Бренна рассмеялась.

— Сегодня могло и не получиться, уж слишком норовиста эта старая куча железа. Дело в том, что папа заказал новый, очень красивый холодильник, но его привезут только через неделю или даже две. Поэтому, чтобы мама насладилась сюрпризом, наша развалюха должна еще немного поскрипеть.

— Здорово! — искренне восхитилась Джуд и попыталась вообразить, как бы отреагировала ее мама, если бы они с папой преподнесли ей новый холодильник. Пожалуй, расстроилась бы и даже обиделась. Представив эту картинку, Джуд хмыкнула. — Если бы я подарила маме бытовую технику, даже такую дорогую, она бы решила, что я сошла с ума.

— Но ваша мама — деловая женщина, насколько я помню.

— Да, и очень успешная. Однако ваша мама тоже деловая женщина. Ее профессия — материнство.

Бренна удивленно замигала, затем ее глаза засияли.

— О, ей бы это понравилось. Я приберегу ваши слова до следующего раза, когда она начнет бранить меня за что-нибудь. Ух, вы только взгляните, кто идет к вашему коттеджу, красивый, как два дьявола, и такой же опасный.

Эйфория Джуд мгновенно уступила желанию свернуться в незаметный комочек, а Бренна уже тормозила у узкой подъездной дорожки ее коттеджа и окликала Эйдана.

— Привет, сумасбродный скиталец!

— Все это в далеком прошлом. — Эйдан подмигнул, ухватил руку Бренны и осмотрел ее. — Что ты сотворила с собой на этот раз?

— Чертов холодильник меня укусил.

Эйдан поцокал языком, поднес оцарапанные пальцы к своим губам, покосился на Джуд.

— И куда же направляются две прелестные девушки?

— Джуд была в гостях у моей мамы. Я привезла ее домой, а теперь поеду к Бетси Клуни разбираться с ее окнами.

— Если у тебя или у твоего папы завтра найдется время, хорошо бы посмотреть плиту в пабе. Шон ею недоволен.

— Кто-нибудь из нас обязательно заглянет.

— Спасибо. — Эйдан направился к пассажирской дверце. — А я, пожалуй, заберу твою пассажирку.

— Не обижай ее, она мне нравится.

— Мне тоже. — Эйдан открыл дверцу, протянул руку. — Только она меня побаивается. Не так ли, Джуд Фрэнсис?

— Ничего подобного. — Джуд попробовала изящно покинуть грузовик, но разрушила все впечатление, поскольку забыла отстегнуть ремень безопасности, и неуклюже дернулась назад.

Пока она пыталась освободиться, Эйдан сам отстегнул ремень, подхватил ее за талию и аккуратно поставил на землю. Потеряв от неожиданности дар речи, Джуд даже не успела поблагодарить Бренну. Та, ухмыляясь, помахала рукой и укатила.

— Эта девчонка гоняет, как дьявол. — Покачав головой, Эйдан отпустил Джуд, но тут же взял ее обе руки в свои и заглянул в глаза. — Ты не была в пабе всю неделю.

— Я была занята.

— Теперь уже не так занята.

— Да, но я должна…

— Пригласи меня в дом и угости сэндвичем. — Джуд молча таращилась на него, и он рассмеялся. — Или погуляй со мной. Чудесный день для прогулки. Я не буду целовать тебя, если сама не захочешь. Тебя это тревожит?

— Нет.

— Хорошо. — Эйдан опустил голову и почти коснулся ее губ, но в последний момент Джуд отшатнулась.

— Я не это имела в виду.

— Именно этого я и боялся. — Но он отодвинулся. — Тогда просто погуляем. Ты уже поднималась на Тауэр Хилл к собору?

— Нет, пока еще нет.

— Странно при твоей любознательности. Идем, и я расскажу тебе историю для твоего исследования.

— Я не захватила диктофон.

Эйдан, так и не отпустивший ее рук, медленно поднял их и легко провел губами по косточкам.

— Тогда я расскажу простенькую, ты ее запомнишь.

8

День и впрямь выдался чудесный. Жемчужный свет заливал холмы и поля, расстилающиеся до самых гор, чуть прикрытых тонкой пеленой дождя, и казалось, что там, вдали, жидкое золото солнечных лучей струится сквозь жидкое серебро. Ветерок играл с молодой листвой и наполнял воздух свежими, почти летними ароматами.

В такой день только и ждешь, когда на небе появится радуга.

Эйдан держал Джуд за руку запросто, как давнюю знакомую, и говорил, говорил, увлекая, завораживая. И она, позабыв о своих тревогах, чувствовала себя легко и свободно.

