Мара Уайт - Доставка

Вернуться в Marriot, словно вернуться домой. Удобства и услуги теперь извращенная роскошь, порождающая чувство вины. Постель и подушки, словно небесные облака. Я кручусь в постели, зарываясь лицом, как хаски (порода собак) на снегу. Мне бы хотелось, чтобы мы могли украсть кровать с матрасом и отвезти их к тете и дяде Мози.

Вместе, мы гуглим фотографии, интервью на YouTube и клипы из телевизионных выступлений. Количество материала на нее просто удивительное. Помимо того, что она копия своей матери, Бриза в точности похожа на него. Вы не смогли бы убедить меня в том, что у них разные отцы, даже при наличии генетических тестов. Ее жесты, рост, черты лица, все это те же элементы головоломки из которых состоит Мози. У них одинаковые глаза, одинаковые носы, одинаковые полные губы и широкие рты, даже их волосы той же структуры ─ партнеры в долбанной рекламе Pantene. Они оба должны быть на телевидение.   

Я чувствую непосредственную близость к ней, но так же какие-то странные уколы ревности. Мне грустно из-за ее физического состояния и одновременно с этим меня отталкивает ее популярность. Ее жизнь была намного легче, чем жизнь Мози. Так больно, что они отобрали ее и то, что благодаря их преступлению она, вероятно, получила жизнь лучше той, что была, только все усложняет.  Даже ее голос похож на голос Мози. Я не могу не заплакать.

Я пытаюсь проглотить слезы и поддержать его. Если я испытываю такой натиск эмоций, то и представить не могу, что это все делает с ним. Я хватаю его руку и тяну его на свое бедро.

─ Это должно быть так трудно, ─ говорю я, сжимая его руку.

Он кивает головой, но его глаза приклеены к видео, где она расхаживает по красной дорожке, с тиарой и огромным букетом роз.

─ Мой отец приезжал в Лос-Анджелес, чтобы увидеться со мной, когда мне исполнилось тринадцать. Я заставил его уйти. Я не хотел с ним ничего общего.

─ Ладно. И как он поступил?

─ Я просто хотел, чтобы ты узнала об этом. До того, как мы двинемся дальше.

─ Что на счет Бризы, ты хочешь встретиться с ней? Возможно, это поможет тебе и твоей маме понять то, что произошло ─ возможно, перестать печалиться…

─ Ты, черт возьми, сумасшедшая, Лана? Встретиться с ней? Ты разве не видишь, кто она? Думаешь, это так просто? Пойти рассказать ей, что я ее давно потерянный брат и сделать счастливое, телевизионное воссоединение семьи?

─ Может, для начала написать письмо? Мы могли бы позвонить в полицию?

Мози проводит по волосам кулаками, идет к мини бару и резко открывает пиво. Я вижу, как мышцы его спины сжимаются под его футболкой. Он настолько разозлен, я боюсь, он может сломать бутылку.

─ Ты осознаешь, что «семья», которая забрала ее это семейка наркобарона? Они убьют меня на секунду раньше до того, как я вообще смогу приблизиться к ней.

─ Если они любят ее, возможно, они проявят некоторое сострадание. Учитывая ее состояние, возможно ей осталось жить ни так долго.

─ Я потратил всю свою жизнь, нуждаясь в том, чтобы с ней все было в порядке.

Я направляюсь к холодильнику, достаю маленькую бутылочку рома и наливаю ее в стакан с колой. Пей одно и тоже и тогда тебе не станет плохо. Слова моей подруги Джэни эхом раздаются у меня в голове. У меня на уме опустошить весь чертов мини бар и затем уложить Мози в постель.

─ И теперь она в порядке, но возможно ей нужен ты, чтобы ей стало лучше. Это все поразительно. Могу поспорить, мы запросто могли бы связаться с ней.

─ Если ты хоть на секунду подумала, что государственные органы и политики  не в сговоре с наркобаронами, то ты ничего не знаешь о Мексике. В этой стране коррупция просочилась так глубоко, что плохие парни и хорошие здесь заодно. Расскажи полиции, и они заткнут нас до того, как мы хоть еще раз сможем открыть свои рты. 

Играет видео Кристины, ведущей кубинского ток шоу, и Бриза или Ана Мария Мирамонтес, как знает ее остальной мир, которой здесь не больше четырнадцати лет,  рассказывает свою историю. Кристина роется в информации касательно ее удочерения и подробностей ее болезни, выделяя ее хронические боли. Кристина спрашивает ее о пересадках и донорах, и Ана Мария заметно съеживается. Она признается, что ее может спасти почка только члена ее биологической семьи. Ее иммунная система слишком ослабла, чтобы принять любого другого донора. Она вытирает жирные слезы с глаз и они каскадом падают на ее блузку. 

