Нора Робертс - Драгоценности солнца

— У Дарси дел больше нет, как шпионить за братом, — нравоучительно произнесла Молли, а потом опять повернулась к дочери. — За какой из девочек Даффи? Позже расскажешь, — быстро добавила она, так как на пороге появилась Джуд.

Как только они сели в грузовик, Бренна сказала:

— Думаю, ты здорово провела время.

— У тебя чудесная мама!

Поддавшись импульсу, Джуд высунулась в окно и помахала, когда Бренна с присущими ей энтузиазмом и скоростью выворачивала с подъездной дорожки.

— Я и половины не запомнила из ее рассказов о цветах. Но, тем не менее, начало хорошее.

— Ей понравится учить тебя. У Пэтти был интерес к цветам и легкая рука, но из-за Кевина она сейчас витает в облаках и почти все время вздыхает и мечтает о чем-то.

— Твоя мама очень гордится тобой и твоими сестрами.

— Это часть материнской работы.

— Да, но это не всегда видно, — сказала Джуд. — Вы, наверное, просто привыкли к этому и не замечаете. Но на самом деле, так приятно видеть подобную гордость за своих детей.

— Просто это ты такая, — словно размышляла вслух Бренна. — Лучше видишь подобные вещи. Ты этому специально училась или с рождения такая?

— Думаю, и то и другое — подобно тому, как я и почувствовала и поняла, насколько она гордится тем, что ты можешь починить холодильник, хотя при этом надеется на обратное.

Бренна повернулась к Джуд и рассмеялась:

— В этот раз почти не получилось, проклятая взбесившаяся груда металлолома. Но дело в том, что отец уехал за новым и, конечно, красивым, холодильником и никак не может договориться насчет цены, так что его привезут только через неделю-другую. И если мы хотим, чтобы получился сюрприз, этому жужжащему отродью нужно потарахтеть еще чуть-чуть.

— Это просто отлично, — Джуд словно увидела задуманное, представив реакцию своей мамы, если бы они с отцом удивили ее новым холодильником.

Возможно, такой подарок вызвал бы у мамы недоумение, но уж точно не обидел бы. Эта мысль развеселила Джуд, и она тихонько засмеялась.

— Если бы я преподнесла электробытовой прибор в качестве подарка своей маме, она бы подумала, что я сошла с ума.

— Но ведь твоя мама деловая женщина, занимается серьезными делами, насколько я помню.

— Да, и она мастерски справляется со своей работой. Но у твоей мамы тоже есть свое дело. Она управляет своей семьей, и у нее очень важная должность — быть матерью.

Бренна моргнула, и в ее глазах блеснуло радостное удовольствие:

— Да, она такая. Я обязательно приберегу твои слова для следующего раза, когда она решит поддать мне под зад за что-нибудь. О, смотри, кто это там тащится нам навстречу: соблазнительный, как парочка демонов-искусителей, и такой же опасный.

Прекрасное ощущение расслабленности, которым наслаждалась Джуд, превратилось в липкий комок напряжения, когда Бренна, затормозив у поворота к коттеджу, высунулась, чтобы окликнуть Эйдана:

— Да это дикий разбойник!

— Я завязал с прошлым и больше этим не промышляю, — ответил, подмигнув, Эйдан, а потом взял Бренну за руку, лежавшую на стекле, изучил ободранные костяшки пальцев и спросил:

— Что ты сотворила с собой на этот раз?

— Этот проклятый холодильник выпросил у меня разок.

Эйдан сочувствующе поцокал, поднося руку к губам. Но его взгляд скользил по Джуд:

— И куда же направляются две такие хорошенькие леди?

— Я везу Джуд домой — она была в гостях у моей мамы, а сама спешу к Бетси Клуни проверить на крепость ее окна.

— Если у тебя или твоего отца будет завтра время, загляните к нам — кухонная плита в пабе барахлит и приводит Шона в отчаяние.

— Хорошо, кто-нибудь из нас заглянет.

— Спасибо. Тогда я забираю твою пассажирку.

— Поаккуратнее с ней, — сказала Бренна, пока он обходил грузовик, чтобы открыть дверь Джуд. — Она мне нравится.

— Мне тоже, — он открыл дверь и протянул руку. — Но я заставляю ее нервничать, или нет, Джуд Франциска?

— Конечно, нет, — она начала спускаться, но растеряла всю свою обычную элегантность, на которую очень надеялась, потому что не отстегнутый ремень безопасности рванул ее обратно в кабину.