— Говорят, что когда-то в этих местах жила девушка, прекрасная, как мечта. Кожа ее была белой, как молоко, волосы черными, как ночь, а глаза синими, как озера. Девушка была не только красивой, но милой и доброй. А самым удивительным в ней был ее голос. Когда она пела, птицы умолкали и улыбались ангелы. Почти каждое утро лились над холмами ее волшебные песни.

Эйдан и Джуд поднимались все выше, и все сильнее шумел прибой, словно аккомпанируя его рассказу, а ветер усиливался, весело резвясь над морем и утесом.

— Но однажды ее песня, приносившая радость всем, кто ее слышал, долетела до ушей завистливой ведьмы.

— Непременное осложнение, — заметила Джуд, и Эйдан улыбнулся.

— Если история хорошая, в ней обязательно должно быть осложнение. У той ведьмы было черное сердце, и чарами своими она пользовалась во зло. Из-за ее заклятий скисало молоко, а рыбацкие сети вытаскивали из моря пустыми. С помощью своих чар она превращала свое мерзкое лицо в красивое, но когда она пыталась петь, лягушачье кваканье казалось музыкой по сравнению с ее пением. Ведьма ненавидела девушку за ее певческий дар, а потому наложила на нее заклятье немоты.

— Надеюсь, подразумевается исцеление — прекрасный принц?

— О, лекарство, конечно же, было, ибо добро всегда должно побеждать зло.

Джуд улыбнулась, потому что тоже верила в это. Вопреки логике она всегда верила в счастливый исход. В этом мире утесов и зеленеющих холмов, синего моря со скользящими по нему рыбацкими суденышками и тепла, льющегося в ее тело от крепкой руки Эйдана, счастье навеки казалось не только возможным, но неотвратимым.

— Обреченная на молчание девушка теперь не могла выразить в песнях всю радость своего сердца. Ведьма спрятала ее голос в серебряную шкатулку и заперла ее на серебряный ключ. И там плененный голос звучал сквозь рыдания.

— Почему все ирландские легенды такие печальные?

— Неужели? — искренне удивился Эйдан. — Они не столько печальные, сколько трогательные. Поэзия обычно рождается не в радости, а в грусти.

— Наверное, ты прав. — Джуд рассеянно поправила разметавшиеся на ветру волосы. — А что было дальше?

— Пять лет девушка бродила по холмам и полям, и по утесам, как мы с тобой сейчас. Она слушала пенье птиц, музыку ветра в траве, мерный шум прибоя и все это хранила в себе, пока ведьма наслаждалась страстью и чистотой ее голоса, который только она одна и могла слышать.

Когда они поднялись на утес с возвышающимся над ним древним собором и круглой башней, Эйдан повернулся к Джуд, откинул с ее лица волосы, с которыми все играл и не мог наиграться ветер, и спросил:

— А что было дальше?

— Ты меня спрашиваешь?

— Расскажи, что было дальше.

— Но это твоя история.

Эйдан наклонился, сорвал маленький белый цветок, пробившийся сквозь трещины в камнях, и осторожно воткнул в ее волосы.

— Расскажи мне, Джуд Фрэнсис, чего бы хотела ты.

Джуд подняла руку, чтобы коснуться цветка в волосах. Эйдан сжал ее запястье и вопросительно поднял брови, ожидая ответа. Она подумала, пожала плечами.

— Ну, может быть, так. Однажды в тех краях появился прекрасный юноша на белом коне. Его конь был изможден, доспехи тусклы и искорежены. И сам юноша был изранен в сражении, он сбился с дороги, а до его дома путь был неблизкий.

Закрыв глаза, Джуд ясно видела то, о чем рассказывала. Зеленые холмы и тенистые леса, и израненного воина, тоскующего по дому.

— Когда он въехал в лес, его окутал такой туман, что он ничего не видел и ничего не слышал, кроме биения своего сердца. И с каждым ударом сердца он все яснее понимал, что смерть его близка. Вдруг он увидел ее. Девушка шла к нему сквозь туман, словно переходила вброд серебристую реку. Она пожалела юношу, отвела к себе, лечила его раны и ухаживала за ним в полном молчании. И хотя она не могла утешать его словами, ее нежность исцеляла его. Так они полюбили друг друга без слов, но ее сердце разрывалось от желания рассказать, спеть ему о своем счастье и своей любви. Без колебаний и сожалений согласилась она поехать с ним в его родные края, согласилась покинуть семью и друзей и навсегда оставить тот волшебный дар, что был заперт в серебряной шкатулке.

