Я сразу заметила перемену в королеве, стоило мне только войти в ее апартаменты во дворце. На ней было новое бархатное платье, темно-алого цвета, столь подходящего к теплому оттенку загоревшего лица. Нет, она не молодилась — ей никогда больше не стать молоденькой, но в ней царила непоколебимая уверенность, которой Анне в жизни не приобрести.

Она приветствовала нас с сестрой легкой иронической улыбкой, спросила, как поживают мои дети, осведомилась о здоровье Анны. Если королева и думала, что стране бы пошло на пользу, если бы горячка унесла Анну, как многих других, то мысли свои она хранила при себе.

Мы все еще считались ее придворными дамами, хотя спальня и гостиная, которую нам отвели, были чуть ли не больше, чем покои самой королевы. Остальные придворные дамы порхали с места на место — то в гостиной у королевы, то в нашей гостиной, то в приемной у короля. Привычная придворная дисциплина нарушилась, теперь можно было всего ожидать. Король и королева разговаривали друг с другом весьма любезно. Папский легат уже выехал из Рима, но почему-то путешествие его затянулось. Да, Анна вернулась ко двору, но король только что провел целое лето без нее, и весьма приятное лето. Похоже, за это время страсть его слегка поостыла.

Никто не осмеливался предсказывать дальнейший ход событий. Немало придворных и всякого другого народа сначала появлялось в приемной у королевы, а потом перекочевывало в нашу гостиную — засвидетельствовать свое почтение Анне. Находились и те, кто ставил на другую лошадку, и начинали свой визит с гостиной Анны. Кое-кто поговаривал, что король вообще вернется ко мне и к подрастающим детишкам. Я не обращала на эти сплетни никакого внимания, пока случайно не услышала, как дядюшка шутит с королем и обсуждает мальчугана-крепыша, живущего в Гевере.

И я, и Анна, и Георг прекрасно знали — дядюшка никогда не проронит и слова попусту. Анна заперлась с нами в спальне.

— Что происходит?

Я покачала головой — ничего не знаю, но Георг отвернулся с виноватым видом.

— Георг!

— Как всегда, ваши звезды встают и заходят в противофазе, — смущенно ответил брат.

— Что такое? — нахмурилась Анна.

— Был семейный совет.

— Без меня?

Георг взмахнул рукой, как отбивающий выпад фехтовальщик.

— Меня вызвали. Я молчал. Слова не проронил.

Мы с Анной набросились на него вместе:

— Семейный совет собрался без нас? И что они сказали? Что им теперь надо?

Георг отстранил нас обеих.

— Хорошо, успокойтесь! Они сами не знают, куда бросаться, куда идти. Они не хотели, чтобы Анна знала — вдруг обидится. Но теперь, когда ты, Мария, так удачно овдовела, а он этим летом совсем Анной не интересовался, они думают — а не пустить ли тебя обратно в дело.

— Да не потерял он ко мне интерес! Не позволю меня вытеснить! — Она повернулась ко мне. — Ты, собака проклятая! Так вот что ты решила сделать…

— Ничего я не делала, — возразила я.

— Ты вернулась ко двору!

— Ты же сама настаивала. Я на короля даже и не гляжу. Я и двух слов с ним не сказала.

Она отвернулась, уткнулась лицом в подушку, как будто видеть нас обоих не могла.

— Но у тебя же его сын! — простонала она.

— И то правда, — мягко отозвался Георг. — У Марии его сын, и теперь она может снова выйти замуж. Семья считает — королю неплохо бы остановиться на ней. Ничто ему не мешает жениться на Марии.

Анна оторвала заплаканное лицо от подушки.

— Да не хочу я его вовсе, — воскликнула я.

— Ну, это уж никого не волнует, — горько произнесла сестра. — Если тебе прикажут, пойдешь как миленькая, займешь мое место.

— Как ты заняла мое, — напомнила я сестре.

Она села. На лице горькая усмешка, словно только что попробовала лимон.

— Ясно дело, одна сестрица Болейн или другая — какая разница. Каждая из нас может стать королевой Англии, а семья — семья нас в грош не ставит.

День за днем Анна старалась вновь очаровать короля. Она отвлекала его от королевы, отвлекала его от дочери. Мало-помалу двор понял — она снова победительница. Да, только она — Анна.

Я наблюдала за ухищрениями соблазна с отрешенностью вдовы. Генрих дал Анне собственный лондонский дом, Дюрем на Стрэнде, у нее были свои покои в Гринвичском дворце, где двор проводил Рождество. Королевский совет постановил — королеве не подобает носить слишком изящную одежду и появляться на людях. Всем было очевидно — дело за малым, приедет кардинал Кампеджо, а там и развод не за горами. Тогда Генрих женится на Анне, а я уеду домой к детям и начну новую жизнь.

