Филиппа Грегори - Другая Болейн

Я кивнула с серьезным видом.

— Совершенно очевидно, нельзя брать в жены вдову брата. Ее бесплодие — проклятие Господне. Не было благословения этому лживому союзу. Какой уже год Господь отворачивает лицо Свое от меня, надо было раньше заметить. Королева — не моя жена, она жена Артура.[20]

— Но ведь брак не был осуществлен…

— Какая разница? К тому же он был осуществлен.

Я только кивнула.

— Пойдем спать, — устало сказал Генрих. — Не могу больше этого выносить. Хочу освободиться от греха. Нужно сказать королеве, что я оставляю ее. Я должен очиститься от чудовищного греха.

Покорно пошла к постели, сбрасывая плащ с плеч. Откинула простыни, легла. Генрих упал на колени в ногах кровати и стал горячо молиться. Я вслушивалась в его бормотание и вдруг поняла, что тоже молюсь — одна слабая женщина молится за другую. Я возносила молитву за королеву теперь, когда самый могущественный человек в Англии винил ее за то, что она ввела его в смертный грех.

Мы вернулись в Лондон. Даже Гринвич, один из любимейших замков короля, не рассеял его мрачного настроения. Генрих проводил много времени с церковниками и советниками, поговаривали — он пишет новую книгу, еще один богословский трактат. Но я-то знала, в чем дело, — ночи напролет, пока он читал и писал, я сидела рядом. Король мучительно пытался понять, в чем состоит Божья воля: подобает ли жениться на вдове брата и тем самым позаботиться о ней, или надо отослать вдову брата прочь, ведь посмотреть на нее с вожделением — оскорбить брата. Но Бог не давал определенного ответа. В одном месте в Библии говорилось одно, в другом — другое. Чему же следовать? Такое решение под силу только целой коллегии богословов.

По-моему, очевидно — надо женится на вдове брата, тогда дети получат хорошее воспитание, а достойная женщина будет окружена заботой. Благодарение Господу, я не рискнула высказать свое мнение на вечерних совещаниях. Там дискутировали по-гречески и по-латыни, читали тексты в подлиннике, изучали мнение отцов церкви. Одно их явно не интересовало — что думает совершенно обыкновенная женщина с капелькой здравого смысла.

Я ничем не помогла королю, да и не могла помочь. Анна — вот кто ему был нужен. Ее быстрый ум, способность перевести путаный клубок богословских рассуждений в шутку, рассмешить его именно тогда, когда он ломает голову над этими проблемами.

Они гуляли под ручку каждый день, головы склонены друг к другу — то ли заговорщики, то ли любовники, но если помедлить возле них, услышишь:

— Но Апостол Павел ясно высказался по этому вопросу, — говорит Анна.

— Думаете, он имеет в виду именно это? А я полагаю, он отсылает к другому отрывку, — возражает Генрих.

Мы с Георгом тащимся за ними, как покладистые компаньоны, и наблюдаем — Анна то сжимает руку короля, убеждая в своей правоте, то отрицательно качает головой.

— Почему бы просто не бросить королеву? — спросил Георг. — Ни один двор в Европе его не осудит. Все знают, как он мечтает о сыне.

— Король любит быть о себе хорошего мнения. — Я увидела, как Анна повернула голову, услышала ее звенящий смех. — Не может позволить себе оставить женщину только потому, что она постарела. Значит, надо убедиться — на то Божья воля. Найти причину поважнее, чем собственное желание.

— Будь я королем, как он, я бы уж следовал своим желаниям, не беспокоясь, есть на то Божья воля или нет! — воскликнул Георг.

— Ты же цепкий, жадный Болейн. А он король и хочет поступать правильно. Не может решиться, пока не поймет — Бог на его стороне.

— Уж Анна ему поможет, — зло заметил Георг.

— Какой совестливый советник нашелся, — съязвила я. — В ее руках его бессмертная душа в безопасности.

Созвали семейный совет. Я этого ждала. Со времени возвращения из Ладлоу дядюшка молча, пристально наблюдал за мной и Анной. Этим летом он был при дворе, видел — король целый день проводит с Анной, его неодолимо влечет к ней. А с наступлением ночи привычно посылает за мной. Дядю сбивала с толку страсть короля к нам обеим. Он не знал, в какое русло направить короля, что Говардам повыгодней.

Георг, Анна и я встали в ряд перед столом, дядюшка уселся напротив, мать рядом, на стуле поменьше.

