С тех как Шеймус Галлахер открыл паб вместе со своей замечательной супругой Мег, виски, возможно, стал немного дешевле. Но человек должен сам заработать свой пенс и свой фунт, каким бы гостеприимным он ни был. Итак, когда цена на виски стала лучше, чем прежде, это подавало чуть больше надежды насладиться хорошей выпивкой.

Открывая паб, Галлахер вложил в него все свои надежды и сбережения.

Несмотря на все, паб выстоял, с корнями, врытыми в песок и скалу Ардмор, после чего первый сын Галлахера встал на его место за стойку бара, после его сын и так далее.

Поколения Галлахеров служили другим и процветали, и теперь большее количество людей могли зайти влажной ночью, после долгого рабочего дня и насладиться пинтой или двумя. Была и еда, такая же хорошая, как и выпивка. И почти каждую ночь в пабе негромко играла музыка, успокаивая сердца.

Ардмор — рыбацкая деревушка и зависела от щедрости моря, жила, считаясь с его капризами. Но поскольку вокруг было несколько очень живописных берегов, то она также зависела и туристов, вместе с их капризами. Паб Галлахеров был в деревне центральной точкой. В хорошие времена и в плохие, когда кипели штормы и ни один рыбак не решался забросить сети, двери паба всегда были открыты.

Сигаретный дым, пары виски, запах тушеного мяса и пота мужчин глубоко впитались в стены паба. Скамьи и стулья были обиты красной ткань с черными пятнышками гвоздей.

Пол пострадал от мужских ботинок, царапанья стульями и табуретами, и случайными небрежными искрами от огня или сигарет.

Бар был гордостью учреждения — богатый, темно каштановый, сделанный старым Шеймусом из дерева, поваленного молнией в канун летнего солнцестояния. Таким образом, вокруг было немного волшебства и сидящие чувствовали это.

Длинная зеркальная стена позади бара была заставлена бутылками. И все были чистыми и блестящими, как начищенное пени. Галлахер управлял кипучим пабом, но и опрятным в тоже время. Полы тщательно мылись шваброй, пыль безжалостно вытиралась, а выпивка никогда не наливалась в грязный стакан.

В камине пылал огонь, потому что это очаровало туристов. И многие заходили, чтобы пропустить стаканчик, послушать музыку, или пробовать один из пряных мясных пирогов.

Постоянные клиенты приходили вскоре после ужина, чтобы поболтать или посплетничать за пинтой Гиннеса[8]. Некоторые приходили и во время обеда, но чаще всего это были семьи. Или, если это был единственный человек, то потому, что он устал от своей собственной стряпни, или хотел пофлиртовать с кокеткой Дарси Галлахер.

Те, кто были знакомы с Галлахерами, знали, что Эйдан — старший из сыновей, начал управлять баром, когда их родители захотели уехать в Бостон. Самый серьёзный, он уже удовлетворил свою тягу к путешествиям и теперь так управлял пабом, что старший Галлахер непременно был бы очень доволен.

Сам Эйдан был доволен тем, где он был и что он делал. Он многое понял, пока путешествовал. «Зудящие ноги» часто говорили про него.

Он начал, когда ему только исполнилось восемнадцать лет, и путешествовал всюду по своей стране, затем по Англии, Франции и Италии, и даже Испании. Он провел год в Америке, ослепленный горами и равнинами Запада, изнемогающий от жары Юга, и замерзающий во время долгой северной зимы.

Он и его братья были такими же музыкальными, как и их мать, поэтому, по вечерам он часто пел в барах. Когда он увидел все, что стремился увидеть, Эйдан вернулся домой, двадцатипятилетним взрослым мужчиной.

В течение последних пяти лет она работал в пабе и жил в комнате наверху. Но он ждал. И не знал чего.

Даже теперь наливая пинту Гиннеса, протянув стакан Харпу, и настроившись одним ухом на беседе, он был напряжен и насторожен.

Те, кто знал его достаточно близко, могли бы видеть, осторожность в его глазах — синих и ярких, как молнии. У него было худощавое кельтское лицо, с дикой необузданной внешностью, в которой прекрасные гены родителей смешались с длинным, прямым носом, полным ртом и бесстыдно чувственным, жестким, подбородком.

У него было телосложение драчуна — широкие плечи, длинные руки и узкие бедра. И действительно, он потратил добрую часть юности, проверяя свои кулаки на чужих лицах или наоборот, проверяя свое лицо на прочность. В общем, он никогда не стеснялся пустить в ход кулаки, если это было необходимо.

