— Ничего подобного, вот в чем дело! Король тебе не поможет, и я тебе помогать не буду. Очутишься у него в постели — и делай что хочешь. Можешь попросить его устроить детскую и качать детей, сидя на английском троне. Можешь даже меня изгнать. А пока — ты не более чем старая, глупая, ни на что не годная шлюха.

Мертвая тишина воцарилась в комнате.

— Понятно, — произнесла я сухо.

— Вот и хорошо. — Он отошел от камина и одернул камзол. — Ты еще скажешь мне спасибо в день коронации.

— Да. — Ноги не держали меня. — Можно мне сесть?

— Нет, — ответил он. — Приучайся стоять.

Вечером у королевы танцы, король даже прислал своих музыкантов. Всем ясно — он сел рядом с женой только для того, чтобы любоваться танцующими дамами. Среди них Анна в синем платье, чепец в тон, на шее — любимая золотая подвеска в форме буквы «Б» на жемчужном ожерелье, как будто подчеркивает — она свободна.

— Потанцуй и ты, — тихонько прошептал Георг мне в самое ухо. — Все этого ждут.

— Ни за что не решусь. У меня кровотечение, могу и в обморок упасть.

— Вставай и иди танцевать. Клянусь, Мария, надо, обязательно надо, а не то проиграешь.

Он подал мне руку.

— Тогда держи меня покрепче. Подхватишь, если начну падать.

— Приму удар на себя.

И повел меня в круг танцующих. Анна, конечно, заметила, с какой силой Георг держит мою руку пониже локтя, до чего я бледна. Похоже, предвкушает — сейчас я грохнусь на пол. Но дядя смотрит на нас, и в ответ на требовательный взгляд матери она тянет за собой Франциска Уэстона, своего партнера, и уступает мне место. Георг ведет меня вдоль ряда танцующих по направлению к королю, я поднимаю глаза и улыбаюсь его величеству.

Одна фигура, еще одна, а потом к нам подходит сам король, заявляет Георгу:

— Я потанцую с вашей сестрой, если она не устала.

— Вы окажете ей честь.

— С вами я могу танцевать хоть всю ночь, ваше величество, — отвечаю я с сияющей улыбкой.

Георг с поклоном отступает назад. Потянул Анну за подол платья, отвел к стене.

Танец начался. Наши ладони соприкоснулись. Но приближались ли мы друг к другу или отходили в сторону, король не сводил с меня глаз.

Под тугой шнуровкой корсажа живот болит нестерпимо. По затянутой груди течет пот. Я продолжаю улыбаться сияющей, но безрадостной улыбкой. Остаться бы с Генрихом наедине, уж я его уговорю отправить меня с детьми в Гевер на лето, когда он все равно охотится. Мысль о сыне пронзила грудь острой болью, как от прихлынувшего молока. С радостной улыбкой взглянула через круг танцующих на отца моих детей, словно мечтаю лечь с ним в постель только ради него самого, а вовсе не ради выгоды для меня и моих родных.

Вечером Анна занялась моим купанием с особенной тщательностью.

— Боже милостивый, ты меня доведешь, — злобно шипела она, шлепая на меня холодную простыню. — Опять кровь. Как он это вынесет?

Я закуталась в простыню и начала причесываться сама, прежде чем она успеет наброситься на меня с частым гребнем — вырвать мне все волосы под предлогом борьбы со вшами.

— Может, он и не пошлет за мной. — Я так устала от танцев, от мучительного стояния на ногах, пока Генрих полчаса официально прощался с королевой, что мечтала только об одном — рухнуть в постель.

В дверь постучали, и Георг сунул голову в комнату.

— Отлично. — Он заметил, что я сижу полуголая после мытья. — Он зовет тебя. Накинь платье, и пойдем.

— Он храбрец, однако, — съязвила Анна. — Молоко подтекает, кровь идет, глаза на мокром месте.

Георг хихикнул, как мальчишка:

— Ты нежнейшая из сестер, Аннамария. Она должна каждое утро Бога благодарить за тебя — кто еще может так поддержать и ободрить?

У Анны хватило совести смутиться.

— А вот и кое-что от кровотечения. — Он вынул из кармана комок ваты.

Я взглянула с подозрением:

— Что это?

— Одна шлюха посоветовала. Сунешь между ног, и кровотечение на время прекратится.

Я скорчила гримасу:

— А вовнутрь не провалится?

— Она сказала, что нет. Попробуй, Марианна. Ты должна быть у него в постели сегодня.

— Отвернись тогда.

Георг отвернулся к окну, а я прилегла на кровать и неловкими пальцами попыталась последовать его совету.

