Когда я заканчиваю исследование, я показываю результаты Эрику за очередной чашкой кофе в ближайшей закусочной. Это и поддерживает в форме мои навыки общения.

Друзья спрашивают меня, как я могу работать целыми днями одна, ни словом ни с кем не обмолвившись. Но признаться, магия современного мира не для меня. И к счастью, моя работа дает мне законное право неделями, да что там, месяцами напролет мечтать о жизни в более элегантных эпохах прошлого, где я представляла себя истинной леди в роскошном платье на балу во дворце, с бокалом шампанского в руках где-нибудь на балконе с любимым человеком.

Причем я думаю об этом не как о прошлом, а, скорее, как о будущем, скрытом ото всех. С удивительным упорством я преданно верю в то, что в один прекрасный день я брошу вызов богам и воспользуюсь прошлым, как ключом от двери в параллельную вселенную, где все пристойно и красиво. Единственная проблема подобного рода витаний в облаках заключается в том, что целые годы могут пройти незамеченными. Мне всегда казалось, что моя личная жизнь однажды расцветет сама по себе, вне зависимости от работы, вот только я никак не учитывала, что страсть к работе может замумифицировать человека.

Двигатель фургона взвыл натужно, когда водитель выехал на главную трассу, ведущую к набережной Канн. Бульвар Круазетт был безмятежно ровен, и, несмотря на загруженность транспортом, волосы не вставали дыбом от страха. Поскольку меня выдернули из моих фантазий, я решила сосредоточиться на настоящем, а не витать в облаках. Наше расписание было таким плотным, что времени на осмотр достопримечательностей совсем не оставалось. Однако сейчас я прикрыла глаза от солнца ладонью, точно козырьком, и вглядывалась в даль.

На одной стороне бульвара стояли старомодные огромные отели с красивыми французскими окнами, возведенные по приказу королей и финансовых магнатов ради встреч с любовницами и просто для отдыха много-много лет назад. По другую сторону раскинулись пляжи и сияло солнце. Несмотря на современную напряженную атмосферу в городе, было в нем по-прежнему что-то изысканное, доставшееся от старых эпох. Это сказывалось даже в таких мелочах, как жест инспектора дорожной полиции Франции, который останавливает вас у обочины. Он делает это решительно и гордо, словно жизнь по его усмотрению должна здесь течь не спеша, как яхты в темно-синем море.

Мы приехали сюда через несколько дней после закрытия Каннского кинофестиваля. Но я заметила, что, несмотря на отсутствие знаменитых актрис и их толстосумов-ухажеров, которых по большей части сменили пожилые полнотелые француженки, выгуливающие своих собак, пляжи все равно были заполнены шезлонгами, в коих возлежали, принимая солнечные ванны, длинноногие красавицы. Они либо нежились в тени старомодных зонтов в бело-голубую полосу, либо степенно совершали променад, сверкая драгоценностями, прикрыв прелести полупрозрачными шелками.

Вцепившись в свой портфель из потертой кожи, набитый заметками и сценариями, и высунув голову наружу, я думала о том, что если и есть на земле место, где еще можно найти изящество, так это здесь, на Лазурном берегу, где красивые французские двери открывались перед женщинами и их возлюбленные вели их на набережную, где они наслаждались совершенством средиземноморской летней ночи.

И конечно, будучи безнадежным романтиком, я представляла себя на балконе одного из этих прекрасных отелей с балюстрадами и пальмами в кадках, установленными в обеденной зале. Но нет, мы остановились в одном из многочисленных скучных отелей на боковой улочке, какие можно найти по всему миру, так что не важно, в какой стране ты остановился на пару дней, если тебе посреди ночи нужно будет пойти в туалет, то ты точно не заблудишься. С тем же успехом мы могли оказаться в Акроне, в мрачных, тускло освещенных комнатах, где из цветов доминируют серый и коричневый, а пахнет как в холодильнике.

Когда наш пыхтящий фургон подъехал к парадному входу отеля, а звукооператоры начали шумно выгружать аппаратуру, я выскочила наружу и пошла внутрь, через холл, мимо продавцов всего на свете – от средств гигиены до компьютерных программ, мимо очереди вновь прибывших, выстроившихся с чемоданами у стойки администратора в ожидании регистрации. Я насчитала их около пятидесяти.

