— Почему? — Джейн ничего не могла понять. Сара была молода и красива, она не единственная, переживающая развод, но вела себя она так, словно ее обвиняли в убийстве.

— Я никого не хочу видеть. Ты можешь понять это?

— И сколько это будет продолжаться?

— Может быть, всегда. Это достаточно долго? Теперь тебе понятно? — Сара отчаянно не хотела отвечать на вопросы сестры.

— Сара Томпсон, ты сумасшедшая. — Отец настоял, чтобы она взяла назад свое собственное имя, как только он подал заявление о раздельном проживании.

— Я имею право поступать так, как я хочу, это моя жизнь. Я могу постричься в монахини, если пожелаю, — упрямо заявила Сара сестре.

— Сначала ты должна стать католичкой. — Джейн усмехнулась, но Саре не показалось это забавным. Она с рождения была членом епископальной церкви. И Джейн подумала, что у Сары слегка помутился рассудок. Может быть, через некоторое время она справится с собой. Они все надеялись на это, хотя после разговора с сестрой у Джейн появилось сомнение.

Сара оставалась тверда, отказываясь возвращаться в Нью-Йорк. Виктория потратила много времени, собрав и упаковав все веши в нью-йоркской квартире, потому что Сара заявила, что не хочет их больше видеть. Она приехала в ноябре в Нью-Йорк на слушание своего дела в черном платье и с траурным лицом. Красивая и испуганная, она стоически прошла через бракоразводный процесс.

И как только все было закончено, она снова уехала в Лонг-Айленд. Каждый день Сара отправлялась в долгие прогулки по побережью, даже в самую плохую и холодную погоду, когда ветер хлестал ей в лицо до тех пор, пока ей не начинало казаться, что оно кровоточит. Она все время читала и писала письма матери, Джейн и некоторым своим старым друзьям. По правде говоря, у нее все еще не было желания видеть их.

Все они приезжали в Саутгемптон на Рождество, но Сара почти с ними не разговаривала. Единственный раз она упомянула о разводе в разговоре с матерью, когда они слушали по радио о герцоге и герцогине Виндзорских. Она чувствовала горькое родство с Уоллес Симпсон. Но Виктория уверяла ее, что у нее нет ничего общего с этой женщиной.

С приходом весны она снова хорошо выглядела, и в глазах наконец появился прежний блеск. Теперь она заговорила о том, что ей хотелось бы найти фермерский дом где-нибудь в уединенном месте на Лонг-Айленде и постараться взять его внаем или даже купить.

— Это глупо, — прорычал ее отец. — Я прекрасно понимаю, что тебе было необходимо какое-то время, чтобы пережить все, но я не собираюсь позволить тебе похоронить себя на Лонг-Айленде на всю жизнь, словно отшельнику. Ты можешь оставаться здесь до лета, а в июле мы с твоей матерью возьмем тебя с собой в Европу. — Ему пришла в голову эта мысль неделю назад. Виктория и даже Джейн сочли, что это блестящая идея и как раз то, что нужно Саре.

— Я не поеду. — Она смотрела на него с упрямством, но выглядела здоровой и сильной и еще красивее, чем раньше. Ей пора было снова возвращаться в мир, понимала она это или нет. И если она не согласится поехать с ними, они приготовились заставить ее.

— Ты поедешь, или мы заставим тебя.

— Я не хочу натолкнуться на Фредди, — слабо возразила она.

— Он пробыл всю зиму в Палм-Бич.

— Откуда ты знаешь? — Ей было любопытно, не разговаривал ли с ним ее отец.

— Я говорил с его адвокатом.

— В любом случае я не хочу ехать в Европу.

— Это неприятно, но в любом случае ты поедешь.

Тогда она вылетела из-за стола и долго бродила по берегу, но, когда она вернулась, отец поджидал ее недалеко от дома. Он видел, как она страдала весь прошедший год, и это едва не разбило его сердце. Она переживала свое неудачное замужество, потерю ребенка, ошибки, которые она совершила, и горькое разочарование. Сара удивилась, увидев отца, когда возвращалась с берега сквозь высокую траву дюн.

— Я люблю тебя, Сара. — Первый раз отец говорил ей об этом такими словами, и они каплями бальзама упали на ее исстрадавшееся сердце. — Твоя мать и я очень любим тебя. Мы, может быть, не знаем, как помочь тебе забыть обо всем, что случилось, но мы хотим попытаться… пожалуйста, позволь нам это сделать.

На глазах у нее выступили слезы. Отец обнял ее и долго не отпускал, пока она плакала у него на плече.

