Джуд хотела поблагодарить его, извиниться, но не успела, он уже исчез в дверном проеме.

Джуд вошла в спальню. В отличие от гостиной здесь царил абсолютный порядок, а из мебели было лишь самое необходимое: узкая кровать под темно-синим покрывалом, высокий комод, старый, ободранный по углам, выцветший ковер на потемневшем от времени деревянном полу. Жаль, что нет времени да и права удовлетворить любопытство. Она быстро прошла к маленькому шкафу, нашла рубашку, серую, как ее настроение, и, переодеваясь, рассматривала стены. Вот здесь Эйдан дал волю своей романтической натуре.

Постеры и фотографии. Улицы Парижа и Лондона, Нью-Йорка и Флоренции, бушующий океан и цветущие острова. Высокие горы, тихие долины, таинственные пустыни. И, разумеется, крутые утесы и волнистые холмы родной страны. Все это было прикоплено вплотную и сливалось в роскошные экзотические обои.

Какие из этих мест Эйдан видел своими глазами? Может, все? Или в какие-то только собирается? Джуд глубоко вздохнула, словно жалуясь на судьбу, подняла с пола свой мокрый свитер и вернулась в гостиную.

Метавшийся по комнате Эйдан остановился, увидев ее. Она совсем утонула в его рубашке и казалась маленькой и несчастной, и вряд ли сейчас могла справиться с бушующими в нем чувствами. Поэтому он молча забрал у нее свитер, отнес в ванную комнату, чтобы развесить и подсушить. Вернулся.

— Садись, Джуд.

— Ты имеешь полное право сердиться на меня. Я так нагло ворвалась в паб, так безобразно себя вела. Я не знаю, как объяснить…

— Пожалуйста, помолчи минутку, — резко оборвал он.

Джуд поморщилась, и он, мысленно оправдываясь тем, что не каменный, развернулся и отправился обратно на кухню.

Она была замужем! Ни о чем другом он думать не мог. И не удосужилась об этом даже упомянуть!

Он-то считал ее неопытной, а она, оказывается, была замужем, развелась и, похоже, до сих пор тоскует по-своему бывшему.

Тоскует по какому-то чикагскому пижону, который не пожелал сдержать свои клятвы и сберечь то, чего так жаждет он, Эйдан Галлахер.

Разве этого мало, чтобы сойти с ума?

Он разлил крепкий черный чай по кружкам, в свою щедро плеснул виски и вернулся в гостиную.

Джуд так и не села, стояла там, где он ее оставил. Руки сцеплены, влажные волосы скрутились в упругие кудри, глаза потухли.

— Я спущусь в зал и извинюсь перед твоими посетителями.

— За что?

— За то, что устроила сцену.

Эйдан поставил кружки на столик и удивленно посмотрел на нее.

— Не о чем переживать. Если раз в неделю у Галлахеров никто не устроил сцену, мы начинаем гадать, почему. Присядь уже наконец, черт побери, и перестань смотреть на меня так, будто я собираюсь тебя выпороть.

Джуд подчинилась, взяла свой чай, чуть-чуть отпила, обожгла язык и отставила кружку. Эйдан сел напротив нее, взял в руки свою кружку.

— Почему ты не говорила мне, что была замужем?

— Как-то не подумала, что об этом надо рассказывать. Да и случая не было.

— Не подумала? — Он с размаху стукнул кружкой о столешницу. — Это так мало для тебя значило?

— Это очень много для меня значило, — сказала она с таким достоинством, что он напрягся. — Гораздо меньше это значило для мужчины, за которым я была замужем. Я пыталась научиться жить с этим.

Поскольку Эйдан молчал, она снова схватилась за кружку, чтобы хоть чем-то занять руки.

— Мы были знакомы несколько лет. Он преподавал в университете, где я училась. Казалось, что у нас много общего. Он очень нравился моим родителям. Он сделал мне предложение, и я сказала «да».

— Ты любила его?

— Я думала, что любила, так что получается одно и то же.

«Нет, далеко не одно и то же», — мысленно возразил ей Эйдан, но вслух это не сказал.

— И что было дальше?

— Мы… нет, он все распланировал. Уильям любит планировать, учитывать все мелочи, возможные осложнения и их последствия. Мы купили дом, поскольку в доме удобнее устраивать званые вечера, а Уильям честолюбив и нацелен на блестящую карьеру. У нас была скромная, но изысканная и достойная свадьба. Тщательно подбиралось все: поставщики еды, флористы, фотографы, гости.

