– Ты тоже. И я тобой горжусь. – Вероника нисколько не преувеличивала.

– Спасибо, – со слезами на глазах выговорила Джой. Всю дорогу до ресторана она держала мать за руки. Прежде моменты такой близости между ними случались редко, но Вероника надеялась, что сегодняшний станет первым из множества.

Джульетта и Тимми встретили их в ресторане «Бальтазар» в Сохо, который выбрали, чтобы отпраздновать отъезд Джульетты. На этот девичник сама Джульетта явилась в приподнятом настроении: она уже успела раз шесть созвониться с Жан-Пьером Фларианом, сообщить, что приезжает, и обсудить, за какую работу браться сначала. Ей не терпелось также повидаться с Элизабет и Софи, когда та приедет домой на выходные из Гренобля.

Тимми тоже наконец отыскала подходящее здание для приюта, чему была очень рада. А Джой и Вероника выглядели так, словно у них появился общий секрет. После того как заказ был сделан, Вероника объявила собравшимся, что она только что познакомилась с Роном и буквально влюбилась в него. Тимми встретилась с ним накануне, и на нее он тоже произвел благоприятное впечатление.

– За такого человека стоит держаться, – заключила Вероника, и Джой согласилась с ней.

– Значит, всех вас ждут великие дела, – обрадованно подытожила Вероника. – А я, пожалуй, снова начну рисовать, – добавила она, и Тимми удивленно вскинула брови.

– С чего вдруг? Ты же много лет не рисовала. Почему именно теперь?

Свои вопросы она задала таким тоном, словно Вероника объявила о своем решении исполнять танец живота на марокканском базаре.

– А почему бы и нет? Времени у меня хоть отбавляй. Этим летом в Италии я повидала столько великих полотен, что сама вдохновилась.

В отличие от Вероники, ее дочери не пылали энтузиазмом.

– А по-моему, глупо за что-то браться в твоем возрасте, – заявила Тимми. – Тебе это ни к чему. Если ты будешь брать заказы на портреты, то окажешься привязанной к месту, вдобавок чужие люди будут указывать тебе, что и как делать.

– Правильно. Но от этого рисовать мне не разонравится.

Дочери непонимающе уставились на нее. Их увлекали собственные занятия, и она разделяла их радость, однако мысль о том, что матери тоже хочется заниматься увлекательным делом, казалась им нелепой.

– А чем, по-вашему, я должна заниматься?

– Путешествовать иногда, отдыхать, встречаться с друзьями, – ответила Тимми. Джой согласно кивала. Жизнь, которую, по мнению Тимми, полагалось вести Веронике в ее пятьдесят два года, выглядела невероятно нудной.

– Будь рядом, когда ты нужна нам, – добавила Тимми. Впервые в жизни дочери Вероники откровенно заговорили о том, что единственным ее занятием должно быть ожидание, когда она понадобится им. Мать обязана приходить к ним на помощь по первому зову и постоянно ждать его наготове.

– Но я не так часто нужна вам, – возразила она. – Этого мне недостаточно. Я уже несколько лет пытаюсь решить, чем заняться теперь, когда все вы выросли. Даже папа в завещании написал, что я должна снова начать рисовать. И кстати, Николай просил меня написать его портрет, когда он в следующий раз приедет в Нью-Йорк.

– Будь с ним осторожна, – со смехом предостерегла Джой. – Когда мы были на яхте, его тянуло к тебе, словно магнитом.

– Вряд ли, – покачала головой Вероника, улыбаясь дочерям. – Но написать его портрет было бы интересно. У него очень выразительное лицо.

– И впечатляющая яхта, – подхватила Джой. Впечатлений ей и Джульетте хватило на несколько недель.

– Слава богу, об этом тебе незачем беспокоиться, мама, – ласково добавила Джульетта. – Тебе не надо ни выходить замуж, ни встречаться с кем бы то ни было. Ты абсолютно самодостаточна.

Она не хотела обидеть мать, но от этих слов на Веронику накатила гнетущая тоска.

– Я не стала бы встречаться или выходить замуж только по финансовым соображениям. Но охотно встречалась бы с тем, кого люблю.

Услышав это, ее дочери явно испытали неловкость.

– Ну нет, это тебе ни к чему, – отмахнулась Тимми, но Вероника не пожелала сменить тему.

– А если бы мне и вправду захотелось? Если бы я полюбила?

Дочери уставились на Веронику, словно она сошла с ума.

– Николая? – ужаснулась Джой.

– Нет, не Николая. Кого-нибудь. Кого угодно. Как бы вы к этому отнеслись?

