— Ты думаешь, он точно на ней женится? Не устанет от нее теперь, когда своего добился?

— Месяцев на шесть их хватит. Теперь, когда она и себе кое-какое удовольствие доставила, может, подобреет к нему, а заодно — о Боже — и к нам.

— Если она будет еще добрее к тебе, окажется в твоей постели быстрее, чем в королевской.

Георг потянулся, зевнул, лениво улыбнулся мне с высоты своего немалого роста.

— Она просто с ума сходила от желания, а девать его было некуда. Ну прямо распирало ее, а теперь поуспокоится. Дай Бог, появится ребеночек в животе, кольцо на пальце и корона на голове. Vivat Anna! Славно потрудилась — дело наконец сделано.

Анна все еще спала, и я подумала — если пойти в покои к дядюшке, наверно, удастся повидать Уильяма. В замке царила утренняя суматоха, на подходе к кухне громоздились повозки с охапками хвороста, грудами древесного угля, корзинами фруктов и овощей с рынка, молоком, мясом, кругами сыра с окрестных ферм. В дядюшкиных комнатах — обычная суета большого хозяйства. Служанки метут полы, прибирают в парадных комнатах, поварята закладывают поленья в камины, раздувают почти потухшие угли.

Дворяне на службе у дядюшки живут в маленьких комнатенках прямо рядом с парадным залом, солдаты спят в оружейной. Неизвестно, где Уильям. Я прошла в зал, кивком поздоровалась с парой придворных, притворилась, что пришла повидаться с дядюшкой или с матерью.

Дверь в спальню дядюшки отворилась, оттуда выскочил Георг.

— Ох, это ты, — обрадовался он. — А Анна еще спит?

— Спала, когда я уходила.

— Иди разбуди ее. Скажи, что духовенство подчинилось королю. Большинство по крайней мере, значит, мы победили. Только Томас Мор объявил, что уходит со своего поста. Король об этом узнает во время мессы — получит от Мора письмо, но ее надо предупредить. Королю нелегко будет это перенести.

— Томас Мор? — переспросила я. — Мне казалось, он на нашей стороне.

Брат только хмыкнул — до чего же я невежественна.

— Он пообещал королю, что не будет публично возражать против его нового брака. Но понятно, что он думает. Он юрист, законник. Ему нелегко перекраивать истину, как это делается во многих университетах Европы.

— Мне казалось — он стоит за церковную реформу. — Мне не впервой растерянно барахтаться в море политики — деле, куда более привычном для остальных членов семейства.

— За реформу, а не за развал. А потом, король во главе церкви… — отозвался Георг. — Кому, как не Мору, понимать — король не годится на роль Папы. Он же его знает с детства. Никогда не согласится считать Генриха наместником Святого Петра. — Брат хмыкнул. — И впрямь, смехотворная затея.

— Смехотворная? Я-то думала, мы ее поддерживаем.

— Конечно поддерживаем. Если Генрих — глава церкви, значит, он может сам расторгнуть свой брак и жениться на Анне. Но только полные идиоты могут думать, что на то есть законные основания, моральное право или это просто основано на здравом смысле. Ничего, Мария, не волнуйся. Анна во всем этом прекрасно разбирается. Пойди разбуди ее и передай, что Мор подал в отставку, что король об этом узнает сегодня, а ей не надо ни о чем волноваться. Так дядюшка сказал. Анне не надо ни о чем волноваться.

Я повернулась и отправилась исполнять что приказано, и как раз в эту минуту в зале показался Уильям Стаффорд. Он низко поклонился при виде меня.

— Леди Кэри. — Другой поклон брату. — Лорд Рочфорд.

— Иди! — Брат легонько меня подтолкнул. На Уильяма он и внимания не обратил. — Иди скажи ей.

Нечего делать, пришлось мне поторопиться, я не могла даже коснуться руки Уильяма, сказать ему „доброе утро“.

Король и Анна провели взаперти целое утро, обсуждая решение Томаса Мора. Отец и дядюшка были с ними, не говоря уже о Кранмере и секретаре Кромвеле. Все они на стороне Анны, всем их хотелось, чтобы церковная власть и церковное богатство оказались в руках короля. К обеду король и Анна вышли в полной гармонии, она сидела по правую руку короля словно настоящая королева.

После обеда наша парочка, отослав всех придворных, удалилась в опочивальню короля. Георг поднял брови, хмыкнул выразительно, прошептал:

— Неплохо, если только из этого выйдет маленький наследничек, Мария.

