Джонатан скоро забылся тревожным сном. Я устала после долгого дня, проведенного в пути, но незнакомая обстановка и беспокойство о любимом не давали мне заснуть.

Едва мне удалось немного забыться, как я услышала крик Джонатана:

— Нет! Нет! Чудовище! Чудовище!

Я очнулась и увидела, что Джонатан во сне сжимает подушку.

— Что в этом мешке? Отпусти его! Отпусти! — кричал он.

Я знала, что муж страдает от ночных кошмаров, которые преследовали его в больнице и продолжились в наш медовый месяц. В темноте я ласково коснулась его лица, влажного от пота, и сказала:

— Джонатан! Проснись. Все хорошо. Это всего лишь сон.

Он очнулся, но не перестал дрожать и воскликнул хриплым испуганным голосом:

— Боже праведный! Тот ужасный мешок! Неужели я никогда его не забуду?

Мне хватило здравого смысла не расспрашивать о подробностях. Вместо этого я обняла мужа и успокаивающе произнесла:

— Ничего этого не было, мой дорогой. Есть только я, совсем рядом. Обними меня.

Джонатан дрожал всем телом, когда крепко сжал меня в объятиях, уткнулся лицом в плечо и проговорил:

— Мина. Дорогая Мина. Пообещай, что будешь любить меня всегда и никогда не покинешь.

— Я буду любить тебя всегда, милый, и никогда не покину. — Я поцеловала его.

Мне не скоро удалось его успокоить, чтобы мы могли вернуться ко сну.


Следующие несколько дней мы обустраивались. Хотя Джонатану продолжали сниться кошмары, днем он вел себя как ни в чем не бывало. Я завтракала с ним и мистером Хокинсом каждое утро, и оба они возвращались домой на обед. Поскольку мистер Хокинс в последнее время не слишком хорошо себя чувствовал, то давно уже не брал новой работы. Но мужчины были заняты в конторе весь день, так как Джонатан долго отсутствовал и, как новый партнер, должен был войти в курс дела.

Без них я знакомилась с домашней прислугой. Поговорила с поваром о составлении меню — предмете, в котором плохо разбиралась. Распаковала присланный из Уитби сундук с одеждой, книгами и пишущей машинкой. Сшила у портнихи два новых платья и с удовольствием гуляла по Эксетеру и двору соседнего собора.

Прогуливаясь в одиночестве, разбирая вещи, гладя либо пытаясь сосредоточиться на книге, я иногда напевала «Сказки Венского леса». Под эту мелодию мы с мистером Вагнером танцевали в тот первый вечер в павильоне. Я ловила себя на том, что безотчетно заливаюсь краской, вспоминая, как опрометчиво убегала из дома, чтобы встретить его, как проводила с ним время. Воспоминания заставляли мое сердце трепетать. Я гадала, где сейчас мистер Вагнер. Купил ли он недвижимость в Англии? Решил ли остаться или вернулся в Австрию? Я скучала по нашим разговорам и невольно вела с ним долгие воображаемые беседы.

Я не могла отрицать, что тоскую по нему. Десять дней, проведенные в Уитби после встречи с мистером Вагнером, были поистине захватывающими. Я знала, что мое поведение не было благопристойным, но ни о чем не жалела. Все кончено, осталось в прошлом, но я в любое время могу извлечь воспоминания, улыбнуться и мирно вернуть их на место.

Мне нравилось жить в красивом старом доме мистера Хокинса. Из окон нашей спальни и гостиной я видела ряды высоких пышных вязов, величественно смотревшихся на фоне старого желтого камня собора. С открытыми окнами я слышала, как церковные колокола отбивают время. Радостные крики грачей над головой ободряли меня дни напролет.

Тем не менее я вскоре потеряла покой. Мне нравилось наслаждаться бездельем в Уитби, когда не приходилось принимать более значимых решений, чем где и как долго гулять, в котором часу ужинать и какие книги читать. Теперь, однако, отдых закончился. Я привыкла к строгому распорядку школьной учительницы.

Однажды утром я спросила Джонатана, нельзя ли помогать ему с работой или, может быть, нужно перепечатать что-нибудь на машинке, но он ответил:

— Нет, сейчас нет.

Я страстно тосковала по серьезному делу. Мне хотелось, чтобы мои дни наполнились смыслом и оказывали больше влияния на других. Слова мистера Вагнера преследовали меня днем и ночью: «Мне кажется, что современная передовая женщина должна как следует поразмыслить о том, чего она хочет от брака, а не просто подчиняться диктату общества или ожиданиям мужа».

