(Кингслей) Джоанна Кингсли - Драгоценности

Старик внимательно посмотрел на внучку. Он хорошо знал Пет, поэтому ее вид насторожил его.

– Что-то случилось? Ты чем-то расстроена.

– Просто устала. – Пет откинула голову и прикрыла глаза.

– Девушка в твоем возрасте не может настолько устать, чтобы не позволить красивому молодому человеку угостить ее ужином. – Джозеф вытряхнул из трубки пепел, набил ее табаком и закурил. Комната наполнилась сладковатым дымом. – Расскажешь мне, что случилось?

Пет улыбнулась:

– Не верю, что ты плохо видишь – уж слишком много замечаешь.

– Это из-за работы? Я знал, что ты не найдешь там счастья.

Джозефа оскорбило, что Пет поступила в «Дюфор и Иверес», где он пережил самое страшное унижение в своей жизни. Конечно, со временем старик смирился, тем более что Клод Иверес умер, а фирма перешла к его сыну.

– Дело не в том, где я работаю, а в том, чем занимаюсь.

– Ты должна гордиться собой, Пет. Смотри, как далеко ты продвинулась благодаря своим способностям. А сколько ты сделала для меня и… для мамы!

– У меня нет выбора, деда, разве тебе не ясно? Мы тратим все, что я зарабатываю, поэтому мне придется остаться продавщицей. Я в ловушке.

– Нет, Пет. Ты не понимаешь, что значит оказаться в ловушке. – Джозеф побледнел, а его глаза вспыхнули.

– Я завишу от людей, распоряжения которых выполняю. У меня такое ощущение, будто я постоянно страдаю от голода. Я мечтаю создавать красивые вещи. И продавать то, что сделано моими руками. Я хочу, чтобы люди всегда ждали чего-то нового от Петры д'Анжели. Но это никогда не осуществится.

– Осуществится, Пет. Чарли говорил то же самое.

Но что сделать для этого, Господи? Что сделать?

Осень заканчивалась.

Пет ездила к матери в клинику «Коул-Хафнер» несколько раз в месяц. Путь был неблизкий, но она старалась не пропускать ни одного воскресенья и праздника. Визиты в клинику стали непременным ритуалом, и если Пет почему-либо пропускала день, ее мучили угрызения совести.

Один взгляд на клинику внушал оптимизм и уверенность в успешных результатах лечения. В буклете, посвященном истории клиники, Пет прочитала, что особняк раньше принадлежал Элиасу Коулу, торговому магнату, который завещал его единственной дочери. Она жила здесь одна после развода с мужем-банкиром и страдала психическим расстройством, вследствие чего восемь лет назад покончила с собой. Ее дети отдали дом под клинику для душевнобольных, взяли на себя часть расходов по ее содержанию и выплачивали жалованье известному психиатру, доктору Джорджу Хафнеру.

Оставив машину на площадке, Пет направилась к особняку.

За стеклянным окошком сидела молодая приятная женщина.

– Мисс д'Анжели, – сказала она, – доктор Хафнер просил вас зайти к нему.

– Что-то случилось? – испугалась Пет.

– Нет, вашей маме лучше. Доктор хотел рассказать вам, как идет лечение.

Кабинет доктора Хафнера был заставлен книжными полками. Доктор сидел в кресле перед камином. Это был подтянутый невысокий мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и умными, внимательными голубыми глазами, смотревшими из-под очков.

Хафнер поднялся.

– Пожалуйста, заходите, мисс д'Анжели. – Он указал на кресло. – Я хотел сообщить вам, что вашей маме лучше. За все время пребывания в клинике она впервые заговорила о том, что произошло во время войны, о ее чувствах…

– О том, что она скрывала, – предположила Пет. – Должно быть, это ужасно.

Доктор кивнул.

– В этом есть и ваша заслуга. Вы проявляли внимание и заботу, постоянно приезжали сюда, что способствовало восстановлению душевного равновесия Беттины. Понимаю, как вам было нелегко. Все это отнимает не только время, но также душевные и физические силы.

– Спасибо, доктор. – Глаза Пет заблестели от слез.

– Наши совместные усилия начали приносить плоды, и теперь, я полагаю, вы можете выводить мать на прогулку в сад. Не знаю, стоит ли начать сегодня, но будьте готовы к этому. Можете приехать на День благодарения и отвести ее в ресторан.

– Это чудесно, доктор.

– Если хотите, я закажу вам столик в отеле «Семь сестер».

Хафнер поднялся. Встала и Пет.

– Спасибо, доктор. – Не удержавшись, она поцеловала его в щеку. Хафнер смущенно улыбнулся.