Я заметила Эрика на пути в комнату совещаний, которая стала негласной столовой нашей съемочной группы. Сунув портфель под мышку, я намеривалась показать ему несколько эскизов и статей по «Лукреции-интриганке». «Пентатлон продакшнс» продюсирует сразу две картины одновременно. А поскольку обычно мы не снимаем в настоящих декорациях, Брюс зависит от выбора Эрика, который создает настроение эпохи картины, а Эрик, в свою очередь, полагается на мои исследования. Так что меня все знают как «историчку», которую режиссеры терпят только потому, что, когда я рядом, Эрик спокоен. А Эрик ценный кадр, потому что тоже помешан на работе, умеет общаться с людьми, а главное, может достать все, что угодно, по цене дешевле, чем кто-либо другой.

Я протиснулась к стойке, где он читал меню, и спросила, сможем ли мы за обедом обсудить детали антуража Лукреции Борджиа, чтобы я могла освободиться пораньше и улететь в Лондон на оглашение завещания двоюродной бабушки Пенелопы.

Эрик слушал меня, а его густые светлые брови все больше и больше сходились к переносице. Он был похож на крупного лохматого волкодава ростом метр восемьдесят пять, с огромным животом, косматыми, почти белыми волосами и неряшливой, неожиданно темной бородой, в которую вплеталось лишь несколько седых прядей.

– Что? – закричал он. Он махнул осветителю, который только что подошел. – Тимми, поди сюда. Ты должен услышать это своими ушами.

Тимоти – давнишний приятель Эрика, худой, подтянутый, жилистый и темноволосый. Сейчас он подошел к нам, явно заинтригованный.

– Во дает! – сказал Эрик театральным шепотом. – Нашей маленькой Пенни Николс привалило наследство.

Шери, продюсер поточных сериалов, бочком-бочком подкралась к нам, чтобы подслушать. Она считала это частью своей работы. Она явно слышала, о чем мы говорили, поскольку лицо ее выражало напускное безразличие. Будь на то ее воля, я бы здесь вообще не работала. Я слышала, как Шери однажды жаловалась Брюсу на то, что вокруг полно посторонних.

– Вы не пообедать ли собрались? – спросила она на этот раз, придумав предлог, под каким можно было влезть в разговор.

Эрик вздохнул и сказал мне и Тиму:

– В соседнем буфете очередь меньше. Давайте возьмем там по бутерброду со шведского стола и рванем ко мне в комнату.

Брюс заметил, что мы едва не бегом направляемся к лифту, и подозрительно посмотрел на нас.

– Что это вы трое задумали? – спросил он. – Почему вы не в зале заседаний? Почему не обедаете со всеми?

– Пенни сегодня рано уезжает. Ей надо заявить права на наследство, – радостно объяснил Эрик, словно рассказывал о чем-то очевидном. – Но ты не волнуйся, она глаз этой ночью не сомкнула, готовилась. Так что после обеда мы сможем обойтись без нее. А разговор, запланированный на завтра, мы проведем сегодня. Кстати, мы собирались потратить на это обеденный перерыв, а это святое, так что ты отнимаешь наше драгоценное время.

На Брюса все сказанное произвело сильное впечатление, он уставился на меня.

– Это серьезно? – спросил он. Я кивнула. – Хорошо. Просто здорово! Уезжай раньше, – сказал Брюс, безнадежно махнув рукой.

Мне до сих пор кажется, что он не вполне понимает, чем я занимаюсь и зачем нужна Эрику. По его мнению, я только все усложняю и съемки по моей вине постоянно задерживаются.

Когда Брюс ушел, Тим потянул меня за рукав.

– Кстати о птичках, Пол здесь, в Каннах, – предупредил он. – Он приехал заключить кое-какие сделки и за нами понаблюдать. Но к тебе он будет особенно присматриваться.

Я постаралась не обращать внимания на неприятные ощущения в животе. Пол – наш исполнительный директор, большая шишка в компании кабельного телевидения, но еще он мой бывший ухажер. Да, хочу сразу оговориться, что карьеру я в этой компании сделала до того, как мы с ним начали встречаться. Когда мы познакомились, он был всего лишь молодым амбициозным менеджером, который нанял Эрика и его команду для одного из исторических фильмов. Фильм был про Юлия Цезаря и изобиловал сценами со звенящими мечами и оргиями.

В команде я занималась разработкой костюмов, так что Пол сразу стал моим начальником, а это уже катастрофа для отношений, потому что нарушает баланс сил не в вашу пользу.

До него я никогда не думала о такой вещи, как баланс сил в отношениях. Впервые я попала в такие условия, которые изначально ненавижу, да и не создана я для интриг. Для меня неестественно притворяться – притворяться, что мне все равно, что я не ревную его к другим женщинам, притворяться, что мне нравятся другие мужчины, чтобы вызвать его ревность, потому что от этого он тебя больше уважает, притворяться, что тебе не надоело все это, хотя на самом деле давно надоело.