Брат отправился играть в карты с Франциском Уэстоном и другими приятелями, а я вышла в сад посидеть на солнышке и посмотреть на реку. Ладно, полно себя обманывать, все, чего ты хочешь, — это Уильям Стаффорд.

Стоит только пожелать, и он тут как тут.

— Вы меня искали утром, милая госпожа? — спросил он.

— Нет, — солгала я. — Брата.

— Меня или нет, но я-то вас искал, — отозвался он. — И рад-радешенек, что нашел. Право, ужасно рад, милая госпожа.

Я чуть подвинулась на скамейке, жестом пригласила сесть. Секунда — и он уже рядом со мной. Как бьется сердце. Этот запах, теплый дразнящий запах мужского тела, запах волос, мягкой кудрявой бороды. Невольно я потянулась к нему, с трудом заставила себя сидеть прямо.

— Я еду с вашим дядюшкой в Кале. Может, смогу и вам услужить во время путешествия.

— Благодарю.

Краткое молчание.

— Простите мою грубость вчера. Я боялась, Анна заметит. Ничего не могу сделать, пока мой сын принадлежит ей.

— Я понимаю, — быстро откликнулся Уильям. — Просто в тот момент… у меня в руках была ваша ножка. Ни за что не хотел отпускать.

— Не могу я быть вашей любовницей, — почти прошептала. — Сами знаете почему.

Он кивнул:

— Но вы меня искали утром.

— Да, — наконец честный ответ. — Не могла вынести еще мгновенье без тебя.

— Я бродил по саду под окнами, надеялся тебя повидать. Столько времени там провел, что лучше бы уж лопату захватил — хоть какая-то польза была.

— Любишь огородничать? — хмыкнула я, представив себе лицо сестрицы, когда я объявлю, что влюбилась в садовника. — Этим делу не поможешь.

— Но болтаться у дам под окошками словно сводник какой-то? Лучше уж огородничать. Мария, что нам делать? Чего ты хочешь?

— Не знаю. — Это была совершенная правда. — Мне кажется, я схожу с ума, будь у меня честный друг, лучше бы ему меня связать, пока безумие не пройдет.

— Думаешь, пройдет? — спросил он, словно такая мысль ему никогда в голову не приходила.

— Конечно. Это же просто причуда, страстишка. Ну случилось такое с нами обоими одновременно. Если бы я на тебя положила глаз, а ты бы и внимания на меня не обращал, я бы пострадала маленько, поглядела бы на тебя преданным взором, а потом бы все прошло.

— Мне бы такое пришлось по вкусу, — улыбнулся он. — Может, попробуешь?

— Мы оба скоро будем над собой смеяться.

Я думала, он начнет спорить и возражать. По правде сказать, я надеялась — пусть скажет, это настоящая любовь, а мне должно следовать велению сердца невзирая на то, какую придется платить цену.

Но он только кивнул:

— Страстишка, говоришь? И ничего больше?

Я удивленно взглянула на него.

Уильям вскочил на ноги.

— И когда ты собираешься выздороветь? — спросил он, будто его это нимало не касалось.

Я тоже поднялась — наши тела так близко. Каждая косточка моего тела тянется к нему, что бы я там ни говорила, больше всего на свете мне хочется коснуться его.

— Ну подумай, пожалуйста, — ласково начал он. Губы так близко к моему уху, теплое дыхание касается прядки волос, выбившейся из-под чепца. — Будешь моей любовью, моей женой. Возьмем Екатерину, хорошо? Ее у тебя не отнимут. А когда Анна родит своего, она нам и нашего Генриха отдаст.

— Он не наш Генрих. — Пытаюсь остатками здравого смысла защититься от настойчивого голоса, теплоты дыхания.

— А кто ему первого пони купил? Кто ему первую лодочку вырезал? Кто научил определять время по солнцу?

— Ты, — согласилась я. — Только никому до этого и дела нет.

— Может, ему будет до этого дело.

— Он еще совсем малыш, ничего сказать не может. И Екатерина ничего никогда не скажет. Просто еще одна девчонка Болейн, они ее отправят туда, куда им будет нужно.

— Тогда сама вырвись из плена, и детей мы постараемся спасти. Нечего тебе быть еще одной Болейн. Ни минуты больше. Станешь миссис Стаффорд, единственной и неповторимой миссис Стаффорд, владелицей собственных полей и фермы, научишься отжимать сыр и ощипывать цыплят.

Я рассмеялась, а он поймал мою руку, большой палец ласкает ладошку. Против воли я сжала пальцы, и вот мы стоим, взявшись за руки на теплом солнышке, и мне, словно мечтательной девчонке, подумалось: „Рай земной“.

