– Вы же многажды замужняя женщина, правда? – Королева бросает на меня любопытный взгляд.

Я смеюсь.

– Граф – мой четвертый муж, господь его благослови и сохрани, – говорю я. – Мне не повезло, я вдовела трижды. Трех прекрасных мужчин я любила и потеряла, и оплакала каждого.

– Тогда именно вам, как никому, будет трудно поверить, что женщину лучше оставить одну, что ей лучше жить одной, только со своим состоянием, без мужа, детей и дома?

По совести сказать, очень трудно. Я и не верю.

– У меня не было выбора. У меня не было состояния. Мне пришлось выйти замуж ради блага моей семьи и ради моего собственного будущего. Мой первый муж умер, когда мы оба были детьми, и оставил мне небольшое приданое. Мой второй муж был добр ко мне и научил меня управлять домом, а потом оставил мне свое поместье. Мой третий муж был еще добрее. Он оставил мне свои дома и земли, мне одной, так что я стала подходящей женой для графа Шрусбери, который дал мне титул и богатство, превосходящее все, о чем я могла мечтать, когда была всего лишь дочкой бедной вдовы из Хардвика.

– А дети? – подсказывает она.

– Я родила восьмерых, – с гордостью говорю я. – И Господь был ко мне добр, шестеро живы. Моя старшая дочь, Франсес, недавно родила, девочку назвали Бесси в мою честь. Я не только мать, я еще и бабушка. И надеюсь увидеть новых внуков.

Она кивает.

– Тогда вы, как и я, должны думать, что женщина, превращающая себя в бесплодную старую деву, заносится пред лицом Господа и своей собственной природой и не может благоденствовать.

Я так и думаю, но будь я проклята, если скажу ей об этом.

– Я думаю, королева Англии должна поступать, как пожелает, – смело заявляю я. – Да и не все мужья хороши.

Я говорю наобум, но наношу ей такой удар, что она умолкает, а потом я, к своему ужасу, вижу, что она отворачивается от вышивки и на глазах у нее слезы.

– Я не хотела вас обидеть, – тихо произносит она. – Я не понаслышке знаю, что не все мужья хороши. Из всех женщин в мире уж я-то это знаю.

– Ваше Величество, простите меня! – восклицаю я, напуганная ее слезами. – Я не хотела вас расстраивать! Я не думала о вас! Я не имела в виду вас или ваших мужей. Я ничего не знаю о ваших обстоятельствах.

– Тогда вы такая одна, потому что во всех пивных Англии и Шотландии, похоже, знают все о моих обстоятельствах, – отрезает она, вытирая глаза рукой.

Ресницы у нее влажные.

– Вы наверняка слышали обо мне чудовищное, – ровным голосом говорит она. – Вы слышали, что я прелюбодействовала с графом Ботвеллом, что я подстрекала его убить моего бедного мужа, лорда Дарнли. Но это ложь. Я ни в чем не виновна, умоляю, поверьте. Вы можете следить за мной и наблюдать. Спросите себя, похожа ли я на женщину, которая обесчестит себя из похоти?

Она поворачивает ко мне прекрасное лицо со следами слез.

– Похожа я на подобное чудовище? На дуру, которая отбросит честь, доброе имя и престол прочь ради минутного наслаждения? Ради греха?

– У вас была неспокойная жизнь, – робко говорю я.

– Меня ребенком выдали за французского принца, – отвечает она. – То была единственная возможность уберечь меня от посягательств короля Генриха Английского, который похитил бы меня и поработил бы мою страну. Меня вырастили как французскую принцессу, нельзя представить ничего прекраснее французского двора – дома, платья, богатство, которое меня окружало. Словно в сказке. Когда умер мой муж, для меня все в одночасье кончилось, а потом мне сообщили, что моя мать тоже умерла; и я поняла, что мне нужно вернуться домой, в Шотландию, и предъявить права на трон. Думаю, в этом не было безрассудства. Никто меня не может за это порицать.

Я качаю головой. Дамы мои цепенеют от любопытства, иголки их замирают в воздухе, а рты приоткрываются в ожидании истории.

– Шотландия – не та страна, которой женщина может править в одиночку, – говорит она тихо, но выразительно. – Любой, кто с ней знаком, это подтвердит. Она расколота распрями, соперничеством и жалкими союзами, которые заключаются лишь на время убийства, а потом распадаются. Это даже не королевство, это россыпь племен. С тех самых пор, как я ступила на землю Шотландии, мне угрожало похищение или захват. Один из худших тамошних дворян думал захватить меня и выдать за своего сына. Он бы опозорил меня для заключения брака. Мне пришлось его арестовать и казнить, защищая свою честь. Ничто другое не устроило бы двор. Я вынуждена была смотреть, как его обезглавили, чтобы доказать свою невиновность. Они дикари, они уважают лишь силу. Шотландии нужен безжалостный король, а ему нужна армия, чтобы удержать ее от распада.

