Тарквин знал, что почти любая женщина на месте Джулианы ухватилась бы за его предложение, сулящее богатство, безопасность, положение в свете. Так что она либо деревенская дурочка, либо очень редкая и необычная гордячка. Тарквин не стал делиться с ней своим открытием, а просто ответил:

— Насколько я понимаю, крошка, плаксивые жалобы тебе не свойственны. — Он глотнул кларета и добавил: — В твоих стенаниях не было ни на грош убедительности.

— Черт бы побрал эту сволочь трактирщика! — воскликнула Джулиана. — Отродье грязной потаскухи! Мерзкая, вонючая свинья! А если вы думаете, что сможете силой принудить меня к чему-либо, то это самое большое заблуждение в вашей богомерзкой жизни!

Она бросилась к графу с самыми враждебными намерениями, но наступила на подол платья и чуть не упала, успев ухватиться рукой за спинку кресла. Когда она подняла глаза, в них сверкала дикая ненависть. Она сжала кулаки и заскрипела зубами от ярости.

Тарквин невольно отшатнулся, внезапно утратив желание шутить. Вне всякого сомнения, мисс Джулиане претило его остроумие.

— Хорошо, хорошо. — Он примирительно сложил ладони, будто собрался молиться. — Я прошу прощения за свою дерзость. Присядь, пожалуйста, и давай начнем все сначала.

Джулиана оторопела. Лихорадочный румянец покрыл ее щеки, грудь взволнованно вздымалась.

— Подлец и сукин сын! — свирепо процедила она сквозь стиснутые зубы.

Тарквин приподнял бровь от удивления. Это уже чересчур! Он подождал, пока Джулиана успокоится, и когда ее дыхание выровнялось, холодно спросил:

— Ну что, поток твоих грязных оскорблений наконец иссяк?

— Нет оскорбления, которое я могла бы нанести вам, ваша светлость, равного тому, которое вы собираетесь нанести мне, — мрачно ответила Джулиана.

— Я вовсе не намерен оскорблять тебя. Сядь и успокойся. Выпей вина.

Спокойный и заботливый тон графа подействовал на Джулиану обезоруживающе. Она села и приняла от него бокал вина. Вспышка ярости лишила ее сил и приблизила к осознанию собственной беспомощности.

— Почему же все-таки вы не хотите подыскать другую женщину? — устало поинтересовалась Джулиана.

— Да потому что лучше тебя мне никого не найти. — Он стал медленно загибать пальцы на левой руке. — Ты обладаешь всеми качествами, чтобы стать женой Люсьена, не вызывая ни у кого удивления. Ты можешь стать хорошей матерью моего ребенка. И, наконец, тебе просто необходимо то, что я предлагаю взамен: безопасность, высокое положение, деньги. И что самое важное, Джулиана, — независимость.

— Независимость? — удивленно переспросила она. — Какая же может быть независимость при том, что вы принуждаете меня к сожительству?

Тарквин поднялся и прошел к столику, чтобы налить себе еще вина. Девушка эта отнюдь не глупа, и вопрос в том, не напрасно ли он теряет с ней время. Он обернулся и стал разглядывать ее, смакуя вино.

Джулиана сидела в кресле, откинувшись на спинку, устало прикрыв глаза. Вокруг ее бледного лица застыл ореол золотистых кудрей. Глубокая впадинка между ее грудей привлекла его внимание. Нет, в этой девушке определенно есть что-то необычное и волнующее! Ее стойкое сопротивление не было похоже на кокетство и казалось непреодолимым. Тарквину захотелось понять, что же делает ее столь не похожей на других. И откуда она взялась! Сердце подсказывало ему, что на эту девушку стоит тратить время и силы.

Он поставил бокал на стол и подошел к ней. Склонившись, взял ее за руки и поднял.

— Позволь мне показать тебе кое-что.

Джулиана открыла было рот, но Тарквин тотчас запечатлел на ее устах страстный поцелуй. Его губы были мягкими и настойчивыми, язык беззастенчиво проникал внутрь с захватывающей дыхание нежностью. Джулиане казалось, что она тонет в каком-то красном тумане, по всему ее телу волнами растекалась сладкая истома.

Тарквин медленно отстранился и, глядя на смущенное лицо девушки, улыбнулся и сказал:

— Вот что я хотел показать тебе.

— Вы… вы изнасиловали меня!

— Нет, моя крошка, — рассмеявшись, возразил он. — Это лишь аванс. — Он дотронулся ладонью до ее щеки, потом пальцем провел по алеющим губам. Джулиана молча смотрела на него, и он прочел смущение, растерянность и восхищение в ее глазах. — Все, что произойдет между нами, доставит тебе лишь удовольствие, обещаю. С тобой не случится ничего, кроме того, чего ты сама возжелаешь всем сердцем, Джулиана.