Кристина идет на убийство и смотрит прямо в камеру. Она непрестанно моргает глазами и склоняет голову, словно пытаясь, чтобы ее мольба звучала как подлинное сопереживание, а не как приманка для поднятия рейтинга. Она начинает взывать к биологической семье Аны Марии, что если они смотрят, то должны появиться и помочь этой бедной, милой, драгоценной девочке. Она может выжить с трансплантатом, пожалуйста, пожалуйста, найдите ее. Ее приемная мать сжимает руку Кристины, обливается водой, которая выплескивается на ее хирургическим путем увеличенную грудь, и пачкает рубашку черными от туши для ресниц слезами. Ее губы полные силикона скручиваются в неприглядной гримасе. ─ Пожалуйста, ─ умоляет она. ─ Помогите нам спасти ее! ─ ее игра достаточно драматична, чтобы конкурировать с актерами тяжеловесами телевизионных сериалов. 

Я не могу не заметить, как она смотрит в камеру, что она держит за руку Кристину, а не свою дочь. Мози закрывает компьютер и встает, скрещивая руки на своей крепкой груди.

У меня скручивает живот. Уже достаточно плохо, что они разрушили его жизнь и жизнь его матери, но теперь они хотят разрезать его и начать красть его части тела. И я знаю, что это невероятно эгоистично, что я злюсь и уже скорблю из-за того, что у меня никогда не было возможности сделать так, чтобы он был моим до того, как все это случилось. Я тоже встаю и медленно иду к нему.

─ Как давно вышел этот специальный выпуск?

─ Чуть более трех лет назад.

─ Что в данный момент я могу сделать, чтобы помочь тебе? ─ мне нужны  от него указания. Я почти боюсь прикоснуться к нему.

─ Мне нужно пойти порисовать, ─ говорит он, снова пробегаясь пальцами по волосам и медленно выдыхая.

─ Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

─ Нет, мне нужно побыть одному.

И в полном одиночестве Мози уходит, чтобы сразиться с ночью.

Убейте меня уже. Сейчас три часа ночи.

Самая длинная ночь эта та, которую ты проводишь в одиночестве в гостиничном номере ожидая, пока мужчина, которого ты любишь, вернется к тебе. Часы неуверенности в том, как помочь ему справиться с тяжелым бременем, которое он несет на себе. Часы раздумий о том, ушел ли он, чтобы просто переварить все это или же он ушел и делает там что-то разрушительное. Постарайся не быть уверенной на сто процентов, что он может причинить вред себе или другим, что он не нарушает закон, чтобы освободиться от всего накопленного гнева. Потому что ты влюблена в художника, который выражает себя в протесте, бунтарстве и чей вид искусства важен, но так же незаконен.

Я кусаю свои кутикулы, пока они не начинают кровоточить, думая о том, стоило ли мне настоять, чтобы пойти с ним или же мне стоило стянуть с себя одежду и отвлечь его сексом. Отдать себя ему, умолять его ─ что угодно, чтобы добиться другой реакции. Мой телефон издает звук. Я выныриваю из постели и хватаю его, приближая к своему лицу. Я едва могу прочесть текст без контактных линз. Но это сообщение от Томми, а не от Мози.

─ Проверь имя Ана Мария Мирамонтис, когда у тебя будет возможность. Рокко и я оба клянемся, что она давно пропавший близнец твоего мужчины.

Я улыбаюсь голосу Томми несмотря на текущее затруднительное положение. Мне интересно, на кого похожи эти оба, когда они не под кайфом и в Сан-Диего. Мне нужно снова увидеть их обоих.

─ ЭТО она. Или, по крайней мере, мы так думаем. Мы только узнали об этом. И ей нужна почка Мо.

Пузырики, предвещающие текст, продолжают двигаться, но ничего не приходит. Словно Томми пишет и стирает, не в состоянии решить, что он должен сказать. Я пишу ответ первой, потому что не хочу заставлять их нервничать.

─ Он справиться с этим ─ мы справимся. Мы что-нибудь придумаем.

─ Дорогуша, это Рокко. Здесь у нас ты всегда найдешь место для проживания. Нам не нужны никакие почки. Будь осторожна. Это звучит как то не очень хорошо.

