Однако я ничего не могу с собой поделать. Я влюблена в него.

Я вдруг поняла, что все, когда-либо написанное о любви, чистая правда. Воздух стал прозрачнее и ароматнее, солнце — ярче. Мне кажется, что я едва касаюсь ногами земли. Я не хожу, я летаю.

Это ужасно. И это чудесно.

Я никогда не чувствовала ничего подобного. Я понятия не имела о том, что способна на такие чувства. Глубокие, головокружительные и совершенно глупые чувства.

Я понимаю, что не изменилась. Я смотрю в зеркало, и оттуда на меня смотрит прежняя Джуд. И все-таки не совсем прежняя. В ней появилось что-то новое. Как будто потерявшиеся или неиспользованные кусочки мозаики вдруг встали на место.

Я ощущаю физический и эмоциональный подъем, взрыв эндорфинов и… о, к черту! Я не буду ничего анализировать и раскладывать по полочкам. Это просто есть.

И это так романтично… Он приходит по ночам в мой дом. Он приходит в кромешной тьме или в лунном свете и стучится в мою дверь. Он приносит мне полевые цветы или морские раковины, или красивые камни.

И он творит с моим телом такие чудеса, о которых я только читала. О боже, еще более волшебные.

Я чувствую себя распутницей. Есть над чем посмеяться. Джуд Фрэнсис Мюррей испытывает сексуальное влечение. И никаких признаков его ослабления.

Никогда за всю свою жизнь я так не веселилась.

Я понятия не имела, что романтика может быть веселой. Почему мне никто об этом не говорил?

Когда теперь я смотрюсь на себя в зеркало, я ощущаю себя красивой. Представить только! Я чувствую себя красивой.

Сегодня мы с Дарси поедем на моей машине в Дублин прошвырнуться по магазинам, и я накуплю себе самых дорогих шмоток просто так.

Дом Галлахеров, старый и милый, стоял на крутом холме на краю деревни фасадом к морю. Если бы Джуд спросила, ей рассказали бы, что сын Шеймуса, тоже Эйдан, построил этот дом в тот год, когда женился.

Галлахеры не зарабатывали на жизнь дарами моря, но любили на него смотреть.

Когда позволяли средства и время, новые поколения пристраивали к дому то одно помещение, то другое, и из почти всех многочисленных комнат открывались прекрасные морские виды.

Дом был построен из темного дерева и светло-желтого камня как будто на скорую руку без всякого определенного стиля. Но Джуд нашла бы ему название: самобытный и неповторимый. Два этажа, широкая парадная веранда, которую не помешало бы покрасить, узкая дорожка, вымощенная каменными плитами, отполированными временем и множеством прошедших здесь ног. Ромбовидные оконные стекла смотрелись прекрасно, но Джуд подумала, как, наверное, непросто их мыть.

Дом был величественным и одновременно причудливым, а сейчас, в легком утреннем тумане, клубившемся вокруг него, он казался еще и таинственным.

Интересно, что чувствовал Эйдан, когда рос в этом просторном доме в двух шагах от моря?

Новые знания по садоводству подсказали Джуд, что цветникам здесь не хватает внимания, но их неухоженность по-своему радовала глаз.

Тощий черный кот, растянувшийся на дорожке, сурово уставился на незнакомку немигающими золотистыми глазами. Понадеявшись на его дружелюбие, Джуд наклонилась и почесала его между ушами. Он вознаградил ее внимание миролюбивым прищуром и довольным урчанием, неожиданно громким в тишине.

— Это Велзи. — Открывший парадную дверь Шон улыбнулся Джуд. — Уменьшительное от Вельзевула. Он настоящий дьявол в кошачьей шкуре. Заходи, Джуд, выпей чаю. Если ты думаешь, что Дарси выйдет вовремя, то плохо ее знаешь.

— Мы не спешим.

— Это хорошо. Дарси прихорашивается не меньше часа только для того, чтобы выскочить за молоком. Один бог знает, сколько она будет любоваться собой перед поездкой в Дублин.

Шон отступил в сторону, обернулся и громко крикнул, задрав голову:

— Дарси! Джуд приехала и говорит, что если ты еще хочешь в славный город Дублин, побыстрее волоки сюда свою тщеславную задницу.

— Ой, я не говорила ничего подобного! — воскликнула Джуд, заливаясь румянцем. Шон расхохотался и втащил ее в прихожую.

— Она все равно ноль внимания. Так я налью чаю?

— Нет, спасибо. — Джуд заглянула в гостиную, выходящую прямо в прихожую. Там было тесновато, но уютно. Дом, снова подумала она. Гостеприимный дом, радушная семья.

