— Да. В то же время она обеспечивает полную секретность, поскольку записи почти никому не понятны. Идеально для дневника.

— Я знаком с рядом методов, но не с этим. — Он улыбнулся.

— Это система стенографии Грегга. Она была обнародована два года назад и пока не стала общепринятой. Я выучилась ей совсем недавно, чтобы…

Я помедлила. Завершить мысль, вероятно, означало бы положить конец приятной беседе, которую мне так хотелось продолжить, но истину нельзя было скрывать. Он вправе немедленно узнать, что я обещана другому.

— Я выучилась стенографии, чтобы помогать своему жениху в его работе, — продолжила я. — Он солиситор. Я надеюсь, что смогу записывать за ним, затем расшифровывать и печатать на машинке.

При этом признании улыбка джентльмена на мгновение поблекла, но он быстро воспрянул духом и спросил:

— Выходит, вы знаток не только стенографии, но и машинописи? Весьма необычные навыки. Вашему жениху повезло найти такую образованную, преданную и красивую спутницу, как вы. Очень, очень повезло.

Мои щеки вспыхнули не только от слов похвалы, но и от восхищения, сквозившего в его взгляде.

— Благодарю, сэр, но считаю, что это мне повезло. Джонатан хороший человек.

Он остановился, огляделся и произнес:

— Полагаю, вы здесь без него, поскольку сказали, что путешествуете с подругой и ее матерью?

— Он в заграничной деловой поездке и еще не вернулся.

— Понятно. Тем временем вы наслаждаетесь отдыхом, верно? — Прежде чем я успела ответить, он добавил: — Мне пока не выпало возможности исследовать округу. Развалины аббатства выглядят на редкость интригующе. Не окажете ли вы честь присоединиться ко мне на небольшой прогулке по окрестностям?

Когда он взглянул на меня, мое сердце забилось в странном, лихорадочном ритме. Мы беседовали всего несколько минут, и все же в этом мужчине, в его взгляде было нечто столь гипнотическое, что я не могла оторвать от него глаз. Не могу отрицать, меня неодолимо тянуло к нему, а его, похоже, влекло ко мне. Ах! Я подумала, что эти новые чувства, бурлящие в моих жилах, категорически неправильны, хотя и несомненно волнительны.

Должно быть, мои мысли были написаны на лице, поскольку он сказал:

— В нашей прогулке и беседе нет ничего предосудительного. Мы просто два современных человека, которые разговаривают при свете дня в окружении множества людей.

Я открыла рот, чтобы отказаться… но вместо этого произнесла:

— Я с радостью составлю вам компанию.

Не успела я опомниться, как уже шагала рядом с ним по гравийной дорожке.

— Я случайно заметил заголовок вашей книги, — кивнул он на томик в моих руках. — «Происхождение видов». Крайне любопытный выбор.

— Вам знакома эта книга?

— Разумеется. Эпохальный научный труд.

— Теория Дарвина об эволюции кажется мне весьма интересной. Сама мысль о том, что особи развиваются поколение за поколением благодаря естественному отбору…

— Выживает самый приспособленный…

— И становится родоначальником нового вида.

— Да! — оживленно воскликнул он. — Идея витала в воздухе задолго до того, как Чарльз Дарвин опубликовал свою книгу. Некоторые ученые находят ее зачатки уже у Аристотеля. Но теория Дарвина наконец привлекла внимание широкой общественности.

— Книга вызвала такие горячие споры!

— Неудивительно. Идеи Дарвина поставили под сомнение правоту многих старых религиозных доктрин…

— К примеру, креационизма.

— И тщательно лелеемое превосходство людей над животными.

— Полагаю, мысль о том, что человек больше не является бесспорным венцом творения, для многих стала настоящим потрясением, — улыбнулась я.

— Несомненно. Мы всего лишь простое звено в великой цепи. — Он тоже приподнял уголки губ и добавил: — Меня удивил ваш выбор чтения. Я бы скорее поверил, что юная леди вроде вас больше любит популярные романы, чем теорию эволюции.

— Да, я люблю романы! Прочла почти все книги Диккенса, Джордж Элиот и Джейн Остин, а «Джен Эйр» Шарлотты Бронте перечитала раз десять.

— Мне тоже понравились произведения этих авторов. А поэзию вы любите?

— Люблю. По правде говоря, я считаю, что один из эпизодов «Мармиона» Вальтера Скотта произошел именно здесь, в аббатстве Уитби.

— Да, монахиню замуровали за нарушение обетов.

— Именно! Скотт писал с немалой живостью, как по-вашему?

— И с таким чудесным чувством языка: «Да, видно, тот, кто начал лгать…

— …не обойдется ложью малой!»[4] — хором закончили мы и рассмеялись.