– Решили бы, что ты спятила, – не задумываясь, выпалила Тимми. – Зачем тебе эта головная боль, в твоем-то возрасте? И потом, женщине твоих лет приличных мужчин все равно не найти. Все они давно женаты, – она ухитрилась одним махом разрушить все надежды. – Даже среди моих ровесников приличных и неженатых уже не осталось, а уж среди твоих и подавно. Мама, тебе лучше жить так, как ты живешь сейчас, и потом, у тебя есть мы.

От такой душевной слепоты и черствости у Вероники перехватило дыхание. И вместе с тем это было откровение.

– Да, у меня есть вы, но все вы заняты, у вас своя жизнь, как и должно быть. Часто ли мы находим время для разговоров? Не очень. Раз в неделю? Каждые десять дней? Все вы хотите найти себе пару – так почему я не могу?

Но девочки, по-видимому, хотели лишь одного: чтобы она была рядом в случае необходимости и не беспокоила их все остальное время. И ее одиночество их ничуть не заботило. Напротив, полностью устраивало.

Дочери снова окинули ее такими взглядами, словно она лишилась рассудка, а потом Джой сменила тему, и все заговорили о Роне и завтрашней встрече с представителями косметической компании. Джульетта пела дифирамбы своему шато, Тимми разглагольствовала о своем приюте для бездомных. Но мысль о том, что и у Вероники может быть насыщенная жизнь, новое увлечение или возврат к прежнему, или даже встречи с кем-нибудь, не вызывала у них ничего, кроме равнодушия, и казалась абсурдом. Предполагалось, что она так и просидит всю жизнь на привязи, в ожидании, когда понадобится детям. Вероника вдруг поняла, что для дочерей она на самом деле не человек – она вещь. Предмет, существующий для их удобства. Бюро услуг. Вернувшись вечером домой, она думала о том же. Мнение дочерей угнетало ее. Они абсолютно не интересовались ее счастьем и благополучием. Когда позвонил Эйдан, она рассказала ему об этом разговоре.

– Дети неблагодарны, – сказал он. – Вот почему я никогда не стремился заводить их. Уверен, им даже в голову не приходит, что ты хочешь быть с близким человеком, что ты устала вечно быть одна и можешь быть счастлива с мужчиной.

– Послушать их, так мне сто лет от роду, – пожаловалась Вероника, уязвленная черствостью и эгоизмом дочерей. Она постоянно беспокоилась о том, счастливы ли они, а они отказывали ей в праве быть счастливой.

– Нет, – резонно возразил Эйдан, – просто для них ты мать, существо без возраста и вне времени, ты сверхчеловек, у которого нет собственных потребностей и желаний. Они считают, что можно вытаскивать тебя из шкафа всякий раз, когда им надо, чтобы ты утешила их или расхлебала заваренную ими кашу, а потом, когда все уладится, запихивать тебя обратно. Как пылесос, – добавил он, и она засмеялась, представив себя в виде пылесоса.

– Вот именно, – согласилась Вероника. – Слушать их было невыносимо. Им нет до меня никакого дела. До них даже не доходит, что и у меня есть чувства. Они думают, что я робот. Не желают даже, чтобы я снова рисовала – уверены, что в этом нет смысла, зачем утруждать себя?

– Ну, а я хочу, чтобы ты снова начала рисовать. И считаю, что ты снова должна начать писать портреты.

– Я как раз думала об этом, – призналась она, не упоминая о Николае. Вряд ли Эйдан одобрит то, что она согласилась написать именно этот портрет.

– Когда возвращаешься? – жалобно спросил он.

– Пока не знаю. Нам с Тимми еще надо дать свидетельские показания для суда.

Джульетта дала показания несколько дней назад, до отъезда во Францию, и сообщила остальным, что вопросы показались ей нудными, а их цель – сомнительной. По настоянию Брайана, Джой предостояло дать показания дома, в Лос-Анджелесе.

– Как только с показаниями будет покончено, я смогу вернуться.

– Только поскорее, пожалуйста, – попросил он грустным голосом. О ее состоянии, домах и картинах Эйдан перестал заговаривать еще за неделю до ее отъезда из Парижа, и Вероника надеялась, что со временем он примирится с этим обстоятельством или просто забудет о нем.