— Эйдан в пабе, следит за поставками. — По-своему истолковав ее взгляд, Шон взял ее за руку и потянул в гостиную. Ему давно хотелось поболтать с ней, приглядеться к женщине, заворожившей брата.

— О, вряд ли он там перерабатывает.

Шон расхохотался, а Джуд поняла, что всего несколько месяцев назад ей и в голову бы не пришло шутить с почти незнакомым парнем, тем более с парнем, похожим на озорного ангела.

— Братец так и не дал мне возможности поговорить с тобой. Никого к тебе не подпускает.

— Когда я прихожу в паб, ты всегда занят на кухне.

— Они приковывают меня к плите. Но мы можем исправить это упущение сейчас.

Он тоже флиртует, поняла Джуд, и так же безобидно. А она совсем не нервничает и не волнуется, как волновалась, флиртуя с Эйданом. Просто чувствует себя легко.

— У вас чудесный дом.

— Нам здесь хорошо. — Шон подвел ее к креслу и, когда она села, устроился на подлокотнике. — Нам с Дарси есть где разгуляться.

— Он создан для большой семьи. Со множеством детей.

— Так почти всегда и было. У нашего отца девять братьев и сестер.

— Десять детей? Боже праведный!

— Наши дядья, тетки, кузены разбросаны по всему свету — Галлахеры и Фицджералды. Ты одна из них, — ухмыльнулся Шон. — Когда я был маленьким, родня приезжала сюда целыми семьями, и мне часто приходилось делить кровать с каким-нибудь кузеном из Уиклоу, Бостона или Девоншира.

— Родственники и сейчас приезжают?

— Иногда. Вот ты приехала, Джуд. — Ему понравилась ее улыбка, милая и застенчивая. — Но почти все время мы здесь с Дарси одни. Так и будет, пока один из нас не решит завести семью. Дом перейдет к тому, кто женится или выйдет замуж первым.

— И другие двое не станут возражать?

— Нет. Так заведено у Галлахеров.

— И двое других будут знать, что им всегда здесь рады, что это все еще их дом.

— Верно, — тихо согласился Шон. Он хорошо различал оттенки и нюансы и почувствовал грусть Джуд. — У тебя в Чикаго дом?

— Нет. Квартира. — Ее голос вдруг стал тусклым, невыразительным. Квартира, просто квартира, а не родной дом, подумала она. — Дом расположен в чудесном месте. Из окон видно озеро. Оно огромное, как море.

Джуд встала, направилась к окну, но остановилась у старого, потертого пианино. Клавиши пожелтели, некоторые облупились, по исцарапанной верхней крышке были разбросаны ноты.

— Кто у вас играет?

— Мы все. — Шон подошел, встал рядом с ней, прикоснулся длинными пальцами к клавишам и быстро проиграл несколько аккордов. Инструмент, хоть и выглядел непрезентабельно, звучал очень чисто. — А ты играешь?

— Немного. Не очень хорошо. — Джуд решительно выдохнула, напомнив себе, что пора уже отказаться от старых дурацких привычек. — Да.

— Так какой ответ верный?

— Да, я играю.

— Я не прочь послушать. — Шон подтолкнул ее бедром, удивив так, что она покорно опустилась на скамью.

— Я давно не играла, — по привычке завела Джуд, но Шон уже поставил ноты перед ней.

— Попробуй это.

Джуд думала взять пару аккордов и не потрудилась достать из сумочки очки для чтения. Без очков ей пришлось придвинуться поближе и прищуриться. Она занервничала, вытерла взмокшие ладони о брюки, напомнила себе, что это вовсе не сольное выступление, в детстве пугавшее ее до тошноты.

И все же она дважды глубоко вздохнула, не заметив, как дрогнули губы Шона, и заиграла.

— Ой! Чудесная музыка! — Она легко сыграла несколько первых тактов и забыла о волнении, получая удовольствие от сентиментальной мелодии. — И трогательно. Прямо сердце разрывается.

— Так и задумывалось. — Шон склонил голову, слушая музыку, разглядывая Джуд. Он понимал, чем она привлекла брата. Красивое лицо, сдержанные манеры, удивительно выразительные мечтательные глаза.

Да, думал Шон, именно это сочетание сначала привлекло внимание Эйдана, а потом зацепило его сердце. А что касается ее сердца, оно тоже жаждущее. Это он хорошо понимал.

— Ты очень хорошо играешь, Джуд Фрэнсис. Почему сразу не призналась?

— Я привыкла говорить, что делаю что-то не очень хорошо. Обычно это правда, — рассеянно ответила она, увлеченная мелодией. — Но эту мелодию любой может хорошо сыграть. Чудесно. Как это называется?

— Я еще не придумал.