— Нет сомнения, король влюблен в Анну, — начал дядюшка. — Но если она просто заменит Марию в качестве фаворитки короля, мы ничего не выиграем. Хуже того, проиграем — она не замужем, и когда все кончится, будет ни на что не годна и никому не нужна.

Интересно, неприятно матери обсуждать любимую старшую дочь? По лицу не скажешь. Семейные дела, чувства тут ни при чем.

— Анна должна отступиться, — решил дядя. — Ты только портишь Марии игру. У нее сын и дочь от короля, а что мы за это получили, кроме земель?

— И титулов с должностями, — негромко вставил Георг.

— Не отрицаю. Но Анна гасит его пыл.

— Да нет у него никакого пыла, — злобно бросила Анна. — Просто привычка. Совсем другое дело. Вы же женатый человек, дядя, могли бы понимать.

Георг только рот раскрыл, а дядина улыбка больше похожа на волчий оскал.

— Благодарю, миссис Анна. Твое остроумие более уместно во Франции, но раз уж ты в Англии, напоминаю — английские женщины с милой улыбкой делают, что им велят.

Анна склонила голову, но было видно, она покраснела от злости.

— Поедешь в Гевер, — резко бросил он.

— Только не это! Что там делать?

— Ты непредсказуема и неуправляема, — произнес дядя с жестокой откровенностью.

— Если я останусь при дворе, он влюбится в меня. — Анна была в отчаянии. — Не отсылайте меня в Гевер. Это не для меня!

— Ну не навсегда же. Только до Рождества. Конечно, Генрих очень привязан к тебе, но как это использовать? Не можешь же ты стать его любовницей, пока не замужем, а ни один нормальный человек на тебе не женится, пока ты королевская фаворитка. Ну и положеньице!

Анна проглотила ответ, который вертелся у нее на кончике языка, и сделала реверанс:

— Весьма признательна. Но не могу понять, чем мое пребывание в Гевере в полном одиночестве, вдали от двора поможет семье.

— Уйдешь с дороги, не будешь мешать королю. Он разведется с Екатериной и сможет жениться на Марии, не забывай, у нее двое очаровательных малюток. Получит и жену и наследника разом. А ты только картину портишь.

— Так вы хотите меня вымарать? Кем вы себя вообразили, Гольбейном?[21]

— Придержи язычок, — вмешалась мать.

— Найдем тебе мужа, — пообещал дядюшка. — Во Франции, если не в Англии. Вот станет Мария королевой Англии, так и найдем. Выберешь самого лучшего.

Анна впилась ногтями в стиснутые руки.

— Ничего мне от нее не нужно! Не будет она королевой! Выше, чем сейчас, ей не подняться. Раздвинула ноги, родила ему двоих детей, а он все еще не позаботился о ней. Она ему нравилась, пока он ее добивался, разве вы не видите? Он же охотник, ему нужна погоня. Мария попалась, игра окончена, видит Бог, ни одна женщина не уступала так легко. Сейчас он ее просто использует. Кто она — уж скорее жена, чем любовница, только жена без признания и уважения.

Она употребила неверное словцо.

— Жена? — улыбнулся дядя. — Надеюсь, что так. Пришла пора немного отдохнуть от тебя и посмотреть, чего сможет добиться Мария, если ты не будешь путаться под ногами. В этом соревновании у Марии больше шансов.

Сладко улыбаясь Анне, я сделала реверанс.

— У меня больше шансов, — повторила я. — Ей пора выйти из игры.

Анна отправилась в Гевер, и я уложила в ее дорожный сундучок рождественские гостинцы детям. Екатерине — марципановый домик, с черепичной крышей из жареного миндаля и окошками из жженого сахара. Попросила Анну вручить подарок на двенадцатую ночь Рождества и передать — мама любит свою дочку, мама скучает и скоро снова приедет.

Анна плюхнулась в седло с грацией фермерши, собирающейся на рынок. Никто ее не видит, какой смысл казаться изящной и приветливой.

— Почему бы не наплевать на всех и не удрать к своим любимым деткам? — Ее слова бередили мне душу.

— Благодарю за совет. Уверена, ты желаешь мне только добра.

— Один Бог знает, что ты тут без меня наворотишь.

— Бог, конечно, знает, — с готовностью подтвердила я.

— Есть женщины, на которых женятся, и есть, на которых не женятся, — провозгласила Анна. — Мужчины не утруждают себя женитьбой на любовницах вроде тебя, дети там или не дети.

