Регина Грез - Древний Рим. Имена удовольствий

— С какой это стати, я должна жить у тебя?

— Ты моя невеста, это знает весь Рим! Ты почти жена мне и скоро ею станешь!

— Так тебя твоя репутация волнует, что решат друзья — сенаторы и прочие канцелярские крысы? Да, в городе сейчас обо мне хорошо говорят, а если бы меня осуждали, грязью кидали — ты бы от меня отказался? Ответь честно и прямо, тебе важно чужое мнение, да?

— Мне важна ты!

Последнюю фразу Гай произнес слишком громко… Из кустов раздалось недовольное ворчание, кажется, мы разбудили старого сатира. Кромих устало вздохнул, уселся под дерево и, запрокинув руки за голову, как ни в чем не бывало, затянул свою чудную гортанную песню. Мы с Гаем снова посмотрели друг на друга, и теперь гораздо спокойнее, почему-то я устала спорить и ругаться. Сорокалетних мужчин уже не переделать… напрасный труд. Гай — такой, какой есть, он древнеримский военный и этот факт многое объясняет. А я? Чего я хочу от этого человека?

Если уж совсем честно… хочу, чтобы он взял меня на руки и отнес в свой дом, положил на свою постель и лег рядом. Хочу, чтобы он поцеловал мое лицо — лоб, нос, щеки и подбородок, потом ласково сказал мне что-нибудь хорошее, например, что очень любит меня и страшно скучал. А теперь я рядом и все хорошо… Тогда, почему бы и мне не сказать ему об этом же самом? Я могу начать первой.

— Гай… я тебя ждала. Давай мириться, как дети. Просто возьмемся за руки и пообещаем, что больше никаких ссор. Хочешь так?

Я протянула ему раскрытые ладони и он сразу же взял их в свои. А потом мы обнялись и все остальное потеряло значение. Все потом, все неважно. Есть только мы, и вся эта ночь впереди только для нас.

Тогда я воскликну: «Где же

Ты, созданная из огня?

Ты видишь, взоры всё те же,

Всё та же песнь у меня.

Делюсь я с тобою властью,

Слуга твоей красоты,

За то, что полное счастье,

Последнее счастье — ты!»

Н. Гумилев

Мы пробрались в ограду консула через воротца в стене, прошли через неухоженный сад и оказались дома. Никто из встреченных нами слуг не был удивлен, увидев нас вместе. Игар низко перед хозяином, а потом отпустил поклон и моей особе. В ответ я тоже кивнула головой, улыбаясь.

— Ты голодна?

— Нет.

— Может, хочешь пройти в термы?

— А ты?

— И я с тобой. Слишком долго меня не было рядом. Но сегодня ночь будет благосклонна к нам.

— Почти две недели.

— Слишком долго…

Мы наслаждались теплой водой, лежа в широкой купели. Я прижималась спиной к груди Гая и он обнимал меня, обхватив руками так крепко, словно боялся, что я вдруг исчезну. Мы мало говорили вслух, перейдя на язык прикосновений, сейчас это было правильней всего. Я прикрыла глаза и удобно разместила голову на плече мужчины. Вот мое место, отныне и навсегда. Здесь мне уютно и безопасно, тепло и комфортно. Я всегда хочу ощущать рядом твое сильное, надежное плечо. Знать, что ты всегда выслушаешь меня и поддержишь, прогонишь любую тревогу, никогда не предашь. В это мне хочется верить, Гай, потому что я люблю тебя, мой суровый римлянин… мой любимый солдат.

А потом я повернулась лицом к нему и увидела его улыбку. Все как прежде… словно и не было этих страшных дней, словно нас миновали обиды и упреки. И мы не расставались ни на час. Воистину, эта ночь благосклонна…

— Я люблю тебя, женщина.

— Я люблю тебя, мужчина.

Мы наслаждались друг другом прямо в ароматной воде, щедро расплескав ее на мраморный пол вокруг. И это был мой триумф, моя победа и награда одновременно.

— Не могу насытиться тобой, Наталия, хочу брать тебя снова и снова — всю ночь!

— Однако же вы самонадеянны, Консул!

— Конечно, иначе Консулом я бы не стал.

— Римляне все такие самонадеянные…

— Но ведь не все же римляне — консулы!

— Ты, прав, дорогой! Гай, а тот легионер обрадовался?

— Какой еще легионер?

— Ну, тот — Луций, я просила наградить его, помнишь…

— Да-а, Руф сказал, что он отважно сражался и не раз показал свою выучку на деле. К тому же дисциплинирован, это ценное качество для солдата.