– Но вы же не думали, что Дарнли…

Она подавляет невольный смешок.

– Нет! Сейчас нет! Я должна была сразу понять. Но у него было право на английский трон, он поклялся, что Елизавета поддержит его, если нам когда-либо понадобится помощь. Наши дети были бы неоспоримыми наследниками английского престола и по его линии, и по моей; они объединили бы Англию и Шотландию. А я, выйдя замуж, могла бы не опасаться нападения. Я не видела, как еще мне защитить свою честь. Когда он прибыл, у него при моем дворе были сторонники, хотя потом, позже, они отвернулись от него и возненавидели его. Мой сводный брат побуждал меня к этому браку. И, да, я глупо ошиблась в нем. Он был красив, молод, и он всем нравился. Он был очарователен, манеры у него были приятнейшие. Обращался со мной так изысканно, что мне на мгновение показалось, что я вернулась во Францию. Я подумала, что из него выйдет хороший король. Судила, как девочка, по виду. Он был таким чудесным молодым человеком и держался как принц. Я и думать не хотела ни о ком другом. Он был едва ли не единственным, кто мылся, из тех, кого я встречала!

Она смеется, и я смеюсь вместе с ней. Дамы выдыхают с почтительным смешком.

– Я его знала. Он был очаровательным молодым человеком, когда хотел.

Она пожимает плечами совершенно по-французски.

– Так оно и вышло. Знаете же по себе, как это бывает. Вы это видели. Я в него влюбилась un coup de foudre[20], с ума по нему сходила.

Я молча качаю головой. Я была замужем четыре раза, но никогда не влюблялась. Для меня брак всегда был тщательно продуманным деловым соглашением, я не знаю, что значит un coup de foudre, и мне не нравится, как это звучит.

– Что ж, voilà, я вышла за Дарнли, отчасти, чтобы насолить вашей королеве Елизавете, отчасти из политических соображений, отчасти по любви, второпях, и очень скоро об этом пожалела. Он был пьяницей и содомитом. Распутный мальчишка. Забрал в свою глупую голову, что у меня есть любовник, и обрушился на единственного доброго советчика, что был у меня при дворе, единственного человека, на которого я могла положиться. Давид Риччо был моим секретарем и советником, моим Сесилом, если хотите. Надежный добрый человек, которому я могла верить. Дарнли впустил своих головорезов в мои личные покои, и его убили у меня на глазах, в моей комнате, бедный Давид…

Она прерывается.

– Я не могла их остановить. Видит бог, я пыталась. Они погнались за ним, и бедный Давид бросился ко мне. Он спрятался у меня за спиной, но его выволокли. Они и меня бы убили, один из них приставил пистолет к моему животу, и мой нерожденный сын забился, когда я закричала. Эндрю Керр, так его звали – я не забыла, я не простила, – приставил дуло пистолета к моему животу, и ножка моего сына ударила в ответ. Я думала, он меня застрелит вместе с ребенком внутри. Думала, он убьет нас обоих. Я знала к тому времени, что шотландцы неуправляемы, что они безумны.

Она подносит руки к глазам, словно и сейчас пытается загородиться от этого зрелища. Я молча киваю. Я не говорю ей, что мы в Англии знали об этом заговоре. Мы могли бы ее защитить; но предпочли не делать этого. Могли предупредить ее, но оставили ее одну в опасности. Мы узнали, что ее собственный двор обратился против нее, ее собственный муж поддался распутству, и это нас повеселило: подумать только, она там наедине с этими варварами. Мы думали, что это заставит ее обратиться к Англии за помощью.

– Мои придворные лорды убили моего секретаря у меня на глазах, когда я пыталась его заслонить. Прямо при мне – при французской принцессе, – она качает головой. – Дальше могло быть только хуже. Они поняли, как сильны. Взяли меня в заложницы, сказали, что порежут меня на куски и сбросят с террасы замка Стерлинг.

Мои дамы изумлены. Одна тихо ахает от ужаса и собирается лишиться чувств. Я хмурюсь, глядя на нее.

– Но вы сбежали?

Она тут же улыбается хитрой улыбкой, как смышленый мальчишка.

– Это было такое приключение! Я опять расположила к себе Дарнли и заставила спустить нас из окна. Мы пять часов скакали ночью, хотя я была на седьмом месяце, а в конце пути, в темноте, нас ждал Ботвелл со своими людьми, и нам уже ничто не угрожало.

