Филиппа Грегори - Другая Болейн

— Анна, уймись! Сколько можно плести интриги?

Она горько улыбнулась:

— Думаешь, Кромвель уймется? Или Сеймуры? А испанский посол, его шпионская сеть и эта проклятая женщина — все разом уймутся, скажут себе: „Ладно, она за него вышла, родила ни на что не нужную девчонку, и хотя у нас на руках все козыри, давайте остановимся“. Так, что ли?

— Нет, — ответила нехотя.

Она пристально взглянула на меня:

— Объясни мне лучше, как ты ухитряешься выглядеть такой веселой и довольной, хотя, судя по твоим жалким доходам, тебе следует биться за каждый грош и давно остаться ни с чем.

Невозможно сдержать смех — так уныло она смотрит.

— Я справляюсь, — ответила коротко. — Но собираюсь в Гевер повидать детей, если ты меня отпустишь.

— Ладно, поезжай. — Она уже устала от моих просьб. — Но к Рождеству возвращайся в Гринвич.

Я побыстрей направилась к двери, пока она не передумала.

— И скажи Генриху, что пора учиться. Ему надо дать достойное воспитание. В конце года пусть отправляется к учителю.

Я замерла, рука на косяке двери, прошептала:

— Мой мальчик?

— Мой мальчик, — поправила Анна. — Сама понимаешь, нельзя всю жизнь играть.

— Я думала…

— Я уже все устроила. Он будет учиться с сыновьями сэра Франциска Уэстона и Уильяма Брертона. Мне говорили, они получают хорошее образование. Пора уж ему общаться с детьми своего возраста.

— Только не с ними! — вырвалось у меня. — Не с сыновьями этих двух.

Анна подняла бровь.

— Они — мои придворные, — напомнила она. — Их сыновья тоже станут придворными, может быть, в один прекрасный день — при его собственном дворе. Он будет воспитываться с ними, таково мое решение.

Я чуть не заорала, но вовремя одумалась, закусила палец и сумела заговорить мягко и нежно:

— Анна, он еще совсем малыш, он так счастлив в Гевере с сестрой. Если, по-твоему, его пора учить, я останусь и буду учить его сама…

— Ты! — Она расхохоталась. — С тем же успехом можно попросить уток поучить его крякать. Нет, Мария, я так решила, и король со мной согласен.

— Но, Анна…

Она откинулась назад, прищурилась:

— Хочешь побыть с ним до конца года? Может, отослать его к учителю прямо сейчас?

— Нет!

— Тогда иди, сестричка. Решение принято, ты мне надоела.

Уильям молча наблюдает за мной, пока я мечусь взад-вперед по нашей узкой комнатке под крышей.

— Убью ее! — Во мне все бушует.

Он прислонился спиной к двери, проверил, что створки окна закрыты и нас нельзя подслушать.

— Убью! Мой сын, мой драгоценный мальчик будет учиться с детьми этих извращенцев! Готовиться к жизни при дворе! Единым духом отправить принцессу Марию прислуживать Елизавете и отослать моего сына. Да она просто сбесилась. Последний ум потеряла со своим честолюбием. Но мой мальчик, мой мальчик…

Я больше не могла говорить, горло перехватило, колени подогнулись, я уткнулась в покрывало и зарыдала.

Уильям не покинул своего поста у двери, дал мне выплакаться.

Дождался, пока я подняла голову и утерла мокрые щеки ладонями. Только тогда подошел, опустился рядом со мной на пол. Сломленная горем, я, как была на коленках, привалилась к нему. Он нежно обнял меня, покачивая, словно ребенка.

— Мы вернем его, — шепнул в самое ухо. — Побудем с ним в Гевере, все вместе, а потом отошлем к учителю. Но скоро вернем обратно, я обещаю. Мы освободим его, любовь моя.

Анна заказала королю совершенно невероятный новогодний подарок. Ювелиры провозились, устанавливая его, все утро. Они явились в покои королевы сказать, что все готово, и Анна взяла нас с Георгом посмотреть.

Мы спустились по лестнице в большую залу. Анна впереди, готовая распахнуть двери и увидеть наши лица. Поразительное зрелище — золотой фонтан, инкрустированный рубинами и бриллиантами. В основании — три обнаженные женские фигуры, тоже из золота, из сосков струятся потоки воды.

— Боже мой! — В голосе брата звучит неподдельное благоговение. — И сколько же это стоит?

— Лучше не спрашивай. Великолепно, правда?

— Великолепно! — Я не прибавила: „Но до чего же уродливо“, хотя по ошеломленному виду Георга было ясно — он думает то же самое.