После нескольких расставаний-схождений мы все же порвали друг с другом и пошли разными дорожками. Пол взмыл ввысь по служебной лестнице… а я все еще на плаву, что для вольного художника уже достижение.

– Вон он, в комнате для отдыха. Просто помаши ему и держи себя в руках, – посоветовал Эрик.

Пола легко было заметить за стойкой бара у дальней стенки. До тошноты процветающего вида блондин атлетического сложения, он обладал каким-то природным магнетизмом, производя впечатление важной персоны. Это видно и по высокомерно вздернутому подбородку, и по выражению красивого лица, и по небрежным жестам, и по дорогому, самолично выбранному костюму, обтягивающему натренированные упругие мышцы, а главное, по той уверенности, с которой он разговаривает с людьми, не важно, с кем именно, будь то главы корпораций, финансисты или политики.

Когда он оторвал взгляд от барной стойки и посмотрел на меня, помахав рукой, то у меня в желудке образовалась пустота, как будто едешь в лифте и вдруг ухнула вниз на двадцать этажей. Я помахала в ответ, как я надеялась, небрежно и весело. Его тут же отвлекла официантка, которая принесла, без сомнения, его любимый скотч. Затем Пол переключился на важного вида бизнесменов, что сидели за соседним столиком.

Эрик сочувственно похлопал меня по плечу.

– Видишь, это предзнаменование, – сказал он. – Тебя зовут в Лондон как раз вовремя, чтобы увильнуть от мистера Плохие Новости. Пойдем поднимемся ко мне и поговорим, чтобы ты могла уехать до того, как Пол тебя хватится.

Мы пошли к лифту. Несмотря на то что Эрику дали представительский полулюкс в отличие от каморок, на которые разорилась компания для нас, атмосфера там была такой же унылой.

– Налетай, ребята, – сказал Эрик, открывая пластиковый контейнер с бутербродом и подозрительно осматривая его. – Боже, зачем они наняли этого шеф-повара? У них здесь все соусы французские.

Тимоти опустился на диван, поставил на столик чашку с кофе и сказал:

– Пенни, ты сейчас среди друзей, так что рассказывай. Сорвала куш?

– Это вряд ли, – сказала я спокойно и ткнула вилкой в салат. – У меня никогда не было иллюзий по поводу богатства английских родственников, – объяснила я. – Кроме того, претендентов на наследство много, некоторых я и не видела никогда. Даже страшновато.

– Повеселишься! Запоминай все, что будут говорить, потом расскажешь, – инструктировал меня Эрик. – Видела бы ты мою тетушку Агнес, когда ей не оставили в наследство шубу матери. Бог ты мой, она оторвала у шубы рукава, лишь бы та не досталась золовке. – Он бросил остатки бутерброда на тарелку. – Ладно, Пенни, милая, рассказывай, что ты нашла о нашей необузданной и прекрасной Борджиа?

Мы посплетничали о Лукреции, пересказав все, что слышали, словно она была живой кинозвездой. Я открыла портфель и разложила все эскизы, которые успела сделать, а также заметки о драгоценностях и мебели, одежде и прическах того времени.

– Конечно, все это только наброски, – сказала я.

– О-ча-ро-вательно! – воскликнул Тимоти, разглядывая образцы золотой тесьмы, которые я им принесла.

Это самые счастливые моменты в моей работе, когда люди, с которыми я работаю, восхищаются тем, что я сделала. Тим, который занимается реквизитом, передаст мои чертежи и записи костюмеру и постижеру.[1] Эрик пробежится по «блошиным рынкам» в Италии и Испании до отъезда. Затем они засядут за работу в мастерской, в рабочем квартале Бруклина, с бригадой плотников, портных и прочего мастерового люда, которые будут пилить, строгать, обивать, кроить, шить… ваять, одним словом. Мы называем это созиданием подложной достоверности.

Для работы с Наполеоном я на самом деле занималась подделкой произведений искусства. Я сделала копии картин и портретов, которые принадлежали Наполеону и Жозефине. Эрик сказал, что мне может пригодиться это в будущем – если компания разорится, то я всегда смогу зарабатывать на жизнь незаконной подделкой картин.

– Отлично поработала, Пенни! – восхищенно воскликнул Эрик, изучая копию, которую я сделала с фотоснимка гравюры Лукреции Борджиа, написанной в пятнадцатом веке.