— Тогда позвольте мне уйти, — попросила она, с отчаянием осознавая, что если останется, то Тарквин, граф Редмайн, одержит над ней верх. Она ответила на его поцелуй и даже не попыталась сопротивляться! Боже милостивый, она сделала это, ни секунды не колеблясь!

— Нет, ты останешься в этом доме. Это мое единственное требование.

Джулиана медленно пересекла комнату и подобрала туфли. Сев в кресло, она обулась, понимая, что ее поведение будет воспринято как согласие. Но в ту минуту она не чувствовала в себе сил для борьбы. Джулиана поднялась и направилась к двери.

— Позвольте пожелать вам спокойной ночи, граф, — сказала она бесцветным голосом и сделала книксен.

— Ступай, — со спокойной улыбкой ответил Тарквин. — Завтра мы все начнем сначала.

Глава 6

— Ты хочешь, чтобы я женился?! — Люсьен разразился взрывом хохота, который перешел в болезненный, чахоточный кашель.

Тарквин невозмутимо ждал, пока кузен справится с приступом. Наконец он задышал ровно и вытер с бледного лба испарину.

— Ради Бога, Тарквин, ты сошел с ума! — сказал Люсьен, откидываясь на спинку кресла. Он был изнурен приступом кашля, но бодро посмеивался. В его глазах сверкали искорки любопытства.

— Нет, я не сошел с ума, — возразил граф и, налив в рюмку коньяку, протянул ее кузену. Тот немедленно осушил ее и вздохнул с облегчением.

— Совсем другое дело. Еще, пожалуйста, дружище.

Тарквин взглянул на часы: десять утра. Он пожал плечами и выполнил просьбу Люсьена.

— Теперь ты в состоянии выслушать меня?

— Разумеется, — заверил его кузен. — Почему, как ты думаешь, я сломя голову примчался по твоему зову? Ты заинтриговал меня, милый кузен, вот почему. А мне так не хватает развлечений!

Тарквин сел в кресло и с минуту молча смотрел на кузена. Выражение его лица ни в коей мере не говорило о том отвращении, которое он испытывал к этому растленному субъекту. каковой осознанно презрел преимущества своего рождения, положения в свете, богатство, вступив на путь самоуничтожения и порока.

Тарквин порой задумывался, почему Люсьен стал таким. Может, он тоже причастен к тому, что судьба кузена сложилась столь печальным образом? Но ведь он старался быть Люсьену хорошим старшим братом, пытался завязать с ним дружеские отношения, оказывал благотворное влияние, но неизменно наталкивался на стену отчуждения. Люсьен словно из кожи лез, чтобы досадить любящим его людям, и даже искреннее желание Квентина разглядеть в его душе что-нибудь светлое не увенчалось успехом.

— Твоя страсть к маленьким мальчикам бросает тень на весь наш род, — заметил Тарквин, доставая из кармана севрскую табакерку. — Эта грязная история с мальчишкой Дэлтона стала предметом разговоров в свете.

— Неправда! Ее удалось благополучно замять, — ответил Люсьен. Его ухмылку сменила испуганно-озлобленная гримаса.

— Это не совсем так, — уточнил Тарквин, вдыхая душистое зелье. — Если ты хочешь по-прежнему любить мальчиков и вращаться при этом в лондонском свете, тебе придется оградить себя, а значит, и всех своих родственников, от сплетен и пересудов. Судебный процесс, буде таковой начнется, закончится для тебя ссылкой… если, конечно, ты не предпочтешь виселицу.

— Ты делаешь из мухи слона, кузен, — помрачнел Люсьен.

— Ты так думаешь? — Граф приподнял бровь. — На, прочти это. — Тарквин протянул кузену сложенный газетный лист. — Появление этой статьи вызовет новый всплеск кривотолков. Взгляни на рисунок. По-моему, удивительно верно схвачено сходство. У художника, без сомнения, острый взгляд карикатуриста.

Люсьен пробежал глазами статью, посмотрел на рисунок и нахмурился еше сильнее. Карикатура была такой же непристойной и правдивой, как и подробное описание истории, происшедшей в часовне собора Святого Павла, в которой были замешаны он сам, некий дворянин и мальчик-певчий.

— Кто это написал? — Люсьен скомкал бумагу и швырнул ее на пол. — Его следует пригвоздить к позорному столбу.

— Разумеется, если ты хочешь окончательно убедить всех в своей причастности к этой грязной истории, — ответил граф, нагибаясь, чтобы подобрать листок. Он расправил его и задумчиво произнес: — Нет, ну скажи, какое сходство! Чувствуется рука мастера.

— Черт бы его побрал! — зло воскликнул Люсьен. — Дай мне только дознаться, кто этот художник, и я проткну его насквозь.

— Только, пожалуйста, не через задницу, — бросил Тарквин презрительно.