— Ты автор? — Джуд перестала играть и изумленно взглянула на него. Она испытывала благоговение перед любыми творцами. — Правда? Шон, чудесная мелодия.

— Ох, не льсти ему, он и так невыносимый. — Бренна вошла в комнату, сунула руки в карманы мешковатых джинсов.

— Эта представительница рода О'Тулов признает только песни мятежников и то после пинты пива.

— Когда ты напишешь такую, я подниму стаканчик и за тебя.

Они дружески улыбнулись друг другу.

— Что ты тут делаешь? У нас вроде ничего не сломано?

— Ты видишь мой ящик с инструментами? — Почему он никогда по-настоящему на нее не смотрит? Слепой идиот, черт его побери! — Я еду в Дублин с Джуд и Дарси. — Бренна дернула плечом. — Мне надоели насмешки Дарси, ну, я и сдалась. — Она подошла к лестнице и крикнула: — Дарси, бога ради, сколько можно возиться? Я жду тебя битый час.

— Теперь тебе придется признаваться во лжи на исповеди перед отцом Клуни, — поддразнил Шон. — Ты ведь только что вошла.

— Это простительный грех, и, может, она спустится сюда на этой неделе. — Бренна рухнула в кресло. — Почему ты не помогаешь Эйдану в пабе? Сегодня же день поставок.

— Потому что, мамочка, он просил меня развлечь Джуд, пока Дарси не изволит спуститься. Но раз уж ты здесь, я побегу. Обязательно заглядывай к нам, Джуд Фрэнсис, и поиграй еще. — Он улыбнулся ей. — Приятно было послушать свою музыку в таком прекрасном исполнении.

Проходя мимо кресла Бренны, он, дернув за козырек, натянул бейсболку ей на глаза. Бренна раздраженно сдвинула бейсболку обратно как раз в тот момент, когда за Шоном захлопнулась парадная дверь.

— Он обращается со мной так, будто мне все еще десять лет и я надрала ему задницу в футболе. — Она ухмыльнулась. — Между прочим, классная задница, правда?

Джуд расхохоталась, поднялась, сложила разбросанные ноты в стопку.

— И остальное в нем неплохо. Он пишет прекрасную музыку.

— Да, у него редкий талант. Джуд обернулась.

— Минуту назад ты, похоже, так не думала.

— Ну, если бы я сказала это при нем, он заважничал бы и стал еще невыносимее.

— Ты знаешь его целую вечность.

— Вечность и еще один день, — согласилась Бренна. — Он старше меня на пять лет.

— И ты приходила сюда столько раз, что и не сосчитать. Да, в этот дом можно входить, как в свой.

— Ой, я прибегала сюда так же часто, как Дарси с братьями прибегали к нам. А миссис Галлахер шлепала меня по заднице с тем же пылом, что и собственных детей.

Последние слова поразили Джуд. Никто никогда не шлепал ее по заднице. Ей всегда разъясняли, какие правила она нарушила, внушали чувство вины.

— Я думаю, чудесно было расти здесь в окружении музыки.

Джуд прошлась по комнате, вглядываясь в семейные фотографии в разномастных рамках. На одном из столиков стоял щербатый кувшин с весенними цветами. Обои выцвели, обивка поблекла, ковер протерся. Не помешало бы навести немного блеска, но главное уже есть. Дом, семья, преемственность. Стены этого дома помнят и гнев, и радость, и мирную тишину.

Да, этот чудесный дом создан для семьи, для детей, а вот ее коттедж создан для одиночества и размышлений.

Джуд обернулась на топот каблучков. Дарси — с развевающимися волосами — буквально слетела с лестницы.

— Вы тут будете прохлаждаться целый день, или мы все-таки едем в Дублин?

Дорога в Дублин на этот раз совсем не была похожа на первую ирландскую поездку Джуд. В машине не смолкали веселая болтовня и смех. Дарси знала все деревенские сплетни. Оказывается, юный Дуглас О'Брайан соблазнил Мэгги Бреннан, и, как только в церкви огласят их имена, сыграют свадьбу. А Джеймс Бреннан, узнав, что дочка бегала тайком из дома, чтобы поваляться где-то с Дугласом, так разъярился, что напился до потери сознания и проспал всю ночь в палисаднике, поскольку жена не пустила его в дом.

— Я слышала, что мистер Бреннан охотился за юным Дугласом, и, пока не миновала опасность, бедняга прятался на отцовском сеновале — где, как говорят, и свершалось преступление. — Бренна возлежала на заднем сиденье, надвинув на глаза бейсболку. — Думаю, когда распухнет живот, а под кроватью поселятся грязные сапоги Дугласа, Мэгги сильно пожалеет.