За спиной послышались шаги. Я выдернула руку, словно обожглась. Резко обернулась. Благодарение Богу, это Георг, а не его жена-шпионка. Брат перевел взгляд с моего пылающего лица на невозмутимую физиономию Уильяма, недоуменно поднял брови:

— Сестра?

— Уильям мне только что объяснил, что моя лошадь прихрамывает, — бросила в ответ первое, что в голову пришло.

— Я уже начал припарки, — быстро вставил Уильям. — Леди Кэри может взять другую лошадку из королевских конюшен, пока Джесмонда не поправится. На пару дней, не больше.

— Ну и отлично, — сказал Георг.

Уильям поклонился, повернулся, чтобы уйти.

Я не сказала ни слова, не задержала его, смелости не хватило, даже перед Георгом, любимым братом, которому я бы любой секрет доверила. Уильям ушел, по спине видно, расстроен и обижен.

Георг заметил, как я гляжу ему вслед.

— Хорошенькая леди Кэри и ее небольшие страстишки? — спросил брат беззаботно.

— Похоже на то, — согласилась я.

— Это и есть никто, ничто и звать никак?

— Да, — уныло кивнула я.

— Не стоит, право, не стоит. Анне сейчас надобно быть непорочной как снег — до брачного дня. Особенно если она уже залезла в постель к королю. Мы теперь все на виду. Если тебе его хочется, потерпи, сестричка, пока Анна не выйдет замуж. Мы с тобой должны быть целомудренней ангелов, ну а Анна — чище шестикрылого серафима.

— Да не собираюсь я с ним в стоге сена валяться, — возразила я. — У меня репутация безупречная, не то что у тебя.

— Тогда скажи ему — пусть перестанет на тебя пялиться, будто хочет съесть живьем. Этот бедняга, похоже, совсем голову потерял.

— Ты так думаешь? — жадно переспросила я. — Правда, Георг?

— Спаси нас Господь. Сдается мне, подлил масла в огонь. Да, взгляд у него совсем безумный. Скажи ему, пусть потерпит, пока Анна не обвенчается и не станет английской королевой. А тогда ты сама себе хозяйка.

Из спальни Анны доносились звуки шумного спора. Георг и я только что вернулись с верховой прогулки, взглянули на свиту Генриха и придворных дам Анны — все притворяются, что вовсе и не слушают, а на самом деле навострили уши и ловят каждое слово из-за толстой двери. Гневный голос Анны, недовольный бас короля.

— Зачем они ей нужны? Ну зачем? Она что, опять вернется ко двору на Рождество? Сядет на мое место, а меня выкинут отсюда, теперь, когда вы меня добились?

— Анна, Бога ради!

— Нет, если бы вы меня любили, мне бы и спрашивать не пришлось! Как я могу ехать во Францию в каких-то побрякушках, а не в украшениях, подобающих королеве? Что вы думаете — повезете меня во Францию, маркиз с парой дешевых бриллиантиков?

— Эти бриллианты дешевыми не назовешь…

— Но и не королевскими!

— Анна, их для нее купил мой отец, когда она первый раз вышла замуж. Я тут ни при чем…

— Как это вы ни при чем? Они принадлежат английской короне, они подарены королеве. Если я буду королевой, значит, они принадлежат мне. Если она королева— они ее. Вам выбирать!

Голос Генриха достиг громового рыка:

— Бога ради, что тебе еще надобно? Я все ради тебя сделал. Окружил тебя такими почестями, какие ни одной женщине в мире не доставались. Чего тебе еще надо? Платье ее? Чепец с головы?

— И того, и этого, и всего остального, — кричала Анна в ответ.

Генрих распахнул дверь, все заговорили преувеличенно оживленно, будто не замечая короля. Потом, как по команде, повернулись, принялись низко кланяться.

— Увижу вас за ужином, — ледяным тоном бросил король Анне через плечо.

— Не увидите, — громко ответила она. — Меня уже тут не будет. Поужинаю в дороге, а завтракать буду в Гевере. Вы со мной обращаетесь без достойного уважения.

Он повернулся, вошел в спальню, резко захлопнул за собой дверь. Все придворные опять навострили уши — не увидеть, так хоть услышать.

— Вы меня не оставите.

— Я не буду королевой наполовину, — прозвучал страстный голос. — Либо я ваша, либо нет. Либо вы меня любите, либо нет. Либо я ваша, либо ничья. Со мной ничего не бывает наполовину, Генрих.

Послышался шелест платья — ясное дело, полез обниматься — и радостный вздох сестры.