Джуд со вздохом подумала, что язык все равно горит, и отпила еще чаю.

— Через семь месяцев после свадьбы он пришел домой и сказал, что не удовлетворен. Именно так.

Джуд, я не удовлетворен нашим браком. Кажется, я сказала: «О, прости».

Она закрыла глаза, выжидая, пока унижение уляжется внутри ее, соединившись с виски.

— Противно сознавать, что я сразу же попросила прощения. Уильям принял мои слова снисходительно, как будто ждал их. Нет, — поправила она себя, взглянув на Эйдана. — Потому что ждал их.

И ей до сих пор горько вспоминать об этом, понял Эйдан.

— Так сделай выводы и не извиняйся так часто.

— Может, ты прав. Потом он сказал, что поскольку уважает меня и хочет быть абсолютно честным, то должен признаться, что полюбил другую.

«Помоложе, — мысленно добавила она. — Покрасивее. Поумнее».

— Он, мол, не хочет втягивать ее в грязную любовную интрижку, поэтому просит меня немедленно подать на развод. Затем мы продадим дом, поделим общее имущество. И, так как он инициатор развода, я могу первой выбрать, что оставить себе.

Эйдан не сводил глаз с ее лица. Она уже полностью владела собой. Глаза спокойные, руки расслаблены. Пожалуй, слишком невозмутимая. Ему она больше нравилась страстной… настоящей.

— И что ты предприняла?

— Ничего. Он получил развод, снова женился, и мы пошли каждый своей дорогой.

— Он обидел тебя.

— Уильям назвал бы это нежелательным, но неизбежным следствием случившегося.

— Твой Уильям ослиная задница.

Джуд усмехнулась.

— Возможно. Но в его поступке было больше здравого смысла, чем в унылом браке.

— Ты была несчастлива в браке?

— Нет. Но, наверное, и счастлива не была. — Голова болела, навалилась усталость. Джуд хотелось свернуться в комочек и уснуть. — Не думаю, что я способна на сильные чувства.

Эйдан тоже был опустошен. И не верил, что перед ним та самая женщина, что несколько минут назад с вожделением набросилась на него, а потом горько рыдала на его плече.

— Значит, ты спокойная и невозмутимая, Джуд Фрэнсис?

— Да, — прошептала она. — Благоразумная Джуд.

— И что же привело к сегодняшнему взрыву?

— Глупость.

— Разве что-то важное может быть глупостью?

— Потому что не должно быть важным. Не должно что-то значить. — Джуд вскинула голову, и блеск в ее глазах воодушевил его. — Мы в разводе, так? Мы в разводе больше двух лет. Так почему мне небезразлична его поездка в Вест-Индию?

— И почему же?

— Потому что это я хотела туда поехать! — с жаром воскликнула она. — В наш медовый месяц я хотела поехать в какую-нибудь экзотическую, прекрасную страну. Я взяла в турагентстве брошюры. Париж, Флоренция, Римини. И другие замечательные места. Мы могли поехать куда угодно, и я была бы счастлива. Но он… он… только и говорил… о… — Джуд взмахнула рукой, не в силах подобрать слова. — О… языковых трудностях, культурном шоке, местных инфекциях. Надо же такое придумать!

Джуд в ярости вскочила со стула.

— Поэтому мы поехали в Вашингтон и часами — сутками — веками ходили по Смитсоновскому музею и посещали лекции.

Эйдан и до этого пребывал в изумлении, но от последних слов просто обалдел.

— В медовый месяц вы посещали лекции?

— Общность интересов, — презрительно сказала Джуд. — Так он это называл. — Она всплеснула руками и зашагала по комнате. — По утверждению Уильяма, большинство пар возлагает неоправданно большие надежды на медовый месяц.

— Интересно, с чего бы это, — пробормотал Эйдан.

— Вот именно! — Джуд резко развернулась, ее лицо пылало от праведного гнева. — Духовное единение лучше? Остаться в знакомой среде лучше? К черту! Мы должны были трахаться до одури на каком-нибудь экзотическом пляже.

Эйдан только возликовал, что это не случилось.

— Джуд, мне кажется, ты должна радоваться, что избавилась от него.

— Да не в этом дело. — Ей хотелось рвать на себе волосы, и она чуть не вцепилась в них. Ее ирландское нутро кипело так, что бабушка гордилась бы ею. — Дело в том, что он меня бросил, и это меня сокрушило. Это разбило пусть не мое сердце, но мою гордость, мое самолюбие, а ведь это тоже я!