— Хорошо…

— О каких еще мужчинах ты думаешь рядом со мной?

— Ну-у… а ты не будешь сердиться? Гай, я дала свободу Элиаву, а он хочет быть с Анеей, она твоя рабыня и я подумала, что…

— Если это войдет у тебя в привычку, ты меня совсем без слуг оставишь, женщина? Кто тогда будет готовить для нас ванну? Ходить за едой? Убирать комнаты?

И тут я решила схитрить:

— Дело касается лишь этой девчонки. Она молоденькая и милая, не хочу, чтобы вертелась у тебя на глазах! Я ревную!

— Хм… мне нравится…

— Кто нравится? Голубоглазые девчонки, да? Я заметила…

— Мне нравится только одна голубоглазая девушка и она сейчас рядом. Такая гладенькая и беленькая…

— «Нет, нет, пожалуйста, только не овечка…»

— Что с тобой? Ты стала бледна, может, лекаря позвать?

— Нет, Гай, просто… просто мне было так страшно, так плохо без тебя. Никогда больше не оставляй меня одну, пожалуйста.

Мужчина задумчиво потер переносицу, сомкнув широкие брови:

— Цезарь может снова отправить меня в поход, но я знаю, чем занять тебя, чтобы ты не скучала. Нужно сделать так, чтобы ты была не одна. Тебе нужен младенец.

— Интересная мысль!

— Тогда нужно поскорее заняться делом.

— Но, дети не получаются скоро, я же не кошка тебе…

— Ты — моя львица!

— Мяу… Мрр… Значит, ты — Лев, а кто бы еще осмелился полюбить Царицу?

— Ты верно сказала, божественная!

И я услужливо повернулась на животик, как он того и хотел, мне же тоже нравится эта поза…

А на утро нас разбудили известием из дворца Тиберия. Император хотел видеть консула и, кажется, Каррону сегодня вручат еще одну важную государственную награду. Пришлось нам опять ненадолго проститься, ехать с Гаем я отказалась наотрез. Как-нибудь в другой раз, наслышана я о римских Цезарях, увольте, увольте…

Пока мой мужчина отсутствовал, я села за свои записи. Дополнила текст новой главой и вдруг сами собой начали рифмоваться строки. Этак, поживешь в Риме и тоже станешь поэтом. Кажется, из моих записок выйдет отличный любовный роман, надо будет посоветоваться с Элиавом, не знает ли он подходящего издателя.

Пройдет какое-то время и мы непременно посетим Кордацию. Я думаю, там, и правда, можно хорошо провести жаркое лето, особенно с ребятишками. Я хочу двоих, мальчика и девочку. Возможно, я даже осмелюсь когда-нибудь заглянуть в беседку, увитую плющом, кто знает, может, под скамьей все еще валяются сухие гранатовые корки и косточки персиков…

Наталии было невдомек, что Гай Марий еще неделю назад приказал тщательно очистить виллу от малейшего следа нашествия мятежников. Беседку в глубине сада консул тоже велел убрать, а на ее месте распорядился высадить розовые кусты. Ничто не должно печалить любимую женщину, а плющ, говорят, порой наводит тоску и дурные сны. Каррон ничему не позволит нарушить покой его драгоценной невесты, а значит, от темно — зеленых вьющихся лиан нужно избавиться.

— Домиция, как он? Ну, что ты молчишь, отвечай скорее, он дышит?

— Сейчас, сейчас, госпожа, будет дышать…

Услышав, наконец, громкий писк и недовольное хныканье я с облегчением повалилась на сложенное в изголовье покрывало. О, Боги, я справилась, а уж думала, придется в муках покинуть сей скорбный мир…

— Домиция, он здоров? Это же мальчик, верно? Да, какая мне разница, лишь бы был живой и здоровенький!

— Мальчик, мальчик, не тревожься, госпожа, все хорошо.

— Смотри не урони! Держи осторожно, как ты его вертишь, ты что это делаешь с ним, осторожнее!

Но Домиция только посмеивалась над моим страхом. Опытная акушерка ловко омыла малыша в приготовленном корытце и мигом закутала в простыню.

— Гаю уже сказали? Где он сейчас? Дома?

— Лежите, госпожа, вам нельзя подниматься, ему сообщат.

Кажется, пожилая женщина и сама была на седьмом небе от счастья, что все разрешилось так благополучно, шутка ли, принимать младенца самого консула. А вот я продолжала ныть:

— Он его Ульпием хочет назвать, ну что это за имя — Ульпий? Я хочу — Маркус — Марк, красиво, правда? Покажи, покажи, дай-ка его мне скорее, ну какой же это Ульпий, да ни за что!