— Я никогда этого не делал! — вспыхнул Люсьен.

— Ну конечно же, не делал, — с притворной ласковостью подтвердил граф. — Да не будет сказано ни об одном из Эджкомбов, что он проткнул шпагой мужскую задницу!

Люсьен вскочил.

— Если ты посмеешь еще раз обвинить меня в мужеложстве, Редмайн, то мы встретимся в Барнес-Коммон.

— Нет, не встретимся, — сказал Тарквин, покусывая губу. — Я не намерен совершать убийство.

— Ты хочешь сказать, что мог бы…

— Да! — грубо перебил его граф. — Я убью тебя, Люсьен, и ты прекрасно это знаешь. И не важно, на чем мы будем драться — на шпагах или пистолетах. А теперь прекрати ерепениться и сядь.

Люсьен опустился в кресло, остервенело грызя ногти.

— Я давно потерял надежду наставить тебя на путь истинный, — сказал Тарквин. — Я смирился с тем, что мой кузен — подлец, беспробудный пьяница и педераст, но марать честь нашего рода я тебе не позволю. Страшно представить, что будет, если родители очередного мальчика откажутся от взятки и подадут на тебя в суд. Так что женись и веди себя благоразумно. Тогда все слухи мгновенно утихнут.

— Тебе не удастся одурачить меня, Редмайн. — Глаза Люсьена злобно сузились. — Если меня вздернут, ты будешь только рад избавиться от заблудшей овцы. — Он самодовольно ухмыльнулся.

— Итак? — вопросительно приподнял бровь Тарквин.

— Почему я должен сделать то, о чем ты меня просишь, кузен?

— Потому что тебе это выгодно.

— Вот как? Тогда продолжай. — В карих глазах Люсьена появился жадный блеск.

— Я избавлю тебя от кредиторов. Я дам тебе денег. За это ты женишься на девушке, которую я сам выберу, и вы поселитесь в моем доме. Вот, кстати, и еще одна выгода: ведь поместье Эджкомб в полуразрушенном состоянии. К тому же тебе не надо будет тратиться на содержание прислуги.

— На девушке, которую выберешь ты? — Люсьен казался обескураженным. — А почему я сам не могу выбрать себе жену?

— Потому что ни одна порядочная женщина не пойдет за тебя.

— А кого же ты тогда имеешь в виду? — нахмурился Люсьен. — Какую-нибудь старую деву, которая уже не надеется выйти замуж?

— Ты себе льстишь, — сухо ответил граф. — Ни одна женщина, даже отчаявшаяся выйти замуж, не захочет связать свою жизнь с тобой, Эджкомб. Все очень просто. Девушка, о которой я говорю, небескорыстно согласилась на это. Но тебе не стоит беспокоиться о ней. Вы будете жить на разных половинах, и ее личная жизнь тебя касаться не должна. В свете, конечно, вы будете появляться вместе. Это обеспечит тебе надежное прикрытие.

— Боже мой, Тарквин, да ты сущий дьявол! Как же тебе удалось заставить ее отважиться на такое?

— Не твое дело.

Люсьен поднялся и подошел к столику, чтобы наполнить рюмку, потом осушил ее залпом и обернулся к графу.

— Ты аннулируешь все мои долги? — переспросил он.

— Да.

— И перестанешь болтать обо мне всякую чушь?

— Твои дела меня не интересуют.

— Ну что ж, хорошо. Подумать только, я и не надеялся дожить до такого дня, когда сам граф Редмайн попросит меня об услуге.

Тарквин остался невозмутим.

— У меня очень дорогостоящие привычки, — лениво протянул Люсьен и выжидательно посмотрел на графа. — Бывает, что за один вечер проигрываю в «фараон» по десять тысяч гиней. — Тарквин молчал. — Конечно, ты богат, как Крез, так что тебе это будет не в тягость. Но мне бы не хотелось разорить тебя, кузен, — усмехнулся Люсьен.

— У тебя это и не получится.

— А эта женщина… когда я увижу ее?

— У алтаря.

— Нет, Тарквин, это уж слишком! Ты хочешь, чтобы я несся в церковь, ни разу не взглянув перед этим на невесту?

— Да.

— А что она скажет на это? Разве ей не хочется увидеть своего суженого?

— Это не важно.

Люсьен взволнованно прошелся по комнате. Его раздражало, когда кузен говорил с ним в приказном тоне и удостаивал лишь лаконичных ответов. От этого Люсьен чувствовал себя провинившимся школяром. Но улыбка вновь засияла на лице виконта, когда он вспомнил о графском содержании и полном освобождении от его нравоучений и издевательств. Тарквин станет оплачивать все счета, которые он подпишет, — ведь граф не привык изменять своему слову. А это значит, что он сможет тратить деньги без ограничений.