— Я тоже люблю тебя, папа… Я тоже люблю тебя… Мне так жаль…

— Ни о чем не жалей больше, Сара… Просто будь счастливой… Будь снова девочкой, какой ты была до того, как все это случилось.

— Я попытаюсь. — На мгновение она высвободилась из его объятии, чтобы взглянуть на отца, и увидела, что он тоже плачет. — Мне жаль, что я так горевала.

— Все в порядке! — Он улыбнулся сквозь слезы. — Ты должна была пройти через это!

Они оба рассмеялись и медленно, рука об руку, направились к дому, а он молча молился, чтобы им удалось увезти ее в Европу.

Глава 4

«Королева Мария» гордо стояла на своем месте у пирса 90, на реке Гудзон. Везде были следы празднества. Большие красивые чемоданы все еще заносили на борт. Было огромное количество цветов, и шампанское лилось рекой во всех каютах первого класса. Томпсоны прибыли в разгар этого веселья, с ручной кладью, их чемоданы были отправлены заранее. Виктория Томпсон была неотразима в белом костюме и большой соломенной шляпе. Им предстояло волнующее путешествие. Они не были в Европе несколько лет и мечтали встретиться со старыми друзьями на юге Франции и в Англии.

Сара отказывалась ехать с ними до самого последнего момента. И наконец Джейн удалось уговорить ее. Она вступила со своей младшей сестрой в состязание — кто кого перекричит, обвиняя в трусости и сказав ей, что не ее развод убьет их родителей, а ее отказ снова вернуться к жизни и что они все совершенно измучены этим и ей лучше сдержать свои удары, и поскорее. На самом деле причины нападок сестры не дошли до Сары, но она была лишена самообладания волной гнева и ярости, слушая то, что говорила Джейн, и настоящий гнев, который она почувствовала, кажется, возродил ее.

— Ладно, хорошо! — в свою очередь, закричала она на Джейн, замахнувшись на нее вазой. — Я поеду в это проклятое путешествие, если ты считаешь, что это так важно для них. Но никто из вас не сможет распоряжаться моей жизнью. А когда вернусь, я немедленно поеду в Лонг-Айленд, и я не хочу ни от кого слышать никакой чепухи о том, что я делаю с их жизнями. Эта жизнь — моя, и я собираюсь, будь я проклята, прожить ее так, как хочу! — Она тряхнула головой, и черные волосы, словно крылья ворона, взметнулись вверх. Зеленые глаза ее сердито метали гневные молнии. — Какое право имеет кто-либо из вас решать, что для меня полезнее! — воскликнула она, переполняемая новой волной гнева. — Что вы знаете о моей жизни?

— Я знаю, что ты тратишь ее зря! — Джейн не уступала ни на йоту. — Ты весь прошлый год прожила здесь, как столетняя затворницами сделала отца и мать несчастными. Мы не можем видеть, что ты с собой делаешь. Тебе нет еще двадцати двух!

— Благодарю, что ты мне напомнила об этом. А если вам так больно видеть меня, я постараюсь после возвращения уехать побыстрее. Во всяком случае, я хочу найти свое место в жизни, об этом я сказала отцу несколько месяцев назад.

— Да, правильно, покосившийся амбар в Вермонте или разрушенный фермерский дом в глуши Лонг-Айленда… Может, найти какое-то другое наказание? Что ты скажешь о власянице и пепле? Ты не думала об этом или для тебя это слишком сложно? Тебя привлекает убогий дом с прохудившейся крышей, который невозможно обогреть, чтобы мать беспокоилась, не схватишь ли ты пневмонию. Должна признаться, это великое испытание. Сара, ты начинаешь досаждать мне, — набросилась она на сестру, в ответ Сара выбежала из комнаты и так хлопнула дверью, что со стен сорвалось несколько картин.

— Она избалованный ребенок! — заявила Джейн впоследствии родителям, все еще кипя от злости. — Я не понимаю, почему вы носитесь с ней, почему не заставите вернуться обратно в Нью-Йорк и жить, как все нормальные люди.

В мае в «Нью-Йорк тайме» было опубликовано объявление о помолвке Фредди с Эмили Астор.

— Как мило с его стороны, — саркастически заметила Джейн, когда услышала об этом, но Сара не обмолвилась ни словом, хотя вся семья знала, что новость глубоко задела ее. Эмили была одной из ее самых давних подруг и очень далекая кузина.

— Как я могу заставить ее изменить образ жизни? — спросил отец. — Продать дом? Привезти ее обратно в Нью-Йорк в смирительной рубашке? Она взрослая женщина, Джейн, и мы не можем приказывать ей.

