Рис не мог понять свои ощущения. Он разрывался между гневом, весельем и желанием. Утро, начавшееся тускло и безрадостно, превратилось в самые настоящие скачки, и он был достаточно молод, чтобы получать от этого удовольствие.

– Если вы мне дадите сказать хоть слово, мистер Декстер, – она прорычала его имя, – я наконец смогу объяснить, что произошла ошибка. Я не хочу работать на «Ридекс», особенно сейчас, после знакомства с вами. Я не стану работать на «Ридекс», даже если это будет единственная на земле ювелирная фирма! Что на самом деле не так! Может, для вас это окажется ударом, мистер Декстер, но я скажу: есть другие компании, значительнее вашей. – Она невольно указала на окно, откуда открывалась панорама Лос-Анджелеса. – «Корральдо» в Италии, «Альциона» в Англии. Хотя бы эти две. И…

– Ну хватит! – Его голос был словно удар грома.

Флейм вздрогнула, растеряв все сердитые слова. Она ощутила мощь этого человека и поспешно отступила назад, а Рис Декстер подошел ближе, угрожающе выдвинув подбородок. Его глаза оказались в нескольких дюймах от ее глаз. Она видела в них оранжевые искорки – странное сочетание огня и льда. Она с трудом проглотила слюну, сердце ее колотилось от страха и от чего-то еще. Чего-то опасного, возбуждающего…

– Если вы не хотите работать на «Ридекс», – процедил он сквозь зубы, и на шее у него быстро-быстро запульсировала жилка, – зачем вы послали мне рисунки?

– Я не посылала, – торопливо ответила Флейм, чрезмерно довольная изумлением, смывшим надменность с его лица. – Это моя подруга отправила, не спросив разрешения и не предупредив меня. Я пришла, чтобы лично вам объяснить ситуацию, подумала, что это было бы вежливо. – Флейм насмешливо подчеркнула последнее слово. – Но теперь понимаю, я совершенно напрасно тратила время и силы. Буду вам крайне признательна, если смогу получить обратно свою папку…

Рис уставился на девушку, ощущая опасное возбуждение в своем теле. Но ведь он же не был вытесан из камня, чтобы не реагировать на потрясающую красоту, воинственность и спонтанный чувственный вызов. У него и раньше были женщины и много, но никогда, даже в юные годы, он не чувствовал такого сильного влечения к женщине за каких-то пятнадцать-двадцать минут знакомства, как к этой юной мегере. Заметив наконец ее вопросительный взгляд, Рис схватил папку со стола и швырнул ей в руки.

– Да ради Бога, миледи! Желаю удачи, хотя не думаю, что «Корральдо» и «Альциона» примутся вырывать ваши эскизы друг у друга. Я же хотел предложить вам помощь. Потому что «Ридекс» относительно новая фирма, а я всегда готов поддерживать молодые таланты!

– Да неужели? – яростно парировала Флейм. – А я думаю, вы придерживаетесь другой политики – переманивать их. – После чего Флейм резко развернулась на каблуках и направилась к двери. Тяжело дыша, Рис смотрел, как она уходит. Он нахмурился, но потом, сам того не желая, улыбнулся. Девушка хлопнула дверью, оставив в комнате чувство странной пустоты.

Рис вздохнул, тихо засмеялся и покачал головой. Она ворвалась и пронеслась, как циклон, оставив после себя и в душе у него настоящий хаос. Как ни абсурдно это выглядело, он тут же начал скучать по ней. Его тело все еще покалывало, а в воздухе витал аромат ее духов.

Рис снова покачал головой. Она слишком молода. И чертовски дерзка. А ему не нужны никакие осложнения. У сына мультимиллионера и так достаточно проблем. Хотя, конечно, жаль, что эта огненная красота ушла из его жизни…

ГЛАВА 4

Джастин небрежной походкой вошел в небольшой холл и огляделся с легким чувством сожаления. Он полюбил эту прокуренную комнату и даже ужасную кофеварку и знал, что станет скучать по всему тому, что окружало его здесь. Ему вдруг расхотелось оставлять Оксфорд, но он быстро прогнал это чувство и стал небрежно осматривать стеллаж, отыскивая адресованную ему почту. Джастин увидел голубой авиаконверт со своим именем, и ему показалось, что по спине проползла длинная холодная змея. Почерк был незнакомый, на марке стоял штемпель Бостона, США. Он никогда не видел почерка матери, но инстинкт подсказал – это ее рука. Почему она так долго не отвечала на его письмо? Малколм умер почти три месяца назад. Может, это?.. Во рту у Джастина пересохло. Может, это еще один шанс? Он написал ту злобную записку, когда метался между страхом и восторгом, ужасным беспокойством и головокружительным чувством облегчения. Тогда ему ничего не хотелось, кроме как упорядочить собственную жизнь, что означало: мать должна остаться по другую сторону Атлантики. А если она подумала, что у него было не все в порядке с головой, когда он писал то письмо? Может, она решила подождать, дать ему время опомниться, а потом снова написать, попросить… Что попросить?