Я по-прежнему оставалась главным доверенным лицом и компаньонкой Анны. Стоял уже ноябрь, когда в один прекрасный день сестра потребовала, чтобы мы с Георгом сопровождали ее на прогулку вдоль вздувшейся от дождей реки в Гринвичский дворец.

— Ты, наверно, тревожишься — что теперь с тобой будет, без мужа-то? — начала она, удобно устроившись на скамье и поглядывая на меня.

— Наверно, поживу тут с тобой, пока здесь нужна, а потом уеду домой, в Гевер, — уклончиво ответила я.

— Я могу попросить короля об этом, пусть это будет мой подарок.

— Благодарю, сестрица.

— Я могу попросить его назначить тебе содержание, Уильям же почти ничего тебе не оставил.

— Я знаю.

— Король давал Уильяму на содержание сотню фунтов в год, можно устроить, чтобы эти деньги платились тебе.

— Благодарю, сестрица, — повторила я.

— Знаешь, — как бы между прочим бросила Анна, поднимая воротник, чтобы защититься от резкого ветра, — неплохо бы мне было усыновить твоего Генриха.

— Неплохо бы что?

— Неплохо бы мне усыновить малыша Генриха. Пусть будет моим сыном.

Я остолбенела и только и могла, что тупо смотреть на нее.

— Он тебе даже не особо нравится. — Такая глупая мысль могла прийти в голову только любвеобильной мамаше. — Ты с ним и не играешь никогда. Георг больше времени с ним проводит, чем ты.

Анна отвела глаза, посмотрела на реку, как будто хотела набраться терпения у текущей воды и скученных крыш Сити.

— Нет, конечно нет, но я совсем не за тем собираюсь его усыновлять. Сам по себе он мне и задарма не нужен.

Тут постепенно я сообразила, в чем дело.

— Ага, хочешь моего сыночка, сына короля. Хочешь сына, Тюдора по рождению. А когда король на тебе женится, в придачу получит и сына.

Она кивнула.

Я отвернулась, прошла пару шагов. Башмачки для верховой езды скрипнули на смерзшемся гравии. Пыталась найти подходящий ответ.

— Конечно, ты у меня можешь отобрать ребенка. Тогда уж король меня наверняка не захочет. В одно движение ты сделаешься матерью королевского сынка, да и от меня навеки обезопасишься.

Георг прочистил горло, прислонился к стене, руки сложены на груди, на лице полное бесстрастие. Я повернулась к нему:

— Ты, конечно, знал?

Брат пожал плечами:

— Она мне сказала, когда дело уже было сделано. Она сразу взялась за это, как только мы ей сказали, что семья подумывает—не заняться ли тебе снова королем. Она даже отцу с дядюшкой сообщила только после разговора с королем, когда уже все было решено. Дядюшка считает, неплохое вышло дельце.

Я сглотнула. В горле пересохло.

— Неплохое дельце?

— У тебя всего будет в достатке, — быстро сказал Георг. — Твой сын окажется поближе к трону, а у Анны на руках останутся все козыри, хороший план.

— Но это мой сын! — пробормотала я, задыхаясь. — Он не продается. Он вам не рождественский гусь на базаре.

Георг поднялся на ноги, обнял меня за плечи, развернул к себе.

— Никто его и продает, просто из него делают принца. У него тогда будут все права. Кто знает, не станет ли он следующим королем Англии. Ты должна гордиться такой возможностью.

Я закрыла глаза, похолодевшую кожу обвевал прибрежный ветерок. Мне даже показалось, сейчас в обморок упаду или стошнит меня. Как же мне хотелось свалиться замертво в тяжелой болезни, тогда им придется отвести меня в Гевер и оставить меня и детей в покое.

— А Екатерина? Что станется с моей дочуркой?

— Можешь оставить ее себе, — резко ответила Анна. — Кому нужна эта девчонка.

— А если я откажусь? — Я взглянула в честные глаза брата. Я все еще доверяла Георгу, хотя он меня и не предупредил.

Он покачал головой:

— Не можешь ты отказаться. Она уже все устроила. Подписано по закону, и печать поставлена. И дело с концом.

— Георг, — шепнула я. — Это мой мальчик, мой малыш. Сам знаешь — он для меня вся моя жизнь.

— Ты сможешь с ним видеться, — постарался утешить меня брат. — Будешь ему теткой.