Напевая, Пет поднялась по лестнице на третий этаж и постучала в дверь.

– Входите.

Это был первый знак перемен. Навещая мать все эти годы, Пет ни разу не слышала ответа на свой стук.

Комната производила приятное впечатление: светло-зеленые стены, удобная мебель, кресла, окно с видом на море.

Беттина сидела за туалетным столиком перед зеркалом и расчесывала волосы. Пет поразило, что мать так хорошо выглядит. Беттина любила сладкое, но никогда не полнела. Ее золотистые волосы были такими же пышными и блестящими, как в молодости. Она казалась на десять лет моложе своих сорока пяти.

– Мама, ты выглядишь превосходно.

– И чувствую себя так же. – Беттина, взглянув на дочь, спросила: – Мы можем погулять на побережье?

Охранник отпер ворота. Некоторое время мать и дочь шли молча. Раньше такое молчание угнетало Пет, но тогда Беттина вообще не говорила.

– Мне очень нравится доктор Хафнер, – наконец сказала Беттина. – Он умеет слушать. Иногда мне даже кажется, что он верит мне.

– Почему же ему не верить тебе?

Беттина посмотрела на дочь. Последнее время она редко смотрела на нее и обычно отводила взгляд, но сейчас Пет увидела в ее глазах задумчивое выражение, которого не наблюдала с детства.

– Есть вещи, в которые невозможно поверить. Я и сама в них не верю.

«В какие вещи, мама?» – хотела спросить Пет, но не решилась. Доктор Хафнер прав: Беттине лучше, но не надо торопить события.

Они молча сидели четверть часа, потом Беттина встала, отряхнула юбку и пошла по кромке воды к утесам.

Пляж, принадлежавший клинике, окончился забором, и Беттина направилась назад. Еще несколько минут они молчали.

Наконец Беттина сказала:

– Ты тоже несчастна, Петра. Что случилось?

– Ничего, мама. Все в порядке.

– Мне уже лучше, дочка, тебе незачем теперь тратить на меня столько сил.

– Но, мама…

– У тебя печальные глаза и потерянный вид. Примерно то же самое я вижу каждый день, глядя в зеркало.

Пет была поражена. Неужели они так похожи? И что это значит для ее будущего? С тех пор как отец сказал Пет, что ее бабушка была помешана на бриллиантах, девушка всегда с удовольствием думала об унаследованных от Ла Коломбы страсти и талантах. Но что она унаследовала от матери? Пет пугала ее болезнь, и она отчаянно хотела, чтобы Беттина выздоровела.

Стоит ли сейчас рассказывать матери о всех трудностях? Пет вспомнила, как несколько лет назад Джесс утверждала, что Беттине важно почувствовать себя матерью, а не больной, от которой ничего не зависит.

Но Пет опасалась, что уже не сможет искать у матери защиты. Она привыкла к тому, что ее силы нужны Беттине.

– У меня все в порядке, – ответила Пет. – Небольшие проблемы, но у кого их нет?

У ворот Беттина опять пристально посмотрела на дочь.

– Ты такая красавица. Если бы не это, я бы меньше беспокоилась.

Пет не поняла, что означают эти слова.

– Идем, – сказала Беттина, – в холле подадут чай. Возможно, с пирожными.

По пути в Нью-Йорк Пет снова и снова вспоминала тот момент, когда мать, уловив ее настроение, была готова сочувственно выслушать ее. Может, она зря не доверилась Беттине?

Нет, когда мама поправится, они поговорят обо всем. Как Пет мечтала, чтобы мать стала ее собеседницей, выслушала, утешила, дала совет!

Приехав в понедельник утром на работу, Марсель Иверес нашел на столе телеграмму из филиала компании в Париже. В ней сообщалось, что менеджер филиала приобрел десять редких украшений, изготовленных Рене Лаликом, чьи ювелирные изделия сводили с ума Париж на рубеже XX века.

Осведомленный о том, что украшения выставят на продажу, Марсель поручил менеджеру купить их. Правда, он не ожидал, что цена будет так высока. Его слишком поздно посетила мысль, что нужно самому решать, сколько тратить. Именно так вел дела его отец.

«Что бы ответил отец на вопросы в телеграмме? – думал Марсель. – Продал бы он драгоценности в Париже или велел бы доставить их в Нью-Йорк, где цена, возможно, была бы значительно выше? А может, положить их в сейф и следить за рынком?»

Парижский магазин всегда считался главным в сети фирмы, а парижане питали особое пристрастие к Лалику. Но рынок в Нью-Йорке больше.

Как поступил бы отец?

