Филиппа Грегори - Другая Болейн

— Скажу отцу. И дяде Говарду. Молись, чтобы на этот раз был мальчик.

Я хотела сама рассказать Генриху, но они решили — новость слишком весомая и многообещающая, ее надо использовать получше. Пусть к королю пойдет мой отец, тогда семья извлечет из моей плодовитости полный прибыток. Отец попросил короля уделить ему несколько минут для личной аудиенции, тот, думая, речь пойдет о переговорах кардинала Уолси во Франции, увлек отца в амбразуру окна — поговорить вдали от длинных ушей двора. Отец с улыбкой произнес одну краткую фразу, я увидела — король бросил взгляд в ту сторону, где я сидела с другими дамами, услышала его радостный возглас. Он бросился через всю комнату и чуть не схватил меня в объятия, но вдруг остановился — испугался сделать мне больно. Вместо того, поднес к губам мою руку:

— Красавица моя! Лучше новости и не придумаешь. Давно ничего такого хорошего не слышал!

Я глянула мельком на сгорающие от любопытства лица придворных, повернула голову к королю.

— Ваше величество, — осторожно начала я. — Я так рада, что вы счастливы.

— Счастливее не бывает, — заверил он, поднял меня на ноги, поставил рядом. Все, как одна, придворные дамы вытянули шеи, стараясь в то же время смотреть в сторону — ужасно хочется узнать, в чем дело, но никак нельзя, чтобы тебя заподозрили в подслушивании. Отец и Георг встали рядом с королем и принялись громко болтать о каких-то пустяках — о погоде, о том, когда начнется летнее путешествие двора. Таким образом, мы с королем получили возможность поговорить.

Генрих усадил меня на скамью подле окна, нежно положил руку мне на корсаж:

— Не слишком туго зашнуровано?

— Нет, — усмехнулась я. — Еще совсем рано, ваше величество. Еще почти ничего не видно.

— Молись, чтобы на этот раз получился мальчик.

Я улыбнулась безрассудной улыбкой Болейнов.

— Даже не сомневайтесь. Помните, про малышку Екатерину я никогда не говорила — будет мальчик. На этот раз я совершенно уверена — мальчишка. Может, назовем его Генрихом?

Моя беременность принесла семье немало благ. Отец стал виконтом Рочфордом, а Георг именовался сэр Георг Болейн. Матушке, как виконтессе, разрешалось теперь носить пурпур. Мужу моему был пожалован еще кусок земли, вдобавок к его растущему поместью.

— Похоже, мне надо поблагодарить вас, мадам. — Муж решил сесть рядом со мной за ужином и угождать мне, отрезая лучшие кусочки мяса. Взглянув туда, где сидел король, я улыбнулась, заметив — Генрих смотрит в нашу сторону.

— Всегда рада оказаться полезной, — вежливо ответила я.

Он откинулся в кресле, улыбнулся, но в глазах стояла тоска, тоска пьяницы.

— Итак, нам предстоит еще один год — вы при дворе, я в свите короля, и мы редко друг друга видим и еще реже разговариваем. Вы — любовница, я — монах.

— Не знала я, что вы решили вести воздержанную жизнь. — Я постаралась, чтобы голос мой звучал спокойно.

У него хватило вежливости улыбнуться.

— Я женат, вы замужем. Откуда мне взять наследников для моего нового поместья, если не от жены?

Я кивнула. Мы оба несколько мгновений молчали.

— Вы правы, мне очень жаль, — наконец проговорила я.

— Если опять родится девочка и он потеряет к вам интерес, вас пошлют домой, ко мне. Вы снова станете моей женой, — сказал он как бы между прочим. — Как вы думаете, мы поладим, вы, я и два маленьких бастарда?

— Мне неприятно слышать это слово, милорд. — Я взглянула ему прямо в глаза.

— Осторожно, — напомнил он, — за нами наблюдают.

На моем лице тут же появилась ничего не значащая придворная улыбка.

— Кто наблюдает? Король? — Я не хотела оборачиваться.

— И ваш отец.

Я взяла хлеб, принялась потихоньку отщипывать маленькие кусочки, делая вид — мы говорим о пустяках.

— Мне неприятно слышать, когда вы так говорите о Екатерине. Она носит ваше имя.