Мы принялись обсуждать любимые произведения Шекспира, Вордсворта и Байрона, и по моей спине пробежал холодок. Не припомню, когда в последний раз я вела настолько интересную беседу с мужчиной — или с женщиной, если на то пошло. Люси никогда не любила читать. Школьные учительницы обычно были слишком уставшими и загруженными работой, чтобы сидеть за книжкой в свободное время. Джонатан получил хорошее образование по части литературы и искренне любил чтение, но сейчас он в основном просматривал газеты, журналы и юридические сборники.

Мы приближались к церкви Святой Марии.

— Какая необычная церковь, — произнес мой спутник, сворачивая на дорожку, ведущую в нужную сторону. — Она больше похожа на крепость или замок, чем на дом Господень.

— Вы заходили в церковь, сэр? Внутри она совсем другая и очень красивая.

— В такой чудесный день я предпочел бы остаться на улице, если вы не против.

Я ответила, что не возражаю. Когда мы шли к аббатству, он заметил:

— Вы кажетесь очень юной для такого обширного круга чтения. Вы прочли все эти книги, когда учились?

— Да. Мне повезло посещать школу с великолепной библиотекой. Позже я преподавала в том же заведении. А вы? Вы получили образование в Англии?

— Нет. Я впервые в вашей стране.

— Впервые? Это поразительно, сэр! Ведь ваш английский превосходен… собственно говоря, безупречен.

— Я уже давно изучаю ваш язык. У меня было несколько учителей… но я знаю, что мне еще есть над чем работать. — Он скромно улыбнулся и добавил: — Вы сказали, что преподаете в школе. Вам нравится это занятие?

— Очень! То есть… нравилось. Я считаю преподавание самой благородной профессией. Мне пришлось отказаться от места перед приездом в Уитби, поскольку школа находится в предместьях Лондона, а Джонатан живет и работает в Эксетере. Я плакала, когда прощалась со своими ученицами и подругами-учительницами. Ведь они стали мне очень дороги.

— Давайте надеяться, что вы найдете такое же место в Эксетере и будете не менее счастливы.

— Нет! Этому не бывать. Джонатан не хочет, чтобы я работала после свадьбы… не считая посильной помощи его занятиям.

Он воззрился на меня с нескрываемым удивлением.

— Крайне старомодная идея для такой современной юной леди.

— Неужели? Мне так не кажется, сэр. Кстати, я никогда не считала себя современной.

— А зря. — Он восхищенно улыбнулся. — Вы умны, начитанны и хорошо образованны. У вас есть профессия. Вы достигли финансовой независимости, освоили ряд новейших изобретений и навыков. Полагаю, вы обещали свою руку по доброй воле?

— Несомненно, — засмеялась я.

— Более того, вы доказали, что желаете отважно бросить вызов некоторым устоявшимся общественным условностям. — Он молча обвел рукой меня, себя и земли аббатства, через которые мы шли, услышал мой смех и продолжил: — Мне кажется, что современная передовая женщина должна как следует поразмыслить о том, чего она хочет от брака, а не просто подчиняться диктату общества или ожиданиям мужа.

— Сэр, хотя я и могу показаться сторонницей идеалов передовой женщины, но достигла своего положения в жизни больше по необходимости, чем намеренно. Пока я не начала преподавать, мое образование и само бытие зависели от милости других людей. Я зарабатывала себе на жизнь, поскольку была вынуждена это делать, хотя со временем полюбила свою работу. Признаться, немного досадно думать, что в будущем мне придется просить у мужа каждый пенни, даже для самой скромной покупки. Но Джонатан не склонен менять свои привычки и неукоснительно соблюдает приличия. Мне не терпится стать его женой, управлять нашим домом и… — я покраснела, — …иметь детей. Я хочу сделать его счастливым.

Его лицо потемнело, он немного помолчал, отвернувшись, а потом сказал:

— Что ж, как я уже говорил, ему очень повезло.

В этот миг церковные колокола пробили час. Я ахнула.

— Господи! Прошу меня извинить. Я совсем забыла о времени. Обещала друзьям, что пообедаю с ними в час, и уже опаздываю.

— Меня тоже ждут в другом месте.

— Приятно было познакомиться, сэр. — Я протянула ему руку в перчатке. — Меня весьма увлекла наша беседа.

— Как и меня, мисс?..

— Мюррей.

— До свидания, мисс Мюррей.

Он взял мою руку, поднес к губам и поцеловал. По моей спине пробежала дрожь. Была ли она вызвана пожатием его руки и кратким прикосновением губ… на удивление холодных, несмотря на ткань перчатки, разделявшую нашу плоть? Или же ее породили смешанные чувства, продолжавшие бурлить в моих жилах?