Последние три года стали для Марселя настоящей пыткой. Осознав, что отец угасает, он растерялся, затем началась гонка: Марсель торопился узнать больше и взять на себя обязанности Клода Ивереса. То есть следить за филиалами в Париже и Лондоне, ездить на рубиновые копи в Таиланд, вести переговоры с алмазной фирмой в Йоханнесбурге, договариваться с индийскими махараджами, потерявшими часть своих состояний после установления в стране демократии и вынужденных продавать камни с многовековой историей. Марсель сомневался, что сможет вести дела так же успешно, как отец. Личные контакты Клода с владельцами копий, торговых фирм и аукционов, обширные и глубоко засекреченные, не оставляли ему времени посвятить в них сына. К тому же Марсель не обладал его волей и проницательностью. Между тем ситуация постоянно ухудшалась. Поставки высококачественных камней сокращались. Старые рубиновые копи в Индии, изумрудные в Колумбии и сапфировые в Бирме истощились много лет назад, а новые находились в странах Юго-Восточной Азии, где шла гражданская война.

Спрос тоже падал. Недавно закончившаяся война во Вьетнаме подорвала экономику Америки, и дорогие ювелирные изделия перестали покупать. Конечно, ничто не могло остановить по-настоящему состоятельных людей, но и они легче расставались с деньгами в более спокойной обстановке. Балансы «Дюфор и Иверес» пока свидетельствовали о прибыли, но совсем не такой, как при жизни Клода.

Марсель не раз сожалел о том, что отец отказался продать свою фирму Антонио Скаппе, но сейчас это было невозможно. Вскоре после отъезда Андреа в Америку отец написал ей письмо, которое она показала Марселю. Андреа со смехом перевела ему с итальянского, что он никогда не простит дочери перехода в лагерь врага и что она повела себя как шлюха-маркитантка. С тех пор отец и дочь не общались. А между тем фирма «Тезори» открывала новые магазины в Рио, Гонконге, Каракасе, Западном Берлине. Казалось, Скаппа желал доказать дочери, что она совершила роковую ошибку. Он еще не открыл свой магазин в Нью-Йорке, но Марсель понимал, что рано или поздно это случится. «Тезори» теперь не стремилась поглотить «Дюфор и Иверес», а просто вытесняла эту фирму.

Марсель понимал и скрытые мотивы, которые руководили Андреа. Дома ее способности никто не ценил. Впрочем, какая разница? Она самая восхитительная женщина, с какой он когда-либо спал. Дикое животное. Марсель никогда не спрашивал себя, любит ли ее – это не имело значения.

К тому же без Андреа «Дюфор и Иверес», вероятно, пришлось бы еще хуже. Она была неутомима и на работе, и после нее. Рекламные кампании Андреа поражали Марселя. Она явно имела актерские способности. Клод, конечно, не поощрял бы их, но Марсель считал, что сейчас они весьма кстати. «Продажу ювелирных изделий следует обставлять как спектакль», – сказала Андреа, убеждая его оборудовать несколько маленьких салонов для самых богатых покупателей.

Другим полезным приобретением фирмы «Дюфор и Иверес» стала Петра д'Анжели. Из семи продавщиц отдела ювелирных драгоценностей почти треть всех продаж осуществляла она.

Марсель откинулся на спинку кресла и предался приятным воспоминаниям. События того давнего вечера стояли у него перед глазами. Как она смотрела на него, как напряженно морщила лоб, пытаясь разгадать загадку с бриллиантом. Он вспомнил, как лежал потом ночью без сна, не в силах забыть о ней. Марсель решил тогда, что Пет, наверное, слишком молода.

С этим все кончено. Теперь он в рабстве у Андреа. К счастью, Пет оказалась не так глупа, чтобы из-за этого уйти из «Дюфор и Иверес». Она неоднократно доказывала, что очень нужна фирме. За все эти годы они пару раз перекинулись ничего не значащими фразами. Видимо, Пет умела отделять личные дела от служебных.

Марсель подошел к угловому столику, где лежал макет последнего рекламного плаката. Красавица в плаще, надетом на голое тело и застегнутом на пару пуговиц, была сфотографирована на фоне фасада магазина «Дюфор и Иверес» на Пятой авеню. По ее улыбающемуся, чуть приподнятому лицу, как капли дождя, скатывались бриллианты. Надпись утверждала: «Девушке нужно что-то для дождливой погоды».

По мнению Андреа, фирме следовало изменить имидж, чтобы привлечь молодых покупателей. На рекламах драгоценностей по традиции изображались мужчина и женщина, играющие бриллиантами; что символизировало вечную связь между ними. Но все чаще и чаще привлекательные, сделавшие успешную карьеру женщины оставались одинокими. Реклама внушала им, что они должны потратить на себя деньги.