— Саре невероятно повезло, что вы носитесь с ней. Мне кажется, ей уже давно пора прийти в себя.

— Наберись терпения, — спокойно заметила Виктория.

И этим вечером Джейн уехала в Нью-Йорк, не попрощавшись с сестрой. Сара ушла на берег и долго бродила по песчаному пляжу, а потом уехала в старом «форде», который ее отец держал здесь для лакея Чарльза. Но несмотря на свою решимость держаться подальше от общества, слова Джейн, очевидно, запали ей в душу. В июне она спокойно согласилась поехать с родителями в Европу. Однажды вечером она как бы мимоходом обронила об этом за обедом. Виктория в изумлении подняла на нее глаза, а отец захлопал в ладоши, услышав новость. Он как раз собирался отказаться от забронированных билетов и оставить эту идею, так как Сара решительно не хотела ехать с ними. Он счел, что если они потащат ее в Европу как подневольную пленницу, это никому не принесет никакой пользы.

Он не осмеливался спросить ее, что она наконец решила. Они все были обязаны Джейн за эту перемену, хотя, конечно, Саре никто не сказал ни слова. Когда днем Сара вышла из автомобиля у пирса 90, она выглядела красивой, стройной и очень серьезной в своем простом черном платье и в очень простой черной шляпке, которую раньше носила ее мать. Когда люди смотрели на нее, их поражали ее красота и неизбывная грусть, как у юной вдовы.

— Ты не могла бы надеть что-нибудь повеселее, дорогая? — спросила ее мать, когда они уезжали из дома, но Сара только пожала плечами. Она согласилась поехать, чтобы поднять им настроение, но это не значит, что она будет развлекаться и менять постоянно наряды.

Перед отъездом она нашла на Лонг-Айленде превосходный дом, старую заброшенную ферму с маленьким коттеджем, крайне нуждающимся в ремонте, недалеко от океана, с десятью акрами неухоженной земли. После возвращения она собиралась поговорить со своим отцом о его покупке. Она считала, что никогда больше не выйдет замуж, и хотела иметь собственный дом, в котором она будет жить, а фермерский дом в Глас-Холлоу ее вполне устраивал.

Этим утром они в полном молчании выехали из дома. Она думала о путешествии, удивляясь, зачем уступила уговорам. Но если во время поездки она заставит их понять, что она хочет вернуться к нормальной жизни, тогда, может быть, ее отец будет более сговорчив и купит ей маленькую ферму после возвращения из Европы. Если это произойдет, поездка стоит того. Ей очень нравилась идея отремонтировать старый дом, и она едва могла дождаться, когда сможет приступить к осуществлению своего замысла.

— Ты такая притихшая, дорогая, — сказала мать, нежно похлопав Сару по плечу, когда они ехали в порт. Они были так счастливы, что она едет с ними. Это снова вернуло им надежду, главным образом потому, что никто из них не догадывался, как решительно она была настроена возобновить свою одинокую жизнь, как только они вернутся в Америку. Если бы они знали об этом, они только больше загрустили бы.

— Я просто думаю о путешествии.

Отец улыбнулся и тихо заговорил с матерью о телеграммах, которые они послали друзьям. Поездка была спланирована на два месяца: Канны, Монако, Париж, Рим и, конечно, Лондон.

Мать продолжала рассказывать Саре о старых друзьях в Европе, когда они подходили к трапу. Сара привлекала всеобщее внимание своим загадочным видом. Лицо под вуалью было таким серьезным и юным. Она была похожа на испанскую принцессу. И люди заинтригованно смотрели на нее, интересуясь, кто же она. Одна дама сделала предположение, что это кинозвезда, и она, конечно, где-то ее видела. Эти замечания позабавили бы Сару, если бы она слышала, что о ней говорят. Но она совсем не обращала внимания на людей, мимо которых они проходили, на элегантную одежду, изящные прически, парад драгоценностей, хорошеньких женщин и красивых мужчин. Она хотела поскорее очутиться в своей каюте. А когда нашла ее, там уже ждали Питер и Джейн с Марджори и двухлетним Джеймсом, который бегал по палубе, недалеко от каюты. Марджори несколько дней назад сделала первые шаги и теперь неуверенно, покачиваясь, ступала по палубе. Сара очень обрадовалась, увидев их здесь, особенно Джейн.

Они захватили с собой две бутылки шампанского, а стюард открыл еще одну, пока они стояли у каюты Сары и болтали. Ее каюту отделяла от каюты родителей гостиная, достаточно просторная, чтобы разместить в ней большое детское пианино, которое Джеймс не сразу обнаружил, и теперь, довольный, колотил по клавишам, пока мать не остановила его.