— Надеюсь, мы еще встретимся. — Он с поклоном отпустил мою руку.

— До свидания.

Я поспешила к лестнице и ринулась вниз, позволив себе обернуться лишь раз. Он смотрел мне вслед. Когда наши взгляды встретились, джентльмен улыбнулся и снова поклонился.

Лишь добравшись до наших комнат на Ройял-Кресент, я поняла, что так и не спросила его имени.


Весь день и вечер я не переставала думать о встрече на кладбище, которую вспоминала с удовольствием и чувством вины. Я ни словом не обмолвилась Люси, а ведь прежде всегда все ей рассказывала.

Откуда взялась эта необычная скрытность? Я спрашивала себя, лежа ночью в постели, в темноте. Наша встреча была совершенно пристойной. Почему мне не хочется упоминать ее в дневнике или обсуждать с лучшей подругой? Возможно, дело в том, что во время беседы с незнакомым джентльменом я испытала большее волнение, живость и интеллектуальный подъем, чем при любом разговоре с Джонатаном за много лет. Разве можно признаться в этом… даже себе самой? Подобные мысли и чувства категорически неправильны, вероломны по отношению к Джонатану.

Что касается Люси… Она настолько красива и так чарует мужчин, что я часто становлюсь невидимкой в ее присутствии. Но рядом с этим джентльменом — ах, ну почему я не спросила его имени — я ощутила себя красивой, чарующей. Я знала, что это глупо, была обручена и собиралась выйти замуж, как и Люси. Все же почему-то мне хотелось оставить эту встречу при себе.


В последующие дни, когда мы с Люси бродили по солнечным утесам и городу, я ловила себя на том, что высматриваю в толпе джентльмена, которого встретила на кладбище. Всякий раз при виде высокого, хорошо одетого мужчины в черном я поворачивалась в безмолвном предвкушении, но вновь и вновь испытывала разочарование. Куда он мог подеваться? Уитби — небольшой городок, но все же его и след простыл.

Затем мне пришло в голову, с какой стати богатый, образованный и невероятно красивый мужчина вроде него станет тратить время на бывшую учительницу вроде меня, которая к тому же дала понять, что несвободна? Я решила, что в тот день он пригласил меня на прогулку и выразил надежду на новую встречу лишь из вежливости. Его настоятельный интерес, который я ощутила, несомненно, был лишь проекцией моего отношения к нему. Со вздохом я смирилась с тем фактом, что наша случайная встреча никогда не повторится, и строго упрекнула себя. Так и должно быть!


Десятого августа, через два дня после того, как «Деметра» столь трагически выбросилась на берег Уитби, мы с Люси отправились с утра пораньше на свою любимую скамейку на утесе, чтобы понаблюдать за похоронами несчастного капитана. Жители городка явились в полном составе, дабы почтить память покойного. Нас с Люси одновременно огорчало происходящее и тревожили странные обстоятельства, сокрытые за ним, — особенно когда я поделилась с подругой подробностями о русском судне, вычитанными в поразительной заметке, опубликованной в местной газете.

— В статье написано, что единственным грузом на борту «Деметры» были пятьдесят ящиков земли, которые грузовая компания увезла в день прибытия, — пояснила я.

— Какой удивительный груз! — воскликнула Люси. — Кому нужны пятьдесят ящиков земли?

— Да, весьма необычно. Но намного более странно, даже ужасно, приложение к судовому журналу, которое нашли в бутылке в кармане мертвеца.

— Что в нем говорилось?

— Капитан писал, что через десять дней после отплытия пропал член экипажа. На борту видели странного мужчину, но «зайцев» не обнаружили. Затем моряки начали исчезать один за другим, пока не остались только первый помощник и капитан. К этому времени помощник совершенно обезумел от страха. Он сказал капитану… — Далее я зачитала вслух отрывок из статьи в «Дейли граф»: — «Оно здесь, теперь я знаю. Прошлой ночью я видел Его в облике мужчины, высокого, худого и мертвенно-бледного. Оно стояло на носу и вглядывалось в даль. Я подкрался к Нему и вонзил в спину нож, но он прошел сквозь Него, будто сквозь воздух!» Помощник спустился в трюм, чтобы обыскать ящики, которые они перевозили. Он выскочил оттуда как ошпаренный, в ужасе вопя, что лишь море может его спасти, и бросился за борт! На корабле остался только капитан. Сперва он решил, что помощник сошел с ума и перебил всю команду, но на следующий день тоже увидел Его. Капитан в ужасе привязал себя вместе с крестом к штурвалу, чтобы — говоря его же словами — отогнать этого демона или чудовище, и оставался с судном до конца.