— Дай мне, — вмешалась Анна. — Видит Бог, все приходится за тебя делать.

Она сунула тампон и протолкнула поглубже. Я задохнулась от боли. Услышав мой хрип, Георг обернулся.

— Незачем убивать сестричку, — мягко произнес он.

— Эта штука должна быть внутри, так ведь? — Анна, сердитая и раскрасневшаяся, требовала ответа. — Девочку надо закупорить.

Георг протянул мне руку. Морщась от боли, я сползла с кровати.

— Видит Бог, Анна, если ты когда-нибудь покинешь двор, сможешь стать колдуньей. — Его голос звучал очень ласково. — Доброта уже налицо.

Она нахмурилась, но промолчала.

— Ну, что ты такая кислая? — поинтересовался он у сестры.

Я накинула платье и влезла в туфли на высоченных алых каблуках.

— Вовсе не кислая, — отрезала Анна.

— Ага! — До него наконец дошло. — Я тебя насквозь вижу, маленькая мисс Анна. Тебе велели отступить и оставить его Марии. Ты — всего лишь придворная дама при старой королеве, а твоя сестра поднимается к трону.

Лицо Анны исказилось от ревности.

— Мне девятнадцать лет, — горько сказала она. — Добрая половина двора считает меня самой красивой женщиной в мире. И все знают — я самая остроумная и изящная. Король глаз от меня отвести не может. Сэр Томас Уайетт уехал во Францию, чтобы спастись от меня. А сестра — на год моложе, а уже замужем и родила двух детей от самого короля. Когда же наступит моя очередь? Когда я выйду замуж? Где моя пара?

Повисло молчание. Георг легонько погладил раскрасневшуюся Анну по щеке.

— Аннамария, Аннамария, — произнес он нежно. — Разве найдется для тебя пара? Ни король Франции, ни император Испании не достойны тебя. Ты лакомый кусочек, совершенство во всех отношениях. Не торопись, когда ты станешь сестрой королевы Англии, тогда посмотрим. Чем растрачивать себя на жалкого герцога, лучше обеспечить будущее Марии, а потом она поможет тебе.

Она невольно рассмеялась. Георг наклонился и легко коснулся губами ее щеки.

— Ты на самом деле абсолютное совершенство, и мы все тебя обожаем. Бога ради, так и держись. Если узнают, какая ты без посторонних, мы пропали.

Анна отшатнулась и замахнулась на брата, но Георг со смехом отдернул голову и обернулся ко мне:

— Пойдем, будущая королева. Все готово? Ничего не забыли? — Он повернулся к Анне. — Он сможет сделать свое дело? Ты не слишком туго ее зашпаклевала?

— Сможет, — сердито буркнула Анна. — Но будет чертовски больно.

— Не будем об этом беспокоиться, — улыбнулся Георг. — В конце концов, наш счастливый билет, наша надежда, которую мы подкладываем королю в постель, уже далеко не девочка. Пойдем, детка. Потрудись ради нас, Болейнов, мы все рассчитываем на тебя.

Он прервал поток болтовни, только когда мы прошли через большой зал и поднялись по темным ступенькам к королевским покоям. У короля сидел кардинал Уолси, так что Георг потянул меня на скамью под окном и принес бокал вина. Мы ожидали, пока король и его самый доверенный советник закончат разговор вполголоса.

— Наверно, считают кухонные объедки, — шепнул, озорничая, Георг.

Я улыбнулась. Попытки кардинала вести королевский двор с меньшей расточительностью служили постоянным источником развлечения тем придворным, чьи доходы росли как раз благодаря этому чрезмерному мотовству, а значит, и моей семье.

Позади нас кардинал поклонился и приказал пажу собрать бумаги. Кивнул нам, пока Георг усаживал меня в только что освободившееся кресло перед камином.

— Желаю доброй ночи, ваше величество, мадам, сэр, — произнес кардинал и покинул комнату.

— Выпей с нами бокал вина, Георг, — предложил король.

Я взглянула на брата с мольбой.

— Благодарю, ваше величество. — Георг разлил вино — королю, мне и себе. — Вы работаете допоздна, сир?

Генрих махнул свободной рукой:

— Ты же знаешь кардинала. Неутомим в трудах.

— Но смертельно скучен, — дерзко продолжил Георг.

— Ты прав, смертельно скучен, — злорадно согласился король.

