Филиппа Грегори - Другая королева

Сесил, пытаясь бравировать, пишет, что королева Елизавета посылает на север армию, они обучены и будут двигаться быстро, как только смогут. Но я знаю, их будет слишком мало, и придут они слишком поздно. То будут люди из Кента, из Уилтшира, и они устанут, пока доберутся сюда, они будут далеко от дома. Вряд ли они захотят сражаться с северянами, гордящимися своей верой, на их собственной земле. Южанам будет страшно. Нас, северян, знают как людей суровых, мы не берем пленных. Когда Север поднимается, никто не может выстоять против нас. Те, кто помнит истории печальных лет войны Йорков с Ланкастерами, предпочтут остаться дома и позволить королевам-соперницам сражаться между собой. Никто не захочет вступать в новую войну Севера и Юга. Только северяне хотят битвы, потому что знают, что Господь на их стороне, им нечего терять и они точно победят.

Многие – и северяне, и южане – сочтут, что королева Мария имеет право на свободу и должна за нее бороться. Некоторые, знаю, решат, что у нее есть право на английский трон, и не вступят в армию против нее. Они не пойдут на законного наследника трона; кто поднимет меч против родственницы самого короля Генриха? Против дочери его любимой сестры? Столь подлинного Тюдора должен защищать каждый англичанин. Так что сотни, а то и тысячи явятся на север сражаться за нее и за старую веру, за обычаи, которые любят. Большая часть страны вернулась бы к прежним обычаям, если бы могла, и это – лучшая возможность. Графы подняли знамя святых Христовых ран. Люди побегут под него.

У Сесила нет новостей о Говарде, и его молчание показывает, насколько ему страшно. Когда герцог приведет своих людей на поле боя, их будет больше любой армии, которую сможет собрать Елизавета. За него встанет половина Англии. Семья Говардов правила большей частью востока страны много поколений, они были самовластными принцами. Когда Говард встает за короля, полстраны встает с ним, бездумно, как гончие собаки под охотничий рог. Когда Говард отвергает короля, это все равно что объявить его узурпатором. Когда Говард поставит свой штандарт рядом со знаменем королевы Марии, для Елизаветы все будет кончено.

Сесил боится, я честью готов поклясться. Он этого не говорит; но пишет из Виндзора, а это означает, что они оставили Лондон в надежде вооружить единственный замок, который надеются защитить. Хуже этого на памяти живущих не было ничего. Король Генрих никогда не оставлял Лондон. И его отец тоже. Даже королева Мария, которой угрожал Уайетт и мощное протестантское восстание, не отдала Лондон. Маленькая королева Джейн закрылась в Тауэре. Но королева Елизавета оставила свою столицу и готовится к осаде, не надеясь на помощь из-за границы. Хуже: против нее собираются иноземные армии. Ни один король христианского мира не придет на помощь Елизавете, они позволят ей пасть и с радостью увидят ее смерть. Такую жатву приносит Сесилу его политика вечных подозрений. Он и его королева стали врагами французов, они ненавидят испанцев, они разделили свой собственный народ, они чужие в своем королевстве. Она встала на сторону пиратов, торговцев, пуритан и их платных осведомителей, а теперь она объявила войну дворянам, которые должны бы быть ее советчиками.

Я должен быть в Виндзорском замке, я должен быть там, с равными мне, с моей королевой. Ей нужен совет пэров, тех, чьи предки много поколений служили трону, тех, кто веками брал в руки оружие, чтобы защитить английскую корону. Она не должна зависеть от этого писаря Сесила, который явился из ниоткуда и был никем до вчерашнего дня. Как может он дать ей благоразумный и здравый совет, когда он сам исполнен ужаса? Как может объединить народ, когда его страхи и его шпионы разделили нас и сделали нас врагами друг другу? Как могут лорды что-то советовать ей, когда она обвинила большую часть лордов в измене? Лучшие люди в Англии сидят в Тауэре или под домашним арестом.

Видит бог, я хочу служить ей сейчас, во времена ужаса. Видит Бог, я сказал бы ей не вооружаться, не собирать войска, я сказал бы ей, чтобы она послала заверения в дружбе шотландской королеве и вступила с нею в переговоры, пообещала вернуть ее в Шотландию и обращаться с ней, как подобает доброй кузине, а не врагу. Сильнее всего прочего я советовал бы ей не слушать больше Сесила, которому всюду мерещатся враги и который таким образом всюду их заводит.