Это был вопрос гордости, но в отличие от брата Шона, Эйдану никогда не ломали нос в драке.

Однако он прекратил искать неприятности на свою голову, поскольку вырос из мальчика в мужчине. Он просто ждал и надеялся, что когда найдет то, что ищет, то сразу поймет это.

Он заметил, когда Джуд вошла — сначала как владелец бара, и через секунду, как мужчина. Она выглядела настолько опрятной, с ее аккуратным жакетом и собранными волосами, и потерянными большими глазами, рассматривая комнату, как самка, ищущая новый путь в лесу.

«Симпатичная», — подумал он, как делает большинство мужчин, когда они видят привлекательное женское лицо и форму. И учитывая то, что за свою жизнь он видел много разных лиц, он заметил ее нервозность, держащую ее в напряжении, словно в следующую секунду она могла сорваться и выбежать из паба.

Ее вид, манеры заинтересовали Эйдана, заставляя его кровь быстрее бежать по венам.

Она расправила плечи, преднамеренное движение, которое развеселило его, и направилась к бару.

— Добрый вечер, — сказал он, неторопливо вытирая пролитую на стойку воду. — Как у вас дела?

Джуд вежливо ответила, слегка улыбнувшись пухлыми, чувственными губами.

«Да», — подумала она, — «все здесь великолепно».

Казалось, он ни капли не спешит ответить ей, только наклонил свое поистине великолепное лицо поближе к ней и задумчиво выгнул бровь.

— Вы потерялись, дорогая?

Из-за его голоса она вообразила себя льдом, тихо скользящим на пол в луже гормонов и жажды. Кажется, она слишком ярко представила себе эту картину.

— Нет, я не заблудилась. Я могу выпить белого вина? Шардонне, если это возможно.

— Думаю, я могу вам помочь. — Но он не сделал, ни одного движения. — Вы — янки, да? Молодая американская кузина Старой Мод, которая приехала, чтобы немного пожить в ее доме.

— Да. Я — Джуд, Джуд Мюррей. — Она автоматически протянула ему руку и осторожно улыбнулась, от чего показались очаровательные ямочки на щеках.

Эйдан всегда испытывал слабость к ямочкам на симпатичных женских лицах.

Он взял ее руку, но не встряхнул. Он только держал ее, пристально смотря на Джуд, и она была готова поклясться, что чувствует, как плавятся кости.

— Добро пожаловать в Ардмор и паб Галлахеров, мисс Мюррей. Я — Эйдан, и это мой бар. Тим, уступи леди место. Куда подевались твои манеры?

— О, нет, что вы…это не…

Но Тим, большой человек с массой волос цвета стальной шерсти, уже вставал со своего табурета.

— Прошу прощения. — Он отвлекся от спортивного канала и быстро подмигнул ей.

— Присаживайтесь или… — добавил Эйдан, поскольку она продолжала стоять и выглядела, мягко говоря, обеспокоенной.

— Нет, нет, это прекрасно. Спасибо.

Она села, пытаясь расслабиться, поскольку опять стала центром внимания. Это было то, что беспокоило ее больше всего: эти лица, обращенные к ней в надежде, что она будет лучше всех.

Он, наконец, выпустил ее руку и протянул ей бокал.

— И как вы находите Ирландию? — спросил Эйдан, отвернувшись к зеркальным полкам, чтобы взять бутылку вина.

— Она прекрасна.

— Думаю, здесь нет ни одного человека, который не согласился бы с вами. — Эйдан наливал вино, смотря на нее, а не на бокал.

— Как поживает ваша бабуля?

— О, — Джуд была поражена тем, что он, не глядя, абсолютно ровно налил вино и поставил бокал перед ней. — Она в порядке. А вы знаете ее?

— Да. Моя мать была Фитцжеральд и кузиной вашей бабули — троюродная или даже четвероюродная. Так что это делает нас с вами кузенами. Slainte, кузина Jude.

— О, хорошо, спасибо. — Но только она подняла бокал, как за ее спиной раздался громкий крик. Голос женщины, громкий как церковные колокола, обвинял кого-то в том, что у него мозгов не больше, чем у репы. В ответ раздраженный мужской голос заявил, что лучше он будет репой, чем немой грязью, в которой она растет.

Никто, казалось, не удивился ни криками, ни проклятиями, ни раздавшимся вскоре грохотом, от которого Джуд вздрогнула и пролила немного вина.

— Это были еще два ваших кузена, — объяснил Эйдан, вытирая руку Джуд, — моя сестра, Дарси, и мой брат, Шон.

