Эрик Ланжоне пропустил два штрафных удара, но команде все же удалось сравнять счет, и было назначено дополнительное время. Джордан играл чересчур агрессивно, и от этого Слоун нервничала еще больше.

– Что он пытается доказать? – восклицала она.

– Что не потерпит выходок Жюльена, – отозвалась Дасти.

Слоун посмотрела на нее:

– Кого?

– Жюльена Ришо, третьего номера у французов, – объяснила Дасти. – Я слышала, он иногда бывает большим мерзавцем.

Слоун горестно рассмеялась:

– Просто очаровательно!..

А Ришо уже, видимо, довел Джордана до крайности. Тот терпел сколько мог, а затем замахнулся на него своей клюшкой. Жест явно не спортивный. Разозленный Ришо направил на него своего пони, но не рассчитал, так что обе лошади упали. Слоун вскрикнула и вместе с Дасти вскочила со скамейки. Дальше она уже ничего не помнила, потому что потеряла сознание.


Обоих игроков привезли в городской госпиталь. Пока их осматривали в приемном покое, Слоун в отчаянии мерила шагами небольшую комнату для посетителей. В отчаяние ее привело то, что она не знала, серьезно ли пострадал Джордан, и ничего не могла сделать. Слоун злилась на него и на себя. На него потому, что, сознавая опасность, он все равно продолжал играть, а на себя потому, что оказалась не способна убедить его бросить это занятие, и еще потому, что, любя Джордана больше жизни, все же не могла принять его таким, какой он есть.

Айан принес ей чашку кофе, которую она с благодарностью приняла, хотя вообще-то пить не хотелось. Подойдя к окну, Слоун надолго застыла, а затем приняла таблетку.

– Мадам Филлипс?

Она вздрогнула так сильно, что пролила кофе. В дверях стоял доктор из приемного покоя.

– Д…д…да, – выдавила Слоун. – Я миссис Филлипс. Что с моим мужем?

Доктор улыбнулся:

– Он вне опасности. Можете его сейчас навестить. – Английские слова доктор произносил очень медленно.

Слоун кивнула, вытерла с левого рукава пролитый кофе и, бросив в урну бумажный стаканчик, последовала за доктором к лифту по длинному коридору.

– Вашему мужу придется провести здесь несколько дней, – сказал он. – А впредь я посоветовал бы ему вести себя на игровом поле более разумно. Хотя бы некоторое время.

– Слава Богу! – выдохнула Слоун.

Доктор взглянул на нее:

– Что вы сказали?

– Ничего. Сильно ли… он пострадал?

– Сломано три ребра, – ответил доктор. – И сотрясение мозга средней тяжести. Самое лучшее лекарство для него – это покой. Время и покой. Но эти игроки в поло такие упрямые. Не сомневаюсь, через неделю он снова будет на поле.

Слоун пожала плечами:

– И я никак не могу этому воспрепятствовать.


– Как ты? – Слоун с трудом улыбнулась.

Она наклонилась и поцеловала Джордана в щеку. Стараясь не выдать волнения, придвинула стул и села у его постели.

– Как и положено в такой ситуации, – признался он, устало улыбаясь. – Кажется, меня здесь исследовали больше, чем это вообще возможно, – рентген грудной клетки, рентген черепа, компьютерная томография позвоночника и еще куча всего. Думаю, повторных показов «Я люблю Люси»[39] и то было меньше.

Слоун взяла его руку.

– Говорят, некоторое время тебе нельзя будет играть.

Джордан покачал головой:

– Это невозможно.

– Но ты должен соблюдать режим…

Их разговор был внезапно прерван появлением Джилли. Она ворвалась в палату без стука, как будто с разбегу.

Слоун вскочила:

– Что вам нужно?

– Я пришла поговорить с Джорданом, – холодно ответила Джилли, – наедине, если не возражаете.

– Еще как возражаю! И считаю, что вам, Джилли, здесь нечего делать. Прошу вас, уйдите.

– Я никуда не уйду, – упрямо заявила Джилли, – пока не поговорю с Джорданом.

– Что ты хочешь мне сказать, Джилли? – вмешался наконец Джордан.

Она переводила взгляд со Слоун на него и обратно. Потом наконец кивнула:

– Ладно. Дело в том, что здесь Макс.

– Знаю, – усмехнулся Джордан. – Не пойму, что в этом нового.

– Сейчас объясню. – Джилли энергично тряхнула головой. – Итак, несколько месяцев назад я обнаружила, что беременна. Вот такую, представь себе, совершила ошибку. Узнав об этом, Макс пришел в ярость. Он был уверен, что ребенок не его, и избил меня до полусмерти, после чего я потеряла ребенка. Его посадили в тюрьму, но он вышел оттуда и сбежал, прежде чем меня выписали из госпиталя.