Джуд так отчетливо видела и чувствовала то, о чем говорила, что тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения. Она прошла между покосившимися надгробиями к круглой башне, оперлась о нее спиной. Внизу сверкала синими искрами бухта, покачивались красные рыбацкие лодки, но она не видела их, увлеченная своей историей.

— Что было дальше? — спросила она Эйдана.

— Девушка села с ним на его коня, — продолжил Эйдан, подхватывая нити повествования, которые оставила ему Джуд, так легко, будто они были его собственными. — Она взяла с собой только верность и любовь и взамен не просила от него ничего, кроме его верности и любви. И вдруг в это самое мгновение серебряная шкатулка, которую сжимали алчные руки ведьмы, раскрылась сама собой. Плененный голос вырвался на свободу и золотым потоком хлынул прямо в сердце девушки. Она мчалась на коне со своим возлюбленным и пела, и ее голос звучал еще прекраснее, чем прежде. И снова умолкали птицы и улыбались ангелы.

— Да. Идеальная история, — вздохнула Джуд.

— У тебя дар рассказчика.

Его слова обрадовали ее, воодушевили, но вдруг она снова почувствовала неловкость.

— Нет, ничего подобного. Просто легко было продолжать за тобой.

— Ты оживила эту историю своим рассказом, пожалуй, в тебе все-таки осталось что-то ирландское. Ну, вот, — прошептал он удовлетворенно. — У тебя смешинки в глазах и цветок в волосах. Теперь ты разрешишь мне поцеловать тебя, Джуд Фрэнсис?

Осторожность иногда требует быстрой реакции. Джуд нырнула под его руку.

— Ты отвлек меня, и я забыла, зачем мы пришли сюда. Я читала о круглых башнях, но никогда ни одной не видела так близко.

«Терпение, Галлахер, терпение», — сказал себе Эйдан, засунув руки в карманы джинсов.

— Всегда находились охотники завоевать Ирландию, но мы все еще здесь, не так ли?

— Да, вы все еще здесь. — Джуд медленно обошла башню, пристально глядя на утес, на море. — Чудесное место. Оно дышит древностью. — Она остановилась, покачала головой. — Звучит смешно.

— Вовсе нет. Здесь и впрямь ощущаешь дыхание веков и святость. Если хорошенько прислушаться, можно услышать, как камни поют песнь битв и славы.

— Вряд ли я смогу услышать, как поют камни. — Джуд побрела к разрушенному собору, огибая старые надгробья и заросшие цветами могилы. — Бабушка рассказывала, что любила приходить сюда и сидеть здесь. Вот она точно их слышала.

— Почему она не приехала с тобой?

— Я звала ее. — Джуд повернулась к Эйдану. Он был словно вписан в этот пейзаж — так естественно смотрелся и утес, и красивый молодой мужчина на фоне руин. Он точно нашел свое место, он — свой на этой земле и потому так остро чувствует ее святость, слышит песни ее битв и славы.

«А где мое место?» — спросила себя Джуд.

Она вошла внутрь башни с голубым небом вместе крыши.

— Мне кажется, бабушка учит меня тому, как обрести себя за шесть месяцев или еще быстрее.

— И у тебя получается?

— Может быть. — Она провела пальцами по огамической резьбе на древних камнях и на мгновение, на одно лишь короткое мгновение почувствовала трепещущее тепло.

— И какой же хочет быть Джуд?

— На этот вопрос можно дать много простых ответов. Счастливой, здоровой, успешной.

— Разве ты не счастлива?

— Я… — Джуд снова провела пальцами по камням, опустила руку. — Я не была счастлива, когда преподавала, во всяком случае, в последнее время. Я была неважным преподавателем. Неприятно сознавать, что ты не годишься для избранной профессии.

— У тебя впереди долгая жизнь и есть время, чтобы выбрать другую. Держу пари, ты делала свою работу гораздо лучше, чем тебе кажется.

— С чего ты взял?

— Потому что все время, что я провел с тобой, я слушал тебя, узнавал тебя.

— Эйдан, почему ты тратишь на меня время?

— Ты мне нравишься.

Она покачала головой.

— Ты меня совсем не знаешь. Если я сама себя не знаю до конца, как можешь знать ты?

— Мне нравится то, что я вижу.

— Это скорее всего просто физическое влечение.

— Так в этом твоя проблема?

— Да, пожалуй. — Джуд заставила себя повернуться к Эйдану. — Но я пытаюсь ее решить.

— Надеюсь, ты решишь ее быстро, потому что я хочу насладиться тобой.