– Ботвелл?

– Он был единственным человеком в Шотландии, которому я могла верить, – тихо говорит она. – Позднее я узнала, что он был единственным в Шотландии, кто ни разу не взял подкупа у иностранцев. Он шотландец, и он верен моей матери и мне. Он всегда был на моей стороне. Он собрал для меня армию, и мы возвратились в Эдинбург и изгнали убийц.

– А ваш муж?

Она пожимает плечами.

– Остальное вы наверняка знаете. Я не могла расстаться с мужем, пока носила его ребенка. Я родила сына, Ботвелл охранял и его, и меня. Моего мужа Дарнли убили его прежние друзья. Они и меня собирались убить, но так получилось, что меня в ту ночь в доме не было. Чистое везение.

– Ужасно, ужасно, – шепчет одна из моих дам.

Эдак они и в паписток обратятся из одного сочувствия.

– Да, несомненно, – резко говорю я ей. – Ступай, принеси лютню и поиграй нам.

Так она больше ничего не услышит.

– Я лишилась секретаря и мужа, а моими главными советчиками были его убийцы, – говорила она. – Помощи от моей семьи во Франции я получить не могла, а в стране была буря. Ботвелл был со мной, и при нем была его армия, которая нас защищала. А потом он объявил, что мы женаты.

– Вы не были женаты? – шепотом спрашиваю я.

– Нет, – коротко отвечает она. – Не в моей церкви. Не по моей вере. Его жена еще жива, а теперь еще одна, еще одна жена заточила его в тюрьму в Дании за нарушение обещания. Она утверждает, что они поженились много лет назад. Кто может знать, когда дело касается Ботвелла? Не я.

– Вы любите его? – спрашиваю я, думая, что передо мной женщина, которую любовь однажды лишила разума.

– Мы никогда не говорим о любви, – решительно говорит она. – Никогда. Мы не какая-нибудь влюбленная пара, которая пишет стихи и обменивается подарками. Мы никогда не говорим о любви. Я ни разу не сказала ему ни единого слова любви, и он мне тоже.

Воцаряется тишина, и я понимаю, что королева мне прямо не ответила.

– А дальше? – шепчет одна из моих ошалевших забывшихся дам.

– Дальше мой сводный брат и его предатели-союзники созвали армию, чтобы атаковать Ботвелла и меня; и мы с Ботвеллом выехали на битву вместе, бок о бок, как товарищи. Но они победили – просто победили, и все. Наша армия разбежалась, когда мы промешкали. Ботвелл хотел сразу броситься в бой, тогда мы могли победить; но я надеялась избежать пролития родственной крови. Я позволила брату задержать нас разговорами и ложными обещаниями, и моя армия рассеялась. Мы пришли к соглашению, Ботвелл уехал. Мне пообещали свободный проход, но обманули меня. Меня взяли в плен, у меня случился выкидыш, я потеряла своих близнецов, мальчиков. Меня заставили отречься от престола, пока я была больна и сломлена горем. Мой собственный сводный брат предъявил права на трон… предатель. Он продал мои жемчуга и захватил моего сына… моего мальчика…

Ее голос, бывший до сих пор тихим и ровным, впервые срывается.

– Вы его еще непременно увидите, – говорю я.

– Он мой, – шепчет она. – Мой сын. Его нужно растить как принца Шотландии и Англии. И не этим еретикам, не убийцам его отца, которые не верят ни в Бога, ни в короля.

– Мой муж говорит, что вас восстановят на престоле уже этим летом, со дня на день, – говорю я.

Я не добавляю, что, по моему мнению, он ошибается.

Она поднимает голову.

– Мне понадобится армия, чтобы вернуть трон, – говорит она. – Дело же не просто в том, чтобы въехать обратно в Эдинбург. Мне нужен будет муж, которому покорятся шотландцы, и армия, чтобы их усмирить. Скажите Елизавете, когда станете ей писать, что она должна уважать свое родство со мной. Она должна меня восстановить. Я снова буду королевой Шотландии.

– Ее Величество не принимает моих советов, – говорю я. – Но я знаю, что она собирается вас восстановить.

Даже если Сесил и против, думаю я.

– Я совершала ошибки, – заключает королева. – Я ошибалась в суждениях. Но, возможно, я все еще могу быть прощена. И у меня, по крайней мере, есть сын.

– Вас простят, – серьезно произношу я. – Вы ничего дурного не сделали, я уверена… во всяком случае, как вы говорите, у вас есть сын, а у женщины, у которой есть сын, есть будущее.