Прежде чем она смогла сообразить, как работает эта конструкция, Эйдан сам освободил ее, а потом просто обхватил ее за талию и спустил на землю. Язык Джуд словно прилип к нёбу, и она даже не смогла поблагодарить Бренну еще раз, прежде чем девушка, улыбнувшись и помахав на прощание рукой, рванула на грузовике вниз по дороге.

— Эта девушка гоняет, как черт, — качая головой, Эйдан отпустил Джуд, но удерживая ее за руку. — Тебя не было в пабе всю неделю.

— Я была занята.

— Но сейчас-то ты не очень занята.

— Вообще-то, мне уже пора…

— Пригласи меня к себе и угости бутербродом, — когда Джуд, раскрыв рот, в изумлении уставилась на него, он рассмеялся. — Забудь про это, пойдем, погуляем. Сегодня такой прекрасный день. И я не поцелую тебя, пока ты сама не захочешь, если это то, что тебя волнует.

— Меня это не волнует.

— Тогда хорошо, — он наклонил голову и был уже в дюйме от того, чтобы получить удовольствие, как Джуд отпрыгнула назад.

— Когда, я говорила, что я не боюсь тебя и твоих поцелуев, это отнюдь не было сигналом к действию.

— Как раз этого я и страшился, — он непринужденно отошел в сторону. — Тогда просто прогулка. Ты уже забиралась на Холм-с-Башней, чтобы посмотреть церковь?

— Еще нет.

— Ты, со своей любознательностью? Тогда мы идем туда, и я расскажу тебе еще одну сказку для твоего труда.

— Но у меня нет с собой магнитофона.

Медленно, он поднес ее руку, — которую не отпускал с тех самых пор, как освободил Джуд из грузовика Бренны, — к губам и провел ими по косточкам ее пальцев:

— Это будет простая сказка, и ты ее запомнишь.

Эйдан прав: в такой день грех было не прогуляться. Дневной свет сиял в легкой дымке и словно исходил из самого сердца жемчужины. Джуд могла видеть, как над холмами и лугами, прямо к горам, тянется серебряная занавесь дождя, через которую лучами льется солнечный свет, оставляя на ее поверхности легкую зыбь. Словно жидкое золото текло сквозь расплавленное серебро.

В такие дни радуга так и просится на небо. От едва уловимого ветерка воздух будто мерцал, трепещущие листья стремились навстречу летней спелости и окружали ее запахами зелени.

Эйдан непринужденно держал ее за руку, так, будто между ними обычные дружеские отношения. И Джуд чувствовала себя легко.

Спокойно, непринужденно и легко.

Слова слетали с его языка с одной целью — очаровать ее.

— Говорят, когда-то жила девушка. С лицом, прекрасным как мечта; с кожей, белой и чистой, как молоко; волосами, черными, как полночь; и глазами, голубыми, как озеро. А ее воспитанность превосходила красоту — что за доброй девушкой была она. Но самым прекрасным был ее великолепный голос. Когда она пела, то птицы замирали, чтобы послушать, а ангелы улыбались.

Как только они поднялись на холм, море завело свою песню, будто сопровождая — или Джуд это только показалось — его историю.

— Много дней подряд, каждое утро, ее песня неслась над холмами, а радость ее достигала солнца, — продолжил Эйдан, ведя девушку следом за собой по тропинке. Они все шли вперед, а легкий бриз превратился в ветер и весело затанцевал над скалами и морем. — Но вот, звуки ее песни, ее чистой радости достигли ушей завистливой ведьмы.

— В таких историях всегда есть подвох, — прокомментировала Джуд, чем вызвала у Эйдана довольный смешок.

— Конечно, если история хорошая, подвох есть всегда. Итак, у этой ведьмы было черное сердце и силы, которые она использовала во зло. Она заставляла скисать утреннее свежее молоко, оставляла сети рыбаков пустыми. И хотя она могла с помощью своих уловок сделать свое мерзкое лицо прекрасным, но стоило ей запеть… Кваканье лягушки и то было больше похоже на музыку. Она ненавидела девушку за ее дар пения и наложила на нее заклятье безмолвия.

— Но было лекарство — в лице красавца принца.

— О, лекарство было, ведь добро всегда должно побеждать зло.

Джуд улыбнулась, потому что верила в это. Несмотря на всю логику, она верила во все эти «и жили они долго и счастливо». И подобные вещи казались здесь больше, чем просто возможными, в этом мире утесов и дикой травы, моря с красными рыбацкими лодками, покачивающимися над синей глубиной, в этом мире, где теплые крепкие руки держат ее ладони.

