крукшенк, Уильям Хоум и некоторые другие художники насмехались в своих рисунках над королем и королевой.

Пока только один владелец книжной лавки осмелился распространять карикатуры на особ королевской крови, но они быстро разошлись по всему Лондону.

– Что-то надо с этим делать! – кричал король, но маркиз не имел подходящего решения этой проблемы.

Каждый день доходили вести о все новых выступлениях против короля, виновников которых не удавалось схватить.

– Они должны понимать, что все эти карикатуры лишь побудят королеву вести себя еще развязней, чем до сих пор! – с горечью произнес король.

Маркиз по-прежнему не мог предложить ему ничего, кроме сочувствия. Никто не имел ни малейшего понятия, как обуздать беспутную Кэролайн.

После всех этих бесконечных разговоров о недостойном поведении королевы было удивительно приятно увидеть Кару, ожидавшую его в гостиной.

Она выглядела очень молодой, невинной и, маркиз вынужден был признать это, удивительно красивой в одном из своих новых платьев.

Платье было подобрано под цвет глаз Кары, как и многие другие новые ее туалеты, потому что маркизу показалось, что определенный оттенок бледно-зеленого цвета подчеркивает белизну ее кожи, прекрасно подходит к белокурым волосам и ее удивительным глазам.

Девушка становилась похожей на лесную фею, и маркиз находил это весьма привлекательным. Среди прежних его знакомых женщин до сих пор не было такой юной, чистой, нежной…

Когда маркиз вошел в гостиную, Кара вскочила с кресла при его появлении.

– Вы сегодня так поздно! – укоризненно воскликнула она. – Я уже стала беспокоиться, не случилось ли чего-нибудь.

– Его Величество задержал меня – это случается так часто, что я уже почти устал извиняться.

– В этом нет необходимости, – сказала Кара. – Я вполне понимаю вас, и повар наверняка тоже давно привык. Так что не думаю, что ваше позднее возвращение испортит обед.

– Я постараюсь переодеться побыстрее, – пообещал Айво, направляясь наверх.

Когда он вернулся в столовую, Кара разговаривала с Генри, который был предупрежден заранее, что обед сегодня задержится, и приехал всего несколько минут назад.

Кара и лорд Хэнскет сидели рядом на софе, и маркизу показалось, что разговор их носит достаточно интимный характер.

Ему вдруг пришло в голову, что Генри, который не раз выражал восхищение красотой и умом его жены, пытается флиртовать с Карой.

Айво тут же сказал себе, что это совершенно невозможно и оскорбительно даже думать так о лучшем друге и своей жене.

Однако за обедом мысль эта посетила его еще несколько раз, смущая его душевный покой.

– Я спрашивала перед обедом у сэра Генри, – сказала Кара, когда подали десерт, – слышал ли он о человеке по имени Тайстлвуд.

– Ее светлость говорит о каком-то негодяе, побывавшем в тюрьме, – пояснил Генри.

– Я слышал о нем и не понимаю, почему Кару интересует такой человек, – весьма холодно ответил маркиз. Тут он заметил, что Кара и Генри смотрят на него с удивлением и любопытством. – Тайстлвуд – опустившийся негодяй, который проиграл в карты все деньги, оставленные ему родителями. А затем стал угрожать членам парламента.

– Насколько я понимаю, он просидел двенадцать месяцев в тюрьме за нападение на лорда Сидмута, – сказала Кара.

– Наверное, вы прочитали об этом в газетах, – заметил маркиз, не понимая интереса жены к подобным отбросам общества. – Тайстлвуд давно вел себя отвратительно, и Сидмут поступил абсолютно правильно, проявив твердость и обуздав негодяя.

– Но сейчас он вышел из тюрьмы, – настаивала на своем Кара, – и может снова взяться за старое.

– Если будет продолжать доставлять всем неприятности, то очень быстро туда вернется, – заверил ее маркиз.

– Однако за это время он много может наделать пакостей, – заметил Генри.

– Не думаю. – Маркизу явно хотелось сменить тему, и он распорядился подавать десерт.


Ложась в постель, Кара еще раз обдумала все сказанное за столом и решила, что, если маркиз узнает о том, что Тайстлвуд посещает дом ее дяди, он наверняка решит, что они замышляют что-то вместе.

Из всего, что она слышала от Айво и Генри, следовало, что революция, которой все так боятся, невозможна, пока недовольных не возглавит сильный лидер.

У нее хватило воображения представить себе, что Тайстлвуд, которого маркиз назвал «опустившимся типом», – как раз подходящая личность, вполне способная организовать восстание и направить его в нужное русло.

«Я должна расспросить Эмили обо всем поподробнее, – подумала девушка, – а не делать скоропалительных выводов».

Перед уходом Генри спросил друга:

– Ты поедешь завтра утром на прогулку в парк, Айво?