— Так что — я должен ее за это любить?

— Мне кажется, когда вы ее увидите — сразу полюбите. Такая красивая девочка. Не могу представить, чтобы вы ее не полюбили. Надеюсь, смогу побыть с ней этим летом в Гевере. Она уже, наверно, учится ходить.

Он опустил глаза:

— Так вот чего вам на самом деле хочется, Мария. Вы любовница короля Англии, а ваше заветное желание — жить в маленьком замке и учить дочку ходить.

Я усмехнулась:

— Глупость, правда? Но так и есть. Ни на что на свете не променяла бы такой возможности.

Он покачал головой, начал ласковым голосом:

— Мария, поправьте меня, если я ошибаюсь. Мне раньше казалось — вы меня просто использовали, я очень сердился на вас и эту волчью стаю — вашу драгоценную семейку. А теперь мне вдруг пришло в голову, это мы на вас наживаемся. Мы все благоденствуем и преуспеваем, а вы между всеми нами как кусок бисквита, брошенного в пруд уткам — всяк надкусывает, всяк ест живьем. Наверно, вам надо было выйти замуж за кого-то, кто бы вас любил, заботился о вас и без перерыва делал вам младенцев, чтобы вы могли их сами кормить.

Представив себе эту картину, я только улыбнулась.

— Хотели бы вы быть замужем за таким человеком? Мне бы это понравилось. Я бы хотел, чтобы вы жили с тем, кто вас любит и никому не отдает, как бы выгодно это ни казалось. Когда я пьян и грустен, мне иногда хочется набраться храбрости и стать таким человеком.

Я молчала, не отвечая, пусть любопытные соседи по столу отвлекутся на что-нибудь еще.

— Что сделано — сделано, — мягко проговорила я. — Все было за меня решено, раньше, чем я выросла и научилась думать самостоятельно. Уверена, милорд, вы совершенно правы, подчиняясь желанием короля.

— Я могу, по крайнем мере, употребить свое влияние хотя бы раз и уговорить его отпустить вас в Гевер этим летом. Хоть это я могу для вас сделать.

— Как я была бы рада, — прошептала, глядя ему прямо в лицо и чувствуя, как мои глаза наполняются слезами — снова увидеть крошку Екатерину. — Да, милорд, я была бы несказанно рада.

Уильям сдержал свое слово. Поговорил с моим отцом, поговорил с дядей. И в конце концов поговорил с королем. Мне разрешили удалиться в Гевер на все лето, проводить время с Екатериной в прогулках по яблоневому саду.

Георг дважды без предупреждения являлся с визитом, влетал галопом во двор замка, без шляпы, без камзола, так что все служанки просто умирали от восторга и желания. Анна донимала брата вопросами — что делается при дворе, кто за кем ухаживает, но он был утомлен и молчалив, часто в знойный полдень поднимался по каменным ступеням в часовенку наверху, где на потолке плясали отблески воды из замкового рва. Там он преклонял колени и проводил часы в молчании — молился, мечтал, Бог ведает.

Он был страшно недоволен женой. Джейн Паркер никогда не приезжала с ним в Гевер, он ей не разрешал. Эти дни, проведенные с нами, не предназначались для ее любопытных глаз и постоянной, жадной жажды скандала.

— Она просто какое-то чудовище, — как-то раз в разговоре со мной бросил он. — Ровно как я боялся — просто ужасно.

Мы сидели в маленьком садике, разбитом у въезда в замок. Деревья и изгороди скульптурно подстрижены, являя собой истинные произведения искусства. Каждый кустик, каждый цветок на своем месте, все цветет и благоухает. Мы уселись втроем на каменной скамье подле фонтана, издававшего негромкий, мелодичный шум — словно дождь, стучащий по крыше дома. Георг удобно устроил темноволосую голову у меня на коленях. Я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза.

Анна сидела на другом конце скамьи.

— И впрямь ужасно?

Он открыл глаза, но вставать поленился. Поднял руку, стал загибать пальцы, подсчитывая грехи жены:

— Во-первых, она отвратительно ревнива. Я за дверь не могу ступить без того, чтобы она не принялась за мной следить. Она из ревности затевает такие невзаправдашние битвы.