— Думаю, журчание воды действует успокаивающе. Генрих сможет поставить его в приемной, — продолжала Анна. Подошла ближе к фонтану, потрогала. — Отлично сработано.

— Плодородие изливает воду, — заметила я, глядя на блестящие статуи.

— Знамение, напоминание, мечта, — улыбнулась Анна.

— Дай Бог, предсказание, — без обиняков заявил Георг. — Есть уже знаки?

— Пока нет, но скоро непременно будут.

— Аминь, — сказал Георг, и я повторила, словно примерная лютеранка: — Аминь.

Наши молитвы были услышаны. Месячные не пришли в январе, потом в феврале. В апреле появились побеги спаржи, и королева ела их за каждой трапезой, ведь известно, ешь спаржу — родишь сына. Все кругом догадывались, но никто не знал наверняка. А Анна ходила с хитрым видом и наслаждалась — она снова в центре внимания.

Планы двора на лето опять откладываются. Анна в самой сердцевине вихря сплетен и ничего лучшего не желает, как только сидеть со сложенными на животе руками — пусть поволнуются. Двор просто бурлит от слухов. Каждый придворный норовит ухватить за рукав Георга, матушку или меня — вдруг мы уже знаем, что она беременна и когда ей рожать. Никому не хочется оставаться в летнюю жару поблизости от зараженных болезнью лондонских улиц, но предполагаемые роды королевы и возможность урвать кусок, пока король в одиночестве, удерживают многих.

Наверно, этим летом отправимся в Хэмптон-Корт, отложим поездку во Францию, хотя она явно нужна, чтобы закрепить удачно начавшуюся дружбу с Франциском.

В мае дядюшка созвал семейный совет, но Анне он теперь приказывать не может — слишком высоко она взлетела. Однако в ней взыграло любопытство, и сестра пришла. Рассчитала свое появление до секунды — мы все уже сидим и ждем начала совета. Чуть помедлила в дверях, как всегда, полна самообладания. Дядюшке пришлось подняться с кресла во главе стола, чтобы подвинуть ей стул, но только его место оказалось свободным, она решительно, величественной поступью прошествовала к креслу и, даже не сказав спасибо, уселась. Я сдавленно хихикнула, Анна мне улыбнулась. Ничто не сравнится с этим удовольствием — выказывать свою власть, ту самую, что досталась ей такой дорогой ценой.

— Я попросил членов семьи собраться, чтобы выяснить, каковы ваши планы, ваше величество, — учтиво начал дядюшка. — Было бы полезно знать наверняка, в положении ли вы и какие у вас сроки.

Анна подняла темные брови, словно в ответ на услышанную грубость:

— Вы меня об этом спрашиваете?

— Я собирался задать вопрос вашей сестре или матери, но уж если вы тут, лучше спросить вас саму. — Ясно — ему Анна благоговейного трепета не внушает. Он куда более грозным монархам служил — отцу Генриха, не говоря уже о самом Генрихе. Всегда во всеоружии, даже Анне в ее королевском величии дядюшку не запугать.

— В сентябре, — последовал краткий ответ.

— Если опять родится девочка, он будет не на шутку разочарован, — заметил дядюшка. — Он уже и так немало постарался — объявил наследницей Елизавету, а не Марию. Тауэр полон теми, кто отказался присягнуть на верность Елизавете. Скоро к ним присоединятся Томас Мор и Фишер. Если будет мальчик, никто не осмелится возражать.

— Будет мальчик, — уверенно кивнула Анна.

Дядюшка улыбнулся:

— Остается на это надеяться. В последние месяцы вашей беременности королю понадобится женщина. — Он не прервался, хотя Анна нахмурилась, словно желая возразить. — Как всегда. Лучше вам успокоиться и не донимать его бранью.

— Я этого не потерплю, — прозвучал решительный ответ.

— Придется. — Он тоже не желал отступать.

— Он ни на кого не смотрел, пока за мной ухаживал — все эти годы. Ни на кого!

Георг вопросительно взглянул на меня. Я ничего не сказала. Очевидно, я не в счет.

Дядюшка резко хохотнул, я видела, отец еле сдерживает улыбку.

— Ухаживание — дело другое, — объяснил дядюшка. — Ничего, я уже подобрал подходящую особу, из нашего семейства, из Говардов.

Я почувствовала, как покрываюсь потом. Наверно, страшно побледнела. Георг уголком рта прошипел:

— Сиди тихо.

— Кого? — Вопрос Анны рубанул воздух.

— Мадж Шелтон.

— А, Мадж! — Я облегченно вздохнула, сердце перестало колотиться, щеки снова порозовели. — Эту девчонку.