Но что делать женщине, если ей недостаточно быть покорной женой и хозяйкой дома?

После того как мистер Хокинс удалился ко сну в тот вечер, мы с Джонатаном сели у камина в гостиной — я с книгой, он с работой.

— Джонатан, мне нужно кое-что с тобой обсудить, — наконец решилась я.

— Что именно, дорогая? — Он не поднял взгляда от юридических документов, которые просматривал.

— У мистера Хокинса внизу стоит прекрасный инструмент. Ты не против, если я стану давать уроки игры на фортепиано несколько часов в неделю?

— Уроки игры на фортепиано? Ты шутишь? — На этот раз Джонатан удивленно оторвался от бумаг.

— Я совершенно серьезна. В школе я давала уроки музыки. Мне не хватает учениц и преподавания. Так я смогу занять свое время чем-то полезным.

— Мина, вполне естественно, что ты скучаешь по школе, — терпеливо ответил он. — Ты провела в ней больше половины жизни. Но эти чувства преходящи. Я уверен, со временем ты найдешь себе множество занятий.

— Каких, например?

— Не знаю. А чем занимаются другие новобрачные?

— Полагаю, украшают и обставляют свое новое жилье. Но этот дом уже замечательно украшен и полностью обставлен. В любом случае, это пока что дом мистера Хокинса, а не наш.

— А как насчет того, чтобы следить за прислугой?

— Она прекрасно справляется и без моего вмешательства.

— Тогда найди себе женский кружок или займись рукоделием. Оно ведь тебе нравилось?

— Рукоделие? — поморщилась я. — Конечно, я учила девочек вышивать, но без особого удовольствия. Женщины прибегают к рукоделию, только когда им больше нечем заняться. Я надеялась, что тебе может понадобиться моя помощь в конторе, но поскольку это, видимо, не так…

— Я понимаю, что ты расстроена, Мина. Но мы женаты всего несколько недель и провели в Эксетере совсем немного дней. Не лишай себя возможности обустроиться и привыкнуть к новой жизни. Однажды, если Бог благословит нас детьми, у тебя появится множество занятий. Ты забудешь и думать о том, чтобы учить чужих детей или работать у меня в конторе.

— Но, Джонатан, это дело будущего! А я говорю о настоящем.

— А в настоящем ты замужняя женщина. Замужние женщины не работают вне дома. Это просто не принято.

— Я понимаю твои чувства, дорогой. Я всего лишь прошу разрешения преподавать несколько часов в неделю в доме. Это сделает меня очень счастливой.

Он швырнул бумаги на столик, сердито уставился на меня и заявил:

— Я веду крайне респектабельный образ жизни, Мина. Что подумают люди, если ты станешь преподавать? Я не в состоянии содержать семью? Мне нужна твоя помощь, чтобы свести концы с концами? Это так унизительно… особенно учитывая, что мы задаром живем в чужом доме!

— Джонатан, тебе правда есть дело до того, что подумают люди?

Едва эти слова сорвались с моих губ, как я вспомнила, где их слышала. Мистер Вагнер спросил меня о том же однажды утром, на нашей лодочной прогулке.

— Да, и еще какое! — крикнул Джонатан. — Я теперь партнер в «Хокинс и Харкер». Каждый день встречаюсь с новыми клиентами. Мне нужно доказать, что я достоин ответственности, которой меня наделили. Если я, нет, мы совершим хоть один ложный шаг, пойдут разговоры, и это повлияет на бизнес!

Я испугалась. Джонатан привел себя в такое взвинченное состояние, что его болезнь могла вернуться в любое мгновение.

— Прости, — быстро сказала я. — Я не подумала, как это повлияет на твой бизнес. Конечно, тебе виднее, как поступить.


Той ночью мне привиделся странный сон о Люси.

Я уже давно волновалась о ней. Я писала подруге из Будапешта, а также известила ее о том, что мы скоро отправимся домой. Люси обещала вести переписку, но я не получила от нее ни слова с тех пор, как покинула Уитби… а она была в то время нездорова. Я убеждала себя не тревожиться, в конце концов, за ней должны были приглядывать мать и Артур. Меня не было в стране много недель, и Люси сама не раз поминала, что почта часто теряется, особенно международная. Все же я не могла избавиться от смутного предчувствия неминуемой беды.

Сон только усилил мои волнения. Во сне я подняла взор с кровати и увидела, что шторы на наших застекленных дверях раздернуты, а из темноты на меня пристально глядит призрачная фигура. Это была Люси! Она стояла на балконе, одетая лишь в белую ночную рубашку. Ее иссиня-черные волосы развевались. Люси улыбнулась и поманила меня пальцем. Я встала, открыла двери и вышла на улицу.