— Невзаправдашние? — удивилась Анна.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — нетерпеливо бросил он и вдруг начал фальцетом: — Если я вас снова увижу с этой фрейлиной, сэр Георг, тогда все уже будет ясно! Если вы с этой девушкой еще раз приметесь танцевать, сэр Георг, придется мне поговорить и с вами, и с ней.

— До чего отвратительно, — согласилась Анна.

— Во-вторых, — он продолжил список, — она на руку нечиста. Если у меня в кармане шиллинг завалялся и она думает, я не замечу, его уж нет как нет. Оставь на столе какую безделушку, мигом сцапает, словно сорока.

Анна была в восторге.

— Правда? Помнится, у меня раз пропала шитая золотом лента, наверно, она взяла.

— В-третьих, а это хуже всего, гоняет меня в постели, как сучка во время течки.

Я не могла удержать смеха.

— Георг!

— Да, да, — подтвердил он. — Уже насмерть меня загнала.

— Тебя? — насмешливо переспросила Анна. — Я думала, тебе только того и надо.

Брат сел, покачал головой, ответил серьезно:

— Я не о том, ты не понимаешь. Кто бы возражал против пылкой страсти в постели, если, конечно, все остается в семье и она меня не позорит. Дело не в этом. Ей нравится… — Он внезапно замолчал.

— Скажи нам, скажи, — смеясь, взмолилась я.

Анна вдруг нахмурилась и шикнула на меня:

— Перестань. Тут дело серьезное. Что ей нравится, Георг?

— Это даже не похоть, — с трудом выговорил он. — С похотью я бы как-нибудь справился. И не то, что ей чего-то такого необычного хочется — я тоже не прочь порезвиться. Но ей нравится власть — власть надо мной. Недавно она меня спросила, не хочу ли я какую-нибудь девушку. Обещала привести девчонку, и что хуже всего — хотела за нами наблюдать.

— Ей нравится смотреть? — переспросила Анна.

Брат покачал головой:

— Нет, мне кажется, ей нравится все устраивать. Сдается, ей нравится подслушивать под дверьми, подглядывать в замочную скважину. Ей хочется все устроить, а потом смотреть, как другие этим занимаются. Когда я сказал «нет»… — Тут он снова резко оборвал себя на полуслове.

— Что она тогда предложила?

Георг покраснел:

— Мальчика.

Я хихикнула, шокированная его словами, но Анна не смеялась.

— Почему она предложила тебе мальчика, Георг?

Он отвернулся.

— Там есть один хорист, хорошенький такой мальчишка, голос сладкий, словно у девушки, но при этом остроумный, как мужчина. Я ничего не говорил и ничего не делал. Но она раз заметила, как я смеялся какой-то его шутке, похлопал парня по плечу — она везде видит похоть.

— Это уже второй раз, как твое имя связывают с именем какого-то мальчишки. — Анна была недовольна. — Помнишь того мальчишку-пажа, которого в прошлом году отослали домой?

— Ничего тогда не было, — буркнул брат.

— А теперь?

— И теперь ничего.

— Какое опасное ничего, — заметила Анна. — И тогда ничего, и сейчас ничего. Девчонки — это пустяк, но за такие дела могут и повесить.

Мы помолчали, мрачная компания под ярким летним солнцем. Георг покачал головой.

— Все это ничего не значит, — повторил он. — Никому до этого и дела нет. Просто меня уже тошнит от женщин, постоянных заигрываний, от всех этих разговоров про женщин. Знаете, все эти сонеты, и флирт, и пустые обещания. Мальчики — чистые и понятные… — Он отвернулся. — Но это все пустяки, не стоящие внимания.

Анна глядела на брата, в глазах невысказанный вопрос.

— Один из страшных грехов. Тебе бы лучше избавиться от подобных пустяков.

Он встретил ее взгляд.

— Я помню, мисс Всезнайка.

— А Франциск Уэстон? — спросила я.

— А он-то тут при чем?

— Вы все время вместе.

Георг нетерпеливо покачал головой и поправил меня:

— Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила — устал я от дамского тщеславия.

Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Заметила, скривившись, на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.

Было решено — Анна вернется ко двору весной.

— Она получила хороший урок, — рассудительно заметил отец. — Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.

Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме — что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, — герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.