– Мне надо быть начеку из-за Макдаффа, Джаззер[3]. Он вышел на тропу войны.

Джастин вздрогнул, услышав свое прозвище, произнесенное веселым голосом Джорджа Кэмпбелл-Бина, его приятеля. Парень запустил свою большую лапу в ячейку на букву «К» и начал рыться в почте. При росте шесть футов и два дюйма Джордж был на дюйм выше Джастина. Довольно интересный, с красивыми густыми каштановыми волосами и темными глазами, он считался одним из самых красивых парней в Оксфорде. Очень сильный, хорошо сложенный, Джордж старался попасть в оксфордскую восьмерку. С нетерпением он ожидал соревнований по гребле между Оксфордом и Кембриджем. Только два момента портили ему жизнь. Во-первых, бедность. Где-то далеко отсюда, в Шотландии, его отец занимался розничной торговлей, но не слишком преуспевал. Во-вторых, Джастин Сирамор-Форбс. Он вызывал у Джорджа досаду. Светловолосый, голубоглазый, Джастин казался утонченным и изнеженным рядом с Джорджем, хотя таковым не был. Джастин никогда не мечтал об оксфордской восьмерке, но был лучшим, чем Джордж, гребцом, к тому же обладал графским титулом и от него пахло деньгами. Но более всего раздражало Джорджа то, что ему очень нравился этот граф Равенскрофт. И самое странное, почему-то иногда ему было… жаль Джастина.

Джордж прочитал отцовское письмо и громко застонал.

– Старик угрожает посадить меня на голодный паек. Он не хочет больше посылать мне деньги.

– Джорджи, малютка, ты забыл про Мэри? Про эту старую богатую форель? Женись, Джорджи, и все дела, – дал бесценный совет приятелю Скотт Тейт.

– Как будто я против?! – полушутя-полусерьезно проговорил Джордж.

Скотт, по обыкновению одетый в черное, подошел к ним. Он учился на третьем курсе юридического отделения. Что-то в его натуре было одновременно и веселое и жестокое. Со свойственным одному ему вниманием он наблюдал за Джастином.

– Ты решил оставить Оксфорд? – наконец спросил он.

Джастин пожал плечами.

Не слишком ли много видит Скотт, подумал он. Это опасно.

– А почему ты так решил?

– Ладно, – бросил Скотт. – Сам знаешь, я никогда не ошибаюсь.

– От скромности ты не умрешь. Но если уж ты знаешь, скажи, что мне делать в ситуации, в которой я оказался?

– Ты про «Альциону»? Или насчет дел, связанных со смертью отца? Или про Уолта Мэттьюза? Он ведь, кажется, сторожил кусок пирога твоей сестры?

Джастин похолодел, но очень надеялся, что не побледнел при этом.

– Зря времени не теряешь!

– Никогда, – покачал головой Скотт, – но не беспокойся, я на твоей стороне. Не зря же я изучаю право.

– И за три года в Оксфорде стал квалифицированным юристом? – спросил Джастин. – Он понимал, Скотт Тейт обрабатывает его, но понимал и другое – иметь доверенного юриста полезно. Джастин был истинным сыном своего отца. – Ну-ка пойдем ко мне в комнату.

– Сказал паук мухе, – весело добавил Скотт и направился за Джастином вверх по лестнице в маленькую тесную комнатушку.

Джастин включил электрический чайник и потянулся к пачке «Эрл Грей».

– Проблемы с наследством всегда очень неприятны, правда? – заметил Скотт.

Взяв в руки кружку, он с непринужденной элегантностью устроился на диване. Скотт многое узнал про Джастина, неустанно наблюдая за ним в течение последних семи месяцев. Джастин, как сказала бы прекрасный психолог – мать Скотта, сломлен. И это не удивительно, если знать, какая у парня семья.

– Да, неприятны. Но порой даже как-то забавны, – Джастин отпил глоток чая. – Я думал, что когда умрет отец, все проблемы уйдут вместе с ним. А на самом деле одни сменились другими. Я не знаю, как мне заставить сестру не претендовать на половину «Альционы», когда завещание вступит в силу. – Он сделал еще глоток. – Я собираюсь продать две фермы, с землей конечно, ведь мне же надо покрыть расходы, связанные со смертью отца, и заплатить налог на Равенскрофт. А после этого у меня почти не останется денег.