Они закончили разговор, но Вероника продолжала думать о дочерях и о том, что услышала от них сегодня. Теперь она даже не представляла, сможет ли рассказать об Эйдане, если выяснилось, что дочери считают ее настолько старой, что не представляют, зачем ей встречаться с кем-нибудь, и уверены, что она должна до конца жизни куковать в одиночестве. И что же ей делать? «Да, и кстати… У меня есть любимый человек на одиннадцать лет моложе меня, и мы с ним подолгу не вылезаем из постели…» После сегодняшнего разговора за ужином сказать девочкам такое немыслимо. Скрывать существование Эйдана ей претило. Но ведь дочери недвусмысленно дали ей понять, что ее жизнь их не интересует – мало того, у нее вообще не должно быть ни насыщенной жизни, ни увлечений, ни мужчины. Только путешествия, друзья и они, дети. По-своему девочки любили ее, но в своем эгоизме никогда не задумывались о том, что нужно ей. В этом они мало чем отличались от своего отца, который всю жизнь считался лишь с самим собой и своими желаниями. Отношения с дочерьми действительно напоминали улицу с односторонним движением, только Вероника этого не хотела, а девочек это полностью устраивало. Они наверняка придут в ужас, узнав, что их мать и Эйдан любят друг друга. Вероника с грустью поняла, что дочери совсем ее не знают и не желают знать, какой она человек на самом деле. Им достаточно и того, что она одинока – значит, всегда в их распоряжении. Вероника в который раз поблагодарила судьбу за Эйдана: не будь его, с одними детьми она была бы несчастна. Правда, Эйдан сказал, что все дети неблагодарны по натуре, но она в этом сомневалась.

Процедура снятия показаний по иску Берти прошла для Вероники без особых событий, хотя и растянулась надолго – на пять часов, с кратким перерывом на обед. Все происходило в офисе Брайана Маккарти, в конференц-зале. Арнольд присутствовал там же ради оказания моральной поддержки, в которой Вероника не нуждалась. Брайан произвел на нее хорошее впечатление, она решила, что он и вправду превосходный адвокат: о своих возражениях он заявлял своевременно, вдобавок коротко проинструктировал Веронику заранее, на какие вопросы отвечать не следует и как не попадаться в ловушки, расставленные адвокатом Берти. Вероника явилась на допрос полностью подготовленной, ответила на множество финансовых вопросов и, как она сказала Эйдану по телефону позднее, это было невыносимо скучно.

Ожидалось, что и допрос Тимми пройдет гладко. Брайан объяснил ей, чего не следует говорить и чего надо остерегаться. Но Тимми явилась на допрос в скверном настроении, думая лишь о собственных неудобствах и считая всю эту затею никому не нужной. Она едва справлялась с работой, ей пришлось отменить встречу с риелтором и повторный осмотр дома, который ей понравился. Тимми просила Брайана перенести допрос на другой день, а когда он не сумел, разозлилась на него. И принялась спорить с ним из-за вопросов, на которые он посоветовал ей не отвечать.

Адвокат Берти давил на Тимми гораздо сильнее, чем на Веронику, и словно напрочь забыл о вежливости. Берти просидел весь допрос со злорадной ухмылкой. Не прошло и часа, как Тимми начала закипать, а адвокат Берти намеренно разжигал ее раздражение. В итоге Тимми разозлилась на Брайана, который якобы медлил с возражениями. К концу допроса Брайан был вне себя, Тимми в ярости, а адвокат Берти выглядел довольным. Едва покинув конференц-зал, Тимми высказала Брайану все, что думала о нем и его действиях во время процедуры, вдобавок заявила, что с этим допросом только попусту потеряла время. Вскипев, Брайан молча ушел, и Тимми тоже поспешила на работу.

К себе в офис она прибыла, готовая сорвать злость на ком угодно. Звонок Брайана стал для нее полной неожиданностью: она не думала, что ему хватит духу названивать ей после того, как он не сумел справиться со своими прямыми обязанностями.

– Предлагаю вам сделку, – с места в карьер заявил он, когда она ответила на звонок.

Тимми мгновенно узнала голос и разозлилась пуще прежнего. Арнольд уже звонил ей и уговаривал помириться с Брайаном, пока тот не ушел в разгар процесса. Им нужен был именно Брайан, он считался лучшим адвокатом в городе, грубостью по отношению к нему Тимми ничего бы не добилась. И вот теперь Брайан звонил ей сам.

– Какую? – процедила она.

– Не знаю, в чем я провинился – может, вы меня просто невзлюбили, или же отыгрываетесь на мне за то, что ваш сводный брат урод, или просто ненавидите мужчин. А может, все дело в ваших проблемах с отцом. Если так, мне очень жаль. Но либо мы приходим к взаимопониманию, либо я отказываюсь от вашего дела. Я звоню узнать, можем ли мы поужинать как два цивилизованных человека и попробовать прийти к какому-нибудь решению мирным путем. Если и после этого ужина вы не перестанете злиться на меня, я умываю руки. Но в таком состоянии, как сейчас, я не могу добиться справедливого решения для вашей семьи, а лишние осложнения не нужны ни мне, ни вам. Ну, что скажете? Поужинаем? Ресторан выбирайте сами. Может, в «Двадцать одно»?