– То, что ты рассказываешь, ужасно, – отозвался Джордан. – Но какое отношение это имеет ко мне?

– Он вбил себе в голову, что отец ребенка ты.

– Что?!

– И хочет убить тебя.


Мартас-Виньярд, декабрь, 1988

– Болит? – спросила Слоун, ставя ему на колени поднос с завтраком.

Джордан улыбнулся и попытался выпрямиться в постели.

– Только в тех случаях, когда я делаю самое простое: например, дышу. – Он посмотрел на поднос. – Яйца, ветчина, картошка, фрукты – да тут хватит на троих!

– Эмма считает, что тебе нужно побольше есть. – Слоун села на постель и отбросила с его лба прядь волос. – Ты похудел, с тех пор как мы вернулись домой.

– Ну что ж, будем поправляться. – Джордан отрезал солидный кусок ветчины и отправил в рот.

Они помолчали.

– Я все думаю, Джорди… – начала Слоун, – обо всем, что случилось… Не полагаешь ли ты, что тебе лучше сделать перерыв на некоторое время…

Он поднял глаза:

– Перерыв?

– Ты знаешь, о чем я говорю. Может, ненадолго оставишь игру?..

Джордан невесело рассмеялся:

– Слоун, опомнись. Поло у меня не хобби, это то, чем я живу. И ты предлагаешь мне взять отпуск. На сколько же – на полгода, на год?

– Хотя бы на полгода.

Он покачал головой:

– Исключено!

– Джорди, но так продолжаться не может. В команде происшествия чуть ли не каждую неделю. Теперь, как только ты выезжаешь на поле, я холодею от ужаса. А по ночам меня мучают кошмары.

– Пойми же, Слоун, я играю уже шестнадцать лет. Целых шестнадцать лет! И все это время рисковал так же, как сейчас. – Он погладил ее по щеке. – Поверь, я уже давно привык к этому.

– Нет, сейчас что-то изменилось. И ты это знаешь.

– Я знаю только то, что тебе нужно срочно прекратить панику.

Слоун напряглась:

– Но я не хочу потерять тебя, Джорди! Я люблю тебя. Иногда мне кажется, что слишком сильно.

Он молча смотрел на нее, словно желая что-то сказать, успокоить, но не находил слов. Потом Джордан отставил поднос, обнял жену и прижал к себе. Он любил ее. Но разве достаточно только любви, чтобы преодолеть этот разлад?

– Что же с нами творится? – тихо спросил Джордан, гладя ее волосы.

– Не знаю, и это чертовски пугает меня.

Он нежно поцеловал ее в висок.

– Я люблю тебя. В это хотя бы ты веришь?

Слоун улыбнулась:

– Да, твоя любовь – это, наверное, единственное, во что я еще верю.


Она ушла, а Джордан предался грустным размышлениям. Состояние Слоун очень беспокоило его. Сегодня под утро они занимались любовью – чудесно, медленно и нежно. Так хорошо уже не было очень давно. Джордану даже показалось, что к нему вернулась прежняя Слоун, но он знал, что это не так и к вечеру ее настроение обязательно изменится.

Нет, она не была прежней Слоун, женщиной, в которую Джордан влюбился и на которой женился. Больше всего его пугало, что прежней она никогда больше не станет.

За всю свою жизнь Джордан почти никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Ему казалось, что он наблюдает, как любимая женщина тонет у него на глазах, и не может спасти ее. И все же… когда кто-то тонет, есть лишь один способ помочь – это прыгнуть за ним в воду. Другого пути просто нет.

Но необходимо знать, с чего начать.


– Я так и знала, что найду тебя здесь.

Джордан проверял, подходит ли Солитер легкое английское седло.

– В этом нет ничего удивительного. Ты хорошо изучила мои маршруты. – Он закрепил подпругу, а затем с улыбкой обернулся. – Жаль только, что твои маршруты мне неведомы. – Убедившись, что подпруга подтянута нормально, Джордан отогнул клапаны вниз и надел стремена.

Слоун ласково погладила шею кобылы.

– Солитер… Какое красивое имя. Оно так ей идет. Она действительно единственная в своем роде.

– Солитер означает также «одиночка», – сказал Джордан, – и иногда мне кажется, что тебе это имя подошло бы больше, чем ей.

– Мне? Почему? – удивилась Слоун.

Джордан пожал плечами:

– Думаю, по многим причинам. Прежде всего по характеру ты действительно отшельница. Одиночка. Хотя мы нужны друг другу и близки – или были близки, – мне всегда казалось, что у тебя внутри что-то спрятано и ты это скрываешь. Даже от меня.