– И что ты намерен делать? – спросил Скотт, воспринимая как само собой разумеющееся, что Джастин уже взял его в свою команду.

Джастин смотрел на него поверх кружки с бесстрастным выражением лица.

– А с чего ты взял, что я буду что-то делать?

Скотт рассмеялся.

– Джастин, да кончай. Ладно.

Джастин пожал плечами.

Само собой, он не доверял Скотту Тейту. Он не доверял никому. Но у Тейта голова варила лучше всех оксфордских студентов. Кроме того, Тейт – самая большая сволочь, после него, конечно. Джастин инстинктивно чувствовал, что вместе они смогут составить великолепную команду.

– Насколько я вижу, – начал он медленно и осторожно, – у меня нет выбора. Фермы, которые останутся, не в счет, значит единственное, на чем можно делать деньги, это «Альциона». Так что я оставляю Оксфорд, чтобы заняться компанией, прежде чем моя сестра протянет свои жадные ручонки к «Альционе».

– Хорошо, но владение имуществом почти равно праву на него!.. Видишь, я не терял зря времени на лекциях, – растягивая слова, сказал Скотт.

– А это означает, что я должен стать необходимым в «Альционе» настолько, чтобы без меня все это сооружение рухнуло?! Это нетрудно. Уолт Мэттьюз не гений и под его так называемым руководством компания все годы жила в кредит…

Под влиянием отца Джастин смотрел на «Альциону» исключительно как на источник денег. Денег, которые должны пойти на Равенскрофт. Но при этом со все растущим удовольствием он замечал, что маленький ювелирный магазин обладает особенным очарованием и атмосферой, такой же неотразимой, как Равенскрофт. Это открытие питало его все возрастающую ненависть даже к умершему отцу.

– Я хочу иметь «Альциону», – тихо сказал Джастин будто самому себе. – Это единственное, чего Малколм никогда не касался. Единственное, что мне оставила Джессика.

– Верно, – коротко сказал Скотт, удивленный столь хитрым способом мышления Джастина. – Но ты придумал, как им завладеть?

Джастин пожал плечами.

– Перво-наперво я постараюсь привлечь на свою сторону служащих. Подниму зарплату, проведу кое-какие сокращения и перестановки. Вышвырну старую охрану и наберу новую. Свою.

– Да, привлечь служащих на свою сторону неплохо для начала, – согласился Скотт. – Но важнее всего капитал. Сколько у тебя реальных денег?

Джастин громко расхохотался.

– Не считая того, что останется от продажи ферм? Ничего. О, конечно, у меня есть собственность, стоящая денег и немалых! Стены Равенскрофта, к примеру, увешаны картинами, которые очень дорого стоят! Но все они сохраняются веками, их нельзя продать. Банки, правда, смотрят на таких бизнесменов благосклонно, но мне-то от этого какой толк?

Скотт кивнул.

– Значит, у тебя ситуация не лучше, чем у малютки Джорджа, – сделал вывод Скотт. – Что ж, надо жениться на деньгах, милорд. На какой-нибудь дурехе, чей отец держит деньги в кошельке. Таких здесь полно. Хочешь, я составлю список и устрою тебе приглашение на вечеринку?

Джастин уставился на Скотта.

– Ты серьезно?

– Вопрос заключается в том, – медленно проговорил Скотт, – серьезно ли настроен ты. Ты готов жениться на деньгах ради «Альционы»? Или эта жертва для тебя слишком велика?

– Нет, в данном случае никакая жертва не будет чрезмерной, – не задумываясь ответил Джастин и сам понял, как это верно. Он готов был на все, чтобы отвоевать «Альциону».

– Итак, – резюмировал Скотт, – ты женишься на деньгах. Потом тебе придется позаботиться, чтобы «Альциона» приносила еще большие деньги!..

– Вот об этом я и думаю. Если перейти на украшения для одежды, их можно начать делать уже с моими деньгами. Но самое драгоценное качество компании – ее репутация. А репутация такова, что наши вещи весьма ценятся в королевских кругах.

– Ну-ка поясни, – попросил Скотт.

– Ты когда-нибудь слышал о небезызвестной Софии Елене ди Маджори? Ее дед основал династию виноделов. Он делал хорошее и дешевое вино. За это его друзья виноторговцы исключили его из своего круга. Они постарели, обеднели, но сохранили достоинство. А клан Маджори ужасно разбогател. Отец дамочки, а потом ее муж хорошо потрудились…

– Удивительно, – сказал Скотт, – но какое это имеет отношение к делу?