— Никакой разницы, — тихо произнес Эйдан. — Ты права. Никакой разницы.

То, что он согласился без малейших колебаний, только подлило масла в огонь.

— Теперь этот зануда едет туда, куда хотела поехать я. У них будет ребенок. И он в восторге. Когда я заговорила о детях, он выдвинул кучу возражений: карьера, образ жизни, народонаселение, расходы на образование. И он составил план.

— Что?

— План. Гребаный план, компьютерную схему. Он проанализировал состояние наших финансов, его и мое физическое здоровье, время и усилия, которые мы должны потратить на карьеру в следующие пять-семь лет. Он учел все. После этого, если поставленные цели будут достигнуты, мы обсудим — только обсудим — зачатие единственного ребенка. Но в ближайшие несколько лет Уильям должен сосредоточиться на своей карьере, своих запланированных достижениях и своем идиотском пакете акций.

Ее ярость превратилась в живое существо, рвущее когтями ее грудь.

— Он решал, когда мы заведем ребенка и вообще будем ли его заводить. Он решал, что если все же заведем ребенка, то только одного. И если он согласится на ребенка, то он решит, какого пола должен быть этот ребенок. Я хотела семью, а он пичкал меня схемами и расчетами.

Джуд дышала часто и прерывисто, ее глаза снова наполнились слезами, но, когда Эйдан встал и направился к ней, она отчаянно затрясла головой.

— Я думала, что ему вообще не нужны путешествия и дети. Я думала, что ж, так уж он устроен. Он практичный и бережливый, и честолюбивый. Но я ошибалась. Жестоко ошибалась. Он не хотел лететь в Вест-Индию со мной. Он не хотел детей от меня. Что со мной не так, Эйдан?!

— С тобой все в порядке. Абсолютно все в порядке.

— Да нет же! — вскрикнула Джуд, и ее голос опять сорвался. — Если бы я была нормальная, он от меня не ушел бы. Я скучная, ему было скучно со мной с самого начала. Всем со мной скучно: моим студентам, коллегам. Моим собственным родителям со мной скучно.

— Глупости! — Эйдан все-таки подошел к ней, взял за плечи, легонько встряхнул. — Ничего скучного в тебе нет.

— Ты меня пока плохо знаешь. Я скучная и точка. — Джуд шмыгнула носом, решительно кивнула. — Я никогда не делала ничего интересного, никогда не говорила ничего остроумного. Все во мне средненькое. Даже мне самой с собой скучно.

— Кто вбил эти мысли в твою голову? — Он бы встряхнул ее посильнее, но у нее был такой жалкий вид. — Неужели ты ни разу не подумала, что твой Уильям с его идиотскими схемами и культурными закидонами зануда из зануд? И если студенты не рвались на твои занятия, то просто потому, что преподавание — не твое предназначение?

Джуд обреченно вздохнула:

— Я неудачница.

— Джуд Фрэнсис, а не ты ли приехала в Ирландию одна-одинешенька, чтобы жить в совершенно незнакомом месте с совершенно незнакомыми людьми и делать то, что никогда прежде не делала?

— Это совсем другое.

— Почему?

— Потому что я сбежала.

Эйдан испытывал и раздражение, и жалость.

— Ты не скучная, а упрямая. Ты могла бы давать уроки по упрямству. Что плохого в бегстве, если твоя жизнь тебя не устраивала? Может, лучше взглянуть на это с другой стороны? Может, ты бежала не от чего-то, а к чему-то новому? К тому, что тебе подойдет?

— Я не знаю. — Она так устала. У нее не было ни сил, ни желания думать.

— Я сам когда-то сбежал. Отсюда. Куда-то. В конце концов я приземлился там, где мне было предназначено. — Эйдан наклонился, поцеловал ее в лоб. — И у тебя все получится. — Он чуть отстранил ее, смахнул большим пальцем слезинку с ее щеки. — Посиди здесь. Мне нужно кое-что доделать в пабе, а потом я провожу тебя домой.

— Нет, нет, спасибо. Я сама дойду.

— Я не отпущу тебя в дождь, в темноте и в таких расстроенных чувствах. Посиди, попей чаю. Я скоро вернусь.

Эйдан вышел прежде, чем она успела возразить, постоял пару минут на лестничной площадке, собираясь с мыслями.

Он честно пытался не сердиться на нее за то, что она не рассказала ему о своем браке. Он серьезно относился к таким обязательствам и потому, что был католиком, и из-за своей сентиментальности. Брак — не игрушка, брак держит отношения.