─ Спасибо, ребята, ─ я улыбаюсь сквозь слезы. Мои глаза и так уже опухли от слез. ─ Мози расстроен и будет невозможно связаться с ней, не создавая при этом медиа шторм. Но она его младшая сестра. Он любит ее и он всегда чувствовал, что облажался и не защитил ее. Я даже не знаю, с чего нам начать попытки связаться с ней. 

─ Ты же шутишь, правда, Ланабанана? Ты что ничему у нас не научилась? ─ могу сказать, что пишет Томми, по тому, как изменились ласкательные слова.

─ Научилась, как употреблять наркотики и быть шлюхой на пенной вечеринке геев, ─ отвечаю им дерзостью, но как только сообщение уходит, я хватаю телефон и бью им собственную голову. ─ Возможно, это то, чем он сейчас там занимается. ─ Простите, я такая глупая, когда дело доходит до этих вещей. Я виню своих родителей и культурные различия. Я никогда не была и никогда не буду одним из хороших детей, ─ пишу я.

─ Для нас ты классная, дорогуша. Оставайся на связи. Не делай никаких глупостей.

Я откладываю телефон и улыбаюсь нашему разговору. Я люблю этих двоих и мне нравиться знать, что они по-прежнему там для меня, если я буду нуждаться в них. Если с Мози ничего не получится, я со своей единственной сумкой вещей отправлюсь к дверям Джэни, Алексея или Томми и Рокко.

Проверив страничку Мози в Инстаграме, так же как и все новости о всплывших незаконных рисунках, я решаю заказать еды и просто дождаться его. Я пробегаюсь по каналам и натыкаюсь на некоторые кадры Аны Марии Мирамонтис на больничной кровати. Ее вид объясняет изнурительную процедуру диализа, в то время как ее прическа и макияж на месте, а пуш-ап бюстгальтер создает сексуальное декольте в ее бледно-розовом больничном халате. Ради Бога, она еще ребенок, нет никакой необходимости делать все сексуальным.

Мне интересно было бы мне жаль ее, если бы она не была так сильно похожа на Мози. У меня такое чувство, словно она на другой стороне,  противоположной от нас. Думала ли она вообще о них или пыталась ли найти до того, как ей что-то понадобилось? Тем более, раз она хочет, чтобы он раскрыл свое тело и поделился им с ней, даже не зная, что он уже и так много выстрадал.

Но ее слезы терзают мое сердце особенно с огромного, широкого, телевизионного экрана. Огромная женская голова, точная копия мужчины, которым я не могу насытиться. Я не могу выиграть. Если он хочет разрезать себя ради нее, тогда я должна поддержать его. Потому что такова любовь, правильно? Любить странное дерьмо и держать руки друг друга, проходя через это. Я имею в виду, Мози любит Алексея, а это не легко. Так что я буду любить Ану Марию Мирамонтес или Бризу Роблес или как там, на хрен, ее имя. Даже если она и является постоянным напоминанием его болезненного прошлого, и просит о части его тела на национальном телевидении, даже не познакомившись с ним и не узнав, что он живет с черной дырой от чувства вины из-за того, что полагал, что она умерла, а он жив ─ только потому, что украл ее молоко.

Меня будят руки Мози на моих плечах и я резко сажусь. Мои мышцы затвердели и скрутились, устраивая мне протест за то, что я уснула в кресле. От его прикосновения у меня покалывает все тело, а он гладит пальцем мой затылок и нежно прикасается к моей ключице. Я чувствую краску на его пальцах и знаю, что он выплеснул некоторую часть своих эмоций, вложив их в свою картину.

─ Ты в порядке? Ты отправил ей публичное послание? ─ спрашиваю я, пока дотягиваюсь до своих очков.

─ Тссс, ─ все, что он говорит, пока гладит меня от ключицы к моим плечам и проскальзывает руками под мою рубашку. Запах краски смешался с запахом пота его кожи. Он пахнет ночью и адреналином, но без намека на страх. Отсутствие страха пугает меня. Мози не несокрушимый и он больше не подросток, но вы не поймете это по его действиям. Мози идет по жизни, спокойно ступая одной ногой в могилу, улыбаясь, смеясь и протягивая палец опасности.

Я напрягаюсь от его прикосновения, раздумывая, хочет ли он физического контакта, чтобы прогнать прочь эмоции, или же ищет другой способ выпустить пар. То, что хочу я, это быть связанной с ним физическим контактом, но всегда не может быть по-моему. Если Мози необходимо использовать мое тело, чтобы заблокировать боль, то я уступлю его желаниям. Я буду телом, которое можно взять, даже несмотря на то, что хочу быть телом которое можно любить.