И казалось, что так было и будет всегда.

— Девушка была обречена на молчание и не могла поделиться радостью своего сердца через песни, потому что ведьма спрятала ее голос в серебряной шкатулке, закрытой серебряным ключом. И запертый внутри, голос тосковал по былому пению.

— Почему ирландские истории всегда такие печальные?

— Разве? — он выглядел искренне удивленным. — Они не столько печальные, сколько… трогательные, берущие за душу. И поэзия, в большинстве своем, берет свое начало не в радости, а в печали. Ты со мной согласна?.

— Думаю, что ты прав, — Джуд рассеянно провела рукой по волосам, так как ветер разворошил ее завитки. — Что было дальше?

— Что ж, я расскажу тебе. Пять лет девушка гуляла по этим холмам, полям и утесам, так же, как и мы сейчас. Она слушала песни птиц, музыку ветра в траве, барабанный бой моря. И все эти звуки она хранила в себе, в то время как ведьма прятала радость, страсть и чистоту голоса девушки в серебряной шкатулке, и только она одна могла слышать его.

Когда они добрались до вершины холма, который был в тени стойкой, как копье, круглой башни древней церкви, Эйдан повернулся к Джуд, отвел с ее лица волосы и спросил:

— Что было дальше?

— Что?

— Расскажи мне, что произошло потом.

— Но это твоя история.

Он подошел к тому месту, где крохотные белые цветы боролись за право цвести в трещинах обвалившихся камней. Сорвав один, он закрепил его в волосах Джуд:

— Скажи мне, Джуд Франциска, что бы ты хотела услышать дальше?

Она начала было поднимать руку, чтобы достать цветок, но Эйдан поймал ее, приподняв при этом бровь.

После секундного размышления, пожав плечами, она продолжила:

— Ну, в один из дней через холмы ехал красивый молодой человек. Его великолепный белый конь был изнурен, а его доспехи были тусклыми и разбитыми. Он потерпел поражение в битве, был ранен, и дом его был далеко.

Закрыв глаза, она могла видеть это: деревья, тени, раненый воин, мечтающий попасть домой.

— Как только он въехал в лес, закружились клубы тумана, такого плотного, что он не мог слышать ничего, кроме тяжелого биения своего сердца. И с каждым ударом он понимал, что последний все ближе. Но потом он увидел ее, шедшую навстречу сквозь клубы тумана, увидел, как женщина вброд переходила серебристую реку. Он был ранен и нуждался в помощи, поэтому девушка взяла воина к себе и безмолвно ухаживала за ним и его ранами, пока он был в бреду. И хотя она не могла говорить, чтобы успокоить и подбодрить его, ее нежности было достаточно. И они полюбили друг друга без единого слова. Сердце девушки почти пылало, так хотелось рассказать ему, спеть всю свою радость и верность. Без малейших колебаний и сожалений она согласилась поехать вместе с ним в его дом, далеко-далеко, и оставить позади все: друзей, семью и ту частичку себя, что была крепко заперта в серебряной шкатулке.

От того, что она смогла все видеть и чувствовать во время своего рассказа, Джуд пришлось потрясти головой и, пройдя между покосившимися надгробиями, прислониться спиной к круглой башне.

Внизу простирался ярко голубой залив, на волнах которого покачивались красные лодки, но Джуд ничего не видела, она была погружена в сказку.

— Что было потом? — спросила она Эйдана.

— Она села вместе с ним на коня, — он подхватил оборванную Джуд нить истории и возобновил сказку, словно сам и рассказывал предыдущую часть. — И взяла с собой только любовь и веру, а взамен попросила у воина только его любовь и его веру — и больше ничего. В эту же секунду серебряная шкатулка, зажатая в руках жадной ведьмы, распахнулась. И запертый внутри голос вылетел из нее и золотым потоком, окрыленный, устремился через холмы прямо в сердце девушки. А так как она ехала со своим мужчиной, ее голос, еще прекраснее, чем когда-либо, превратился в песню. И птицы замерли, чтобы послушать, а ангелы снова улыбались.

Джуд вздохнула:

— Да, это было прекрасно.

— У тебя дар рассказчика.

Эти слова взволновали, потрясли ее, а потом обдали смущением с ног до головы:

— Нет-нет, что ты. Было легко, только потому, что ты начал.