Внезапно сцена переменилась. Я снова оказалась в Уитби, у подножия лестницы, ведущей на Восточный утес. Люси весело засмеялась, повернулась и побежала по лестнице. Откуда-то я знала, что она бежит к опасности, что ужасная темная фигура с красными глазами ждет ее на вершине утеса.

— Стой, Люси! Стой! — кричала я вслед, но она не обращала на меня внимания.

Я побежала за Люси, но она оставалась далеко впереди. Чем быстрее я бежала, тем длиннее становилась лестница. Она простиралась вверх до бесконечности, и я решила, что мне никогда ее не одолеть. Внезапно рядом со мной появилась другая фигура. Это был высокий, красивый, кудрявый жених Люси, Артур Холмвуд.

— Люси! — крикнул он. — Куда ты?

— Артур? Что ты здесь делаешь? — откликнулась Люси, на мгновение остановившись, чтобы взглянуть на него через плечо с распутной и высокомерной улыбкой. — Иди домой, Артур. Слишком поздно. Ты мне больше не нужен. — Она повернулась и побежала дальше.

Лицо мистера Холмвуда омрачилось, и он воскликнул с горечью в голосе:

— Люси! Дорогая! Вернись!

— Она не понимает, что говорит, мистер Холмвуд, ходит во сне. Мы должны остановить ее!

Мы с мистером Холмвудом вместе бросились по лестнице, наконец достигли вершины и увидели, что Люси стоит к нам спиной не далее как в двадцати футах. Мы поспешили к ней. Она засмеялась… странным, жутким смехом, похожим на звон стекла, отчего у меня по спине пробежал холодок. Я коснулась рукой плеча подруги. К моему ужасу, когда Люси обернулась, ее лицо превратилось в демоническую маску, полную ярости. Глаза стали пылающими красными шарами, которые словно метали искры адского огня, а лоб покрылся морщинами, подобными извивам змей Медузы. Терзая когтями воздух, она издала свирепое, дьявольское шипение, словно готовая наброситься пантера или кобра.

Я очнулась в холодном поту, вцепившись в простыни и задушив крик. Ах! Ужасный сон! Почему подсознание наградило меня таким абсурдным и страшным видением? Что могло его породить?

Еще долго после пробуждения я не могла изгнать кошмар из мыслей. Мне не давало покоя подозрение, что с Люси случилась беда. Полная решимости возобновить общение с подругой, я в то же утро села и написала длинное письмо, извещая ее о нашем возвращении в Эксетер и последних новостях. Как только я его отправила, пришло письмо от Люси.

Я с облегчением схватила конверт, улыбнувшись при виде знакомых каракулей. Моя радость, однако, ослабла, когда я заметила, что письмо было отправлено месяц назад, через несколько дней после моего отъезда из Уитби. Сначала оно пришло в Будапешт, откуда было переслано сюда. Я достала два сложенных листка и жадно прочла их. Люси писала, что вновь отлично себя чувствует, ест как баклан — большая прожорливая морская птица, — крепко спит и почти перестала ходить во сне. Артур наконец приехал, они катались на лодке, ездили верхом и играли в теннис. Даже ее матери стало лучше. Письмо ободрило меня, но ненадолго, пока я не заметила постскриптум.

«Мы поженимся двадцать восьмого сентября».

Я взглянула на календарь. Было восемнадцатое сентября! Я напомнила себе, что письмо Люси совсем старое. Неужели она действительно выходит замуж всего через десять дней? Если так, то почему я не получила приглашения? Она знает мой адрес в Эксетере. Как подружке невесты, мне должны были сообщить подробности о церемонии и приеме. Я знала, что Люси с матерью собирались вернуться в Хиллингем, свой лондонский дом, на последнюю неделю августа. Возможно, они сейчас в Лондоне? Неужели Люси снова заболела?

В тот же вечер случилось ужасное несчастье, которое на время вытеснило все мысли о Люси и ее свадьбе из моей головы.

ГЛАВА 7

Все случилось так внезапно! Вскоре после ужина мистер Хокинс пожаловался на невыносимую головную боль и попросил извинения. Мы с Джонатаном поцеловали его на ночь, и он рано лег. Позже, когда мы с мужем готовились ко сну, в комнате мистера Хокинса раздался крик. Мы выбежали в коридор и увидели, как служанка рыдает в дверях.