Слоун молча гладила шею кобылы.

– Порой у меня возникает ощущение, что по-настоящему я совсем не знаю тебя, – продолжал Джордан. – В какой-то момент, например сегодня утром, ты мягкая, нежная и страстная, как та женщина, которую я встретил и полюбил в Довиле. Ты весела и беззаботна. Но потом, иногда через десять минут, появляется чувство, будто тебя подменили. Ты становишься отчужденной и замкнутой, не желаешь ни с кем говорить и прячешься в спальне.

Слоун опустила глаза.

– Но ведь случилось такое…

– Перестань, Слоун. Разве мы единственные, с кем это случилось? Уж не забыла ли ты, какие несчастья иногда постигают людей? Но ведь они каким-то образом находят в себе силы пройти через все.

– При чем тут другие люди? – недовольно возразила Слоун.

– А разве у нас все сложнее, чем у них? Пожалуй, только в одном: у тебя есть обыкновение постоянно таить что-то в себе. Кстати, много ли еще там у тебя осталось?

Слоун поморщилась:

– Так вот о чем речь! Я знала, что мне не стоило рассказывать о Чикаго, поскольку ты не сможешь это забыть… и мне не позволишь!

– Да я вовсе не о том, что ты чем-то занималась или не занималась там, в своем Чикаго! – вспыхнул Джордан. – Это все быльем поросло. Важно совсем другое – то, что ты считала возможным так долго держать это при себе, а значит, не доверяла мне. Но дело и не в этом. Вот уже скоро год, как мы начали отдаляться друг от друга, отчуждение нарастает с каждым днем, и все потому, что ты окружила себя невидимой стеной, которую не в силах пробить даже я.

Слоун молча попятилась к двери конюшни. Джордан сделал шаг вперед и взял ее за руку.

– Солитер также означает карточный пасьянс, – сказал он, глядя ей в глаза. – Но жизнь не пасьянс… и брак, черт возьми, тоже.


– У тебя со Слоун проблемы? – спросил Тревис.

Он помогал Джордану чистить стойло. Тот, несмотря на боль в ребрах, еще не совсем сросшихся, пытался разрядить эмоциональное напряжение физической нагрузкой.

– С чего ты взял?

Тревис пожал плечами:

– Не знаю. По-моему, она очень изменилась, особенно в последнее время.

Джордан внимательно посмотрел на мальчика. «Значит, Тревис тоже заметил».

– Изменилась, говоришь? И в чем?

– Странная какая-то, – задумчиво ответил Тревис. – Как будто их две. Может, настоящую Слоун похитили пришельцы, а нам подсунули клона?

Джордан усмехнулся. Иногда замечания пасынка были довольно забавными.

– В общем, в последнее время она ведет себя как-то не так, – закончил Тревис.

– Но с ней случилось такое несчастье, – тихо сказал Джордан.

– С тех пор прошло уже больше года, – возразил Тревис, вонзая в навоз вилы.

– Не думай, что это так легко пережить. – Джордан пытался что-то объяснить, хотя чувствовал, что сам многого не понимает. – Потеря ребенка нанесла твоей матери тяжелую травму. Чтобы залечить ее, нужно немало времени.

– Она больше не сможет иметь детей? – вдруг спросил Тревис.

– Почему нет?.. Думаю, сможет.

– Так в чем же дело?

Джордан отставил свои вилы и посмотрел на мальчика.

– Боюсь, дружок, это не так-то легко. Понимаешь, когда родители имеют детей – не важно, сколько их, двое или двенадцать, – они любят их всех одинаково. Это не всегда заметно, но, как правило, бывает именно так. Ребенок – не вещь, поэтому один не заменяет родителям другого. Утрата ребенка невосполнима.

Тревис задумался.

– Значит, если бы у вас со Слоун был ребенок, он не занял бы мое место?

Джордан засмеялся и обнял мальчика за плечи.

– Конечно, нет! В сердце матери никто не займет твое место.

– И ее мне тоже никто не заменит, – признался Тревис.

– Если хочешь ей помочь, начни хотя бы с малого, – сказал Джордан.

Тревис удивленно посмотрел на него:

– С чего?

– В последнее время у тебя появилась привычка звать ее Слоун. Так вот, попытайся снова называть ее «мама».


Войдя в спальню, Слоун извлекла из дальнего угла шкафа свою дорожную сумку, поставила на кровать и открыла. Затем дрожащими пальцами начала рыться в ней, пока не нашла на самом дне заветный пузырек с капсулами. Отвинтив крышечку, она вытряхнула на ладонь капсулу амфетамина и направилась в ванную за водой. Потом положила капсулу в рот и запила, взмолившись, чтобы поскорее начало действовать.