— Она его развлечет, но и место свое будет знать, — рассудительно произнес отец, словно ничего не происходит, — и что такого, просто очередную племянницу обрекают на греховное прелюбодеяние.

— А ваше влияние останется прежним, — прошипела Анна.

Дядюшка приятно улыбнулся:

— Что правда, то правда. А кого бы ты предложила? Сеймуровскую девку? Если этого не избежать, лучше уж, чтобы она слушалась нас, а не кого-то еще.

— Зависит от того, что вы ей собираетесь приказывать.

— Развлекать короля, пока ты ждешь родов, — учтиво сказал дядюшка. — И не более того.

— Не потерплю признанной королевской любовницы. Нечего ей делать в парадных покоях, никаких богатых украшений и новых платьев. Пусть не вздумает передо мной выставляться.

— Конечно, конечно, все вы, женщины, знаете, как нелегко быть добрыми женами, — кивнул дядюшка.

Анна вскинула на него блестящие черные глаза. Он улыбнулся.

— Она будет развлекать короля, пока ты лежишь в постели, а когда вернешься, исчезнет, — пообещал он. — Устроим ей хорошее замужество, и Генрих о ней даже и не вспомнит: далось без труда, быстро и позабудется.

Анна забарабанила пальцами по столу. Было ясно — она борется с собой.

— Хотелось бы мне вам доверять, дядюшка.

— И мне бы хотелось того же. — Его немножко забавляло ее упрямство. Он повернулся ко мне, я почувствовала знакомый страх — дядюшка обратил на меня внимание. — Мадж Шелтон с тобой в комнате спит?

— Да, дядюшка.

— Объясни ей, что мы решили, расскажи, как вести себя. — Он повернулся к Георгу. — А твое дело — чтобы король всегда был подле Мадж.

— Да, сэр, — немедленно отозвался брат, будто быть смотрителем королевского гарема — мечта его жизни.

— Отлично. — Дядюшка встал, сигнал всем нам — семейный совет окончен. — Да, еще кое-что.

Мы все послушно ждали, что он скажет, только Анна отвернулась и глядела в окно — там на солнцепеке в парке придворные играли в шары, король, как всегда, окружен всеобщим вниманием.

— Мария, — произнес дядюшка.

Я вздрогнула, услышав свое имя.

— Сдается мне, пора снова выдать ее замуж.

— Хотелось бы устроить помолвку еще до родов сестры, — отозвался отец. — В этом случае не будет осечки даже в случае неудачных дел у Анны.

Они даже не смотрели на Анну, понятно: если она беременна девочкой, тогда нам нечего выставить на брачный рынок. И на меня не глядели, обсуждали куплю-продажу коровы на рынке, да и только. Разговаривали друг с другом, два купца, затеявших выгодное дельце.

— Хорошо, — согласился дядюшка, — я поговорю с секретарем Кромвелем, пора ей уже снова замуж.

Я ушла от Анны и Георга, бросилась к королевским покоям. В приемной зале Уильяма не было, и я не рискнула искать его в маленькой комнате, где он спал. Мне попался на глаза юноша с лютней, музыкант сэра Франциска Уэстона. Как его зовут, кажется, Марк Смитон?

— Не видели сэра Уильяма Стаффорда?

— Видел, леди Кэри, — вежливо поклонился он. — Он все еще играет в шары.

Я кивнула и вышла в парадную залу. Оглянулась, он меня не видит, юркнула в боковую дверцу, а оттуда на широкую террасу, вниз по ступеням в сад. Уильям подбирал мячи, партия только что кончилась. Он повернулся, заметил меня, улыбнулся. Остальные игроки замахали мне, приглашая в игру.

— Хорошо, — кивнула я. — А какая ставка?

— По шиллингу за кон, — сказал Уильям. — Вы попали к отчаянным игрокам, леди Кэри.

Я открыла кошелечек, нащупала там шиллинг. Взяла мяч, толкнула, он покатился по траве. Даже близко не попал. Шагнула в сторону, уступая место следующему игроку. Уильям очутился прямо рядом со мной.

— Что случилось? — спросил он тихо.

— Ничего особенного, просто мне надо с тобой побыть наедине, и чем скорее, тем лучше.

— Я бы тоже не отказался. — В голосе смешок. — Не знал только, что ты такая бесстыжая.

— Да я не о том, — возмущенно отмахнулась я, огляделась — вдруг кто заметил, как я покраснела. До чего же хочется его коснуться. Так трудно стоять рядом и не протянуть руки. Я шагнула в сторону, будто хотела получше увидеть, куда катится мяч.