Он отослал Георга в одиннадцать, а в двенадцать мы очутились в постели. Он нежно ласкал меня, нахваливал пышность груди и округлость живота. Я старалась запомнить его слова — в следующий раз, когда мать опять начнет попрекать меня, смогу ответить, что и такой нравлюсь королю. Но не было радости в моем сердце. Когда забрали моего сына, с ним исчезла и часть меня. Не могу я любить этого человека, зная — он не станет меня слушать, зная — я не смею обнаружить мое горе. Он — отец моих детей, но нисколько ими не интересуется, они слишком малы, их не используешь как фишки в игре «Кто наследует трон?». Он не первый год мой любовник, но до сих пор главная задача — не дать ему возможности узнать меня. Он лежал на мне, двигался внутри меня, а я чувствовала себя такой же одинокой, как моя тезка-шхуна посреди океана.

Генрих сразу же заснул. Навалился на меня, тяжело дышит прямо в лицо, борода щекочет шею. Впору разрыдаться, но я лежу тихо. Я — Болейн, а не кухонная девка, могу и потерпеть.

Лежу тихо и вспоминаю, как сияет луна над рвом замка Гевер, мечтаю о своей уютной спальне, о собственной постели. Стараюсь не думать о детях: Катерина в своей кроватке в Гевере, малыш Генрих в колыбельке в Виндзоре. Нельзя плакать у короля в постели. Надо быть готовой улыбнуться, как только он проснется.

К моему удивлению, он проснулся в два.

— Зажги свечу, — попросил он. — Не могу спать.

Вылезла из постели. Болела каждая косточка — не шутка пролежать столько времени под тяжестью его тела. Разворошила дрова в камине, зажгла свечу от пламени. Генрих сел и натянул одеяло на голые плечи. Я накинула платье и устроилась в кресле, ожидая, чего он еще захочет.

С ужасом заметила — он тоже отнюдь не кажется счастливым.

— Что случилось, милорд?

— Как ты думаешь, почему королева не родила мне сына?

Я была ошарашена таким поворотом и не смогла быстро найти учтивый ответ, как полагалось бы придворной даме.

— Я не знаю. Простите, сир, ее время прошло.

— Ясно, — нетерпеливо прервал он. — Ну а раньше? Когда я женился на ней, мне было восемнадцать, а ей двадцать три. Она была прекрасна, не могу выразить, как прекрасна. Да и я был самый привлекательный принц в Европе.

— Вы и сейчас такой, — быстро вставила я.

Он самодовольно улыбнулся:

— Не Франциск?

Я отмела короля Франции:

— Никакого сравнения с вами.

— Я уже был сильным, зрелым мужчиной. Все это знали. И она сразу же зачала. Знаешь, как скоро после свадьбы она почувствовала первое движение ребенка?

Я покачала головой.

— Через четыре месяца! Только подумай! Я сделал ей ребенка в первый же месяц. Разве это не мужская сила?

Я ждала, что будет дальше.

— Девочка. В январе родилась мертвой.

Я отвернулась к огню — не могла видеть его расстроенного лица.

— Она снова понесла. На этот раз — мальчик. Принц Генрих. Мы окрестили его, устроили турнир в его честь. В жизни не был так счастлив. Его назвали Генрихом в честь меня и в честь моего отца. Мой наследник, мой сын. Родился первого января и умер в марте.

Я застыла — моего сыночка, моего Генриха забрали от меня, а ведь он тоже может не дожить до трех месяцев. Король не обращал на меня внимания — он был далеко, в прошлом, когда он был немногим старше, чем я теперь.

— Следующий ребенок — перед войной с Францией. Выкидыш случился в октябре. Осенняя утрата. Вся радость победы над Францией отравлена. И королева тоже погасла. Через два года, весной — еще один ребенок родился мертвым, опять мальчик. Еще один принц Генрих, если бы только выжил. Но он не выжил. Никто из них не выжил.

— У вас есть принцесса Мария, — шепотом напомнила я.

— Она была следующей. Я был уверен — теперь все изменится. Бог знает, на что я надеялся — я думал, это была просто неудачная полоса, может быть, болезнь, что-то такое, а теперь это прошло. Раз один ребенок выжил, за ним последуют и другие. Но ей понадобилось два года, чтобы снова забеременеть. Опять девочка — и опять мертвая.

Затаив дыхание, следила я за этой семейной историей. Слышать страшный список потерь из уст отца было так же мучительно, как видеть его жену, преклоняющую колени у молитвенной скамеечки, когда она, перебирая четки, называет одного за другим умерших детей.

— Но я знаю, в чем дело. — Генрих приподнялся на подушках, его лицо, только что полное горя, пылало гневом. — Я-то был в полной силе, я-то мог иметь детей. У Бесси Блаунт уже был сын от меня, когда королева рожала своего последнего мертвого ребенка. У Бесси — сын, а у королевы только детские трупики. Почему так должно было случиться? Почему?