— Ты прибила его, Дарси? — спросил кто-то.

— Нет, он успел уклониться. — Она наклонила голову, встряхивая облаком черных, как вороново крыло волос. Ее синие глаза искрились гневом, пухлые губы обиженно надулись. Вызывающе покачивая бедрами, она несла поднос. А когда обслуживала, то наклонилась выслушать, что ей скажет женщина, после чего откинула голову и рассмеялась.

Смех очень подходил ее характеру, отметила Джуд.

— Клуни нужны еще две пинты.

Эйдан начал быстро выполнять заказ.

— Дарси, познакомься, это — Джуд Мюррей из Америки, приехала, чтобы пожить в доме Старой Мод.

— Рада знакомству. — Гнев был быстро заменен живым интересом в глазах Дарси. А надутые губки изменились на быструю и великолепную улыбку.

— У вас все в порядке?

— Да, спасибо.

— Вы из Чикаго, да? Вам там нравится?

— Это — красивый город.

— И загруженный прекрасными магазинами и ресторанами и тому подобное. Кем вы работаете в Чикаго?

— Я преподаю психологию.

Преподавала, подумала Джуд, но было слишком трудно объяснять, тем более, что опять все внимание сосредоточилось на ней.

— Да? Это хорошо, и это очень удобно. — Красивые глаза Дарси заискрились юмором. — Возможно, вы могли исследовать голову моего брата Шона, когда у вас будет время. С ним не все в порядке, начиная с рождения.

Она подняла поднос с напитками, который ей пододвинул Эйдан, и пошла обслуживать столики.

— Вам не нравится вино?

— Что? — Она мельком взглянула на бокал и поняла, что только потягивала вино. — Нет, все хорошо. — Она отпила, чтобы быть не показаться не вежливой, и застенчиво улыбнулась, от чего ямочки опять появились на щеках. — Действительно замечательное. Я просто задумалась.

— Вы не должны волноваться из-за Шона и Дарси. Шон, конечно, очень хорошо умеет бегать, но поверьте, если бы Дарси хотела его прибить, она бы это сделала.

Джуд хмыкнула, а в это время в углу кто-то начал тихо наигрывать на концертине[9].

— У меня есть кузены в Чикаго, — сказал Тим, ожидая второй пинты. — Демпсис Мэри и Джек, вы с ними не знакомы?

— К сожалению, нет, — Джуд передвинулась на стуле, повернувшись к нему лицом.

— Чикаго — большой город. Мой кузен Джек и я росли вместе, но потом он переехал со своим дядей в Америку, чтобы работать на мясокомбинате матери. Они уже живут там десять лет, постоянно жалуются на суровые ветры и морозы, но не возвращаются домой.

Он взял пинту и, поблагодарив Эйдана, подвинул монеты на стойке.

— Эйдан, ты же был в Чикаго?

— В основном проездом. Озера на вид кажутся таким же большими, как и море. Ветер пробирает до костей. Но, если мне не изменяет память, то там вы можете заказать такой стейк, что будете плакать от счастья, что Бог создал корову.

Пока он говорил, он непрерывно работал, выполняя заказы Дарси, принимая деньги и открывая бутылку пива для парня, который выглядел так, словно ему до сих пор можно пить только молочный коктейль.

В пабе заиграла быстрая музыка, и Дарси, забирая очередной поднос, пела так, что заставила Джуд с завистью смотреть ей в след.

Дело было не только в голосе, звучащем как чистое серебро. Но и в той непринужденности, с которой Дарси пела на публике. Это была песня о старой деве, умершей в одиночестве в своей каморке, и Джуд решила, что, судя по взглядам мужчин, которые они бросали на Дарси, ей подобная участь не грозит.

Люди в пабе начали подпевать, и музыка зазвучала быстрее. Первая мелодия мгновенно смешалась со второй. Эйдан начал петь о предательстве женщины, и Джуд могла только заворожено смотреть на него. Его голос звучал также насыщенно и богато, как и голос его сестры.

Джуд отвернулась, потому что боялась, что Эйдан мог рассмотреть ее лицо в полумраке.

Она отпила из своего бокала, надеясь, что выглядит так, будто каждый день ходит в бары, где привлекательные мужчины поют песни.

Дверь, которую она приняла за кухонную, открылась, и в зал вышел мужчина. Джуд обрадовалась, что на нее никто не обращает внимания, поскольку она наверняка вытаращила глаза. Вошедший человек, словно только что сошел с экрана — древний кельтский рыцарь, спасающий королевства и прекрасных дам.