Я радостно улыбнулась. Конечно, Анна куда находчивей и остроумней, а тут, в кои-то веки, и у меня в руках оказалось оружие.

— Подозреваю, ты права. Но есть и третий сорт женщин — на них не только не женятся, а даже и любовницами не хотят сделать. Женщины, которые едут на Рождество в одиночестве домой. Похоже, ты именно из таких, дорогая сестрица. Счастливого пути!

Повернулась на каблуках и ушла. Что ей оставалось? Сестра кивнула сопровождавшему ее солдату, рысью выехала из ворот, поскакала по дороге в Кент. А хлопья снега кружились в воздухе.

Как только двор обосновался в Гринвиче, готовясь отпраздновать Рождество, положение королевы определилось. Ее не замечали, ею пренебрегали, любой придворный знал — она в немилости. До чего же мерзкое зрелище — мелкие птички среди бела дня толпой набросились на сову.

Племянник Екатерины, император Испании, подозревал — что-то затевается, направил в Англию нового посла по имени Мендоса.[22] Хитрый законник, без сомнения, сможет представлять интересы королевы и вновь привести Испанию и Англию к согласию. Я застала дядю за секретным совещанием с кардиналом Уолси, догадалась — он не облегчит задачу послу Мендосе.

И оказалась права. Посол не попал ко двору во время рождественских праздников. Бумаги якобы оказались не в порядке, его не допустили ни к королю, ни к королеве. За ее перепиской следили, она не могла даже получить подарки, пока их не обследуют слуги.

Близилась двенадцатая ночь, а новый посол все еще не встретился с королевой. Только к середине января Уолси прекратил игру в кошки-мышки и признал — посол Мендоса на самом деле является представителем императора Испании и может вручить верительные грамоты королю и письма королеве.

Я как раз находилась в покоях королевы, когда вошел паж кардинала и передал просьбу посла уделить ему внимание. Кровь бросилась королеве в лицо, она вскочила на ноги:

— Надо бы переменить платье, но нет времени.

Я стояла за ее креслом, одна я и осталась, остальные дамы прогуливались с королем по саду.

— Посол Мендоса привез вести от племянника. — Королева уселась в кресло. — Надеюсь, он сумеет укрепить союз между племянником и мужем. В семье не должно быть ссор. Сколько себя помню, Испания и Англия союзники, раздоры все испортят.

Я кивнула, дверь открылась.

Это не был посол со свитой, несущий подарки, письма и частные послания от императора Испании. В дверях показался кардинал, злейший враг королевы, который ввел в комнату посла, словно шут — дрессированного медведя. Посол был взят в плен. Он не мог поговорить с королевой наедине, его багаж давным-давно обыскали. Нет, этому человеку не удастся склонить короля к новому союзу с Испанией, ему не вернуть королеве подобающее положение при дворе. Он сам едва не стал заложником кардинала.

Рука, протянутая для поцелуя, не дрожит. Голос ласков и мелодичен. Королева учтиво приветствует кардинала. И как догадаться, что ее погибель входит сейчас вместе с угрюмым послом и улыбающимся кардиналом. В этот момент королева понимает: ни друзья, ни семья ей не помогут. Она совершенно одна, полностью беззащитна.

В конце января, во время рыцарского турнира король отказался сесть в седло и выбрал Георга сражаться вместо него за королевский штандарт. Георг выиграл бой и получил в награду пару новеньких кожаных перчаток.

Той же ночью я застала короля в мрачном расположении духа. Завернувшись в теплый плащ, он сидел у камина, рядом недопитая бутылка, еще одна, пустая, валяется в золе в лужице красного вина.

— Как вы себя чувствуете, ваше величество? — заботливо спросила я.

Он обернулся. Налитые кровью глаза, изможденное лицо.

— Плохо, — ответил спокойно.

— Что случилось? — Я говорила нежно и просто, как с Георгом. Сегодня он не был похож на грозного короля. Просто мальчик, печальный мальчик.

— Я сегодня не участвовал в турнире.

— Знаю.

— И больше, может быть, никогда не сяду на лошадь.

— Генрих, почему?

Помолчал.

— Я испугался. Разве это не позорно? Когда на меня начали надевать доспехи, понял, что боюсь.

Я не знала, что сказать.

— Это опасное дело — турниры, — обидчиво произнес король. — Вы, женщины, в шатрах, с вашими подарками, с вашими пари, слушаете себе, как трубят герольды, вам не понять. Это не игрушки, тут вопрос жизни и смерти.