Меня будто ударили. Я споткнулась на ходу, не смогла удержаться на ногах, пришлось опереться на руку брата. Повернулась к молчащей, ласково улыбающейся самой что ни на есть хитренькой улыбочкой Анне.

— Все, все тебе, да? — Слова мои источали ненависть. — Тебе все нужно. Мало тебе короля Англии у ног, еще и мой сын понадобился. Словно кукушонок, всех остальных птенцов в гнезде готова сожрать. Что еще нам надо сделать, чтобы твоему честолюбию было довольно? Всех ты нас погубишь, Анна.

Она отвернулась, не в силах вынести написанной на моем лице ненависти.

— Хочу стать королевой, — только и сказала она. — А вам всем придется мне помогать. Твой сынок Генрих может в этом деле поспособствовать, а потом мы ему отплатим добром за добро. Ты знаешь, как это делается. Только дурак лезет на рожон, как кости лягут, туда и надо идти.

— Когда мы с тобой играем, у тебя кости со свинцом. Я этого тебе не забуду, Анна. На смертном одре твоем припомню тебе, как ты у меня отобрала сыночка. Потому что боишься — своего не будет.

— Почему не будет? — Сестра по-настоящему уязвлена. — Ты родила, так отчего и мне не родить.

Я удовлетворенно расхохоталась, выплевывая слова ей в лицо:

— Потому что дни идут, а ты моложе не становишься. И король тоже не молодеет. Кто знает, будет ли у вас сынок? Я-то от него двух деток зачала, одного за другим, такого прекрасного мальчишку, Генриха моего, Бог лучше на землю не посылал. Тебе ни в жизнь не родить такого второго. Нутром чую, тебе ни за что не родить такого красавчика. Только и можешь, что украсть моего, — сама знаешь, у тебя своего никогда не будет.

Она побелела так, будто на нее снова напала горячка.

— Прекратите, — вмешался Георг, — прекратите, вы обе!

— Не смей этого больше повторять, — шипела сестра. — Не смей меня проклинать. Если я упаду, то и тебя за собой утяну, Мария. И Георга, и всех остальных. Не смей такого повторять, а не то сошлю в монастырь и вовек своих детей не увидишь.

Она вскочила на ноги, бросилась бежать, только мелькала отороченная мехом накидка. Я смотрела, как она несется по тропинке ко дворцу, и думала — опасней врага не сыскать. Теперь она помчится прямиком к дядюшке Говарду, а то и к самому королю. Анну сейчас все слушаются, все, кто имеет власть надо мной. И если она пожелает моего сыночка или даже самой моей жизни, ей достаточно только слово сказать.

Георг накрыл ладонью мою руку.

— Прости, сестренка, — неловко произнес он. — По крайней мере, дети останутся в Гевере, и ты сможешь с ними видеться.

— Она все себе берет, — выдохнула я. — Она всегда все брала. Но этого я ей вовек не забуду.

Весна 1529

И вот мы с Анной в монастыре Черных Братьев, прячемся за занавесями в самом дальнем углу. Не можем мы пропустить такого случая. Никто не может, всяк ищет хоть малейшего повода прийти сюда. Такого в Англии еще не случалось. Сегодня здесь будет слушаться дело о браке короля и королевы Англии, самое необычайное судебное разбирательство, необыкновенное событие.

Двор находится в Брайдуэльском дворце — прямо рядом с монастырем. Каждый вечер король с королевой будут восседать рядом за пиршественным столом во дворце, а по утрам отправляться в монастырь, где собирается суд, чтобы решить — а был ли брак в действительности, можно признать ли законными эти двадцать долгих лет их любви.

Что за ужасный день! Королева в самом лучшем наряде, она, очевидно, решила не обращать внимания на постановление суда, предписывающее ей не одеваться слишком роскошно. На ней новое красного бархата платье с накидкой, отороченной золотым шитьем. На рукавах и подоле — опушка из черного соболя. Темно-красный чепец обрамляет лицо, на котором ни усталости, ни грусти. Вот уже два года старается она не показать своих чувств, оживленная, пылкая, готовая бороться до конца.

Когда короля просят выступить перед судом, он подымается и объявляет собранию, что его всегда мучили сомнения о законности этого брака, с самого начала. Королева прерывает его — никто еще в целом свете не осмелился прервать английского короля, — говорит спокойно и рассудительно, указывает на то, как долго он позволил дремать своим сомнениям. Король, теперь уже на слегка повышенных тонах, продолжает читать заранее подготовленную речь, но видно — он смущен.