— Госпожа, мне нужно взять ребенка.

— Зачем?

— Нужно отнести его к отцу, чтобы он принял сына.

— А-а-а, я знаю… ну… иди, только верни его мне скорее.

— Господин сам его принесет, никто не сомневается в этом.

— «Еще бы! Пусть только попробует кто-то сомневаться…»

Ох, уж эта странная римская традиция, уходящая вглубь веков! Новорожденного младенца положат на пол у ног отца и тот еще решает, взять его на руки или отказаться. Если примет малыша и поднимет над головой в присутствии родных и друзей, этот жест будет означать, что ребенок — законный член семьи, а если же нет…

— Домиция, а у тебя такие случаи бывали?

— Тебе не нужно думать о печальном, Госпожа, бывало всякое. Один сенатор отказался от дочери, потому что она появилась на свет с большим родимым пятном на лице, мужчина решил, что жена путалась с рабом-бербером.

— И что стало с девочкой?

— Малышку отнесли на площадь, к Молочной колонне, куда же еще… Там каждый день собирают подкидышей особые люди. Незавидна судьба этих младенцев, но тебе не следует думать плохое, госпожа. Отдыхай, набирайся сил, скоро будешь кормить малютку, а имя ему должен выбрать отец, так правильнее. Вот родишь дочку, тогда сама решишь, как назвать, а пока не лишай консула радости выбрать имя.

Я смирилась, но может, Гай еще прислушается ко мне… Скорее бы он пришел!

Когда Любимый принес мне сына, я не могла сдержать слез и, кажется, Гай сам был очень растроган. Он же так ожидал этой минуты, последние дни не расставался со мной, а если нужно было отлучиться, за моей спиной черной тенью вырастал Кромих. А еще вчера наш дом осаждала Оливия, она так меня рассмешила рассказами о их с Клодием путешествии в Грецию, так забавно описала сценки Олимпийских игр, а точнее все достоинства обнаженных атлетов, что Гаю срочно пришлось посылать за акушеркой. Первые два часа Оливия даже была рядом и держала за руку, а потом меня стали раздражать ее причитания, я обозвала ее старой коровой и матрона, кажется, всерьез обиделась. Надо бы помириться…

Я протянула руки за мальчиком, но Гай передал ребенка акушерке.

— У меня есть подарок, Наталия. Пусть он охраняет тебя и нашего сына от злых духов и дурного глаза.

На моей руке отказался золотой браслет филигранной работы, застежки представляли собой две львиные головы, обращенные друг к другу, с глазами из маленьких изумрудов. Гай знал, что мне нравятся эти камни, у меня уже есть серьги и колье — подарок супруга на нашу свадьбу. Теперь этот прекрасный браслет…

— Спасибо, Гай! Чудесный подарок.

— Ты родила мне сына. Продолжила меня в нем и никакие подарки не сравнятся с моей благодарностью тебе, женщина.

Каррон встал на колени перед постелью и поцеловал мою, все еще дрожащую ладонь. Вот когда начинаешь чувствовать себя Богиней…

А через месяц я получила еще один странный дар. Мы с Марком отдыхали в саду на качелях, когда Артик передал мне маленький сверток.

— Что это?

— Там горбун у ворот, сказал, чтобы я отнес это тебе, Госпожа.

Кромих недоверчиво склонил голову набок и прищурился.

— Не трогай, я сам.

— Но подожди, я хочу знать… Кто мог послал такое? О-о! Это чья-то шутка, наверно, Оливия, передает привет!

На темной ладони Кромиха лежал бронзовый фаллос на кожаном шнурке. Нубиец вскинул брови и одобрительно поцокал языком.

— Дай-ка сюда! И не смей говорить господину! Слышишь, ему не понравится, Гай станет ворчать!

— Ничего не скажу, но велю удвоить охрану дома!

Мы посмотрели в глаза друг другу и, кажется, поняли все без слов. Потом Кромих отошел от нас, а я сжала маленький амулетик в руке и возблагодарила Богов. За то, что когда-то спасли мне жизнь, за то, что вернули мне Гая, за моего дорогого сына и мир в наших пенатах.

А еще я была рада, что мужчине с карими глазами все-таки удалось выжить на той войне за свободу. На обороте амулетика были выбиты какие-то слова по латыни. Carpe diem — Лови день.

— О, Элиав, приветствую! Так хорошо, что ты навестил меня сегодня. Скажи, что могут означать слова — «Лови день», если они выбиты на статуэтке или написаны над рисунком.