Что ж, я не могу служить королеве при осаде Виндзорского замка, но я могу послужить ей здесь. Это моя задача, и она не из легких. Я послужу ей, охраняя женщину, которая хочет забрать у нее трон, уклоняясь, если смогу, от армии, которая хочет эту женщину освободить, моля Господа на свой лад – поскольку, сказать по правде, я больше не знаю, папист я или протестант, я думаю, никто не знает, а мне все равно, – чтобы война эта чудом миновала нас и чтобы родственники больше не воевали друг с другом в Англии. А сложив эту молитву, я шепчу другую, обращенную к тезке милой королевы: «Святая Мария, Матерь Божья, сохрани ее. Сохрани свою дочь. Сохрани своего ангела. Сохрани мою бесценную. Сохрани ее».

Записка от моего посла епископа Лесли, скомканная, сжатая в загорелом кулачке Энтони Бэбингтона – он уронил ее мне на колени в нашем временном пристанище в Ковентри, в лучшем доме в городе, а это – мерзкая грязная дыра.

Пишу в спешке, чтобы сообщить великие новости. Наша кампания продвигается. Роберто Ридольфи вернулся из испанских Нидерландов, он видел армаду. Они готовы выйти, чтобы поддержать вас. Они высадятся в Хартлпуле или в Гулле, любой из этих городов встанет за вас, и тогда испанские войска выдвинутся, чтобы вас освободить. Елизавета собрала из купцов и подмастерьев Лондона армию, которая не желает сражаться, но они медленно движутся, теряя людей на каждой стоянке, стремления биться у них нет.

Ваша армия победоносна, все города на севере открывают ей ворота, один за другим. Северный Совет Елизаветы захвачен в Йорке, он не может выбраться из города, окруженного нашими войсками. Их предводитель, граф Сассекс, остается верен Елизавете, но у него не хватает людей, чтобы вырваться из города, а местность вокруг принадлежит вам. Ваша армия сейчас владеет всеми городами и деревнями к востоку от Пеннинеса. Истинная вера восстановлена во всех папистских церквях Севера, королевство Севера ждет ваших повелений, и вы будете освобождены в течение нескольких дней и возвращены в Шотландию, на свой трон.

Я читаю второпях и не могу перестать улыбаться. Он пишет мне, что северные лорды сыграли умно. Они заявили, что не станут поднимать восстание против Елизаветы, вопрос об измене не встает, это не восстание. Сражаются они против ее злых советников и их политики. Они настаивают только на том, что должна быть восстановлена церковь и римская католическая вера должна снова свободно исповедоваться в Англии, а я должна вернуться на шотландский трон и быть признана наследницей английского престола. Умеренность этих требований привлекает к ним сторонников, как и их правомерность. Мы торжествуем. Ни один человек в Англии не станет спорить с такими планами. Все, что нам нужно, это герольд Елизаветы с белым флагом, предлагающий переговоры.

Епископ Лесли заклинает меня быть терпеливой и не делать ничего, что дало бы Елизавете и ее шпионам повод думать, что я поддерживаю связь с армией северян. Быть драгоценным камнем, который тихо переносят с места на место, пока он не обретет окончательную оправу.

«Deus vobiscum, – заканчивает он. – Да будет с вами Бог. Осталось уже недолго».

Я шепчу:

– Et avec vous, et avec vous, и с вами тоже, – и бросаю его письмо в огонь, горящий в маленьком камине.

Мне придется подождать, хотя я страстно хочу ехать во главе армии северян. Они должны будут меня спасти, хотя я сама хочу освободиться. Я найду терпение, я буду ждать здесь, пока бедный Шрусбери меряет шагами городские стены и все смотрит на север, ожидая, не придут ли за мной. Я найду терпение, я знаю, что жестокая игра ожидания и страха, в которую играла со мной Елизавета, внезапно обернулась в мою пользу за несколько дней, и не более чем через неделю я въеду обратно в Эдинбург во главе армии Севера и потребую обратно свой трон и права. И теперь ей приходится ждать и бояться, а мне – решать, буду ли я к ней добра. Я как драгоценный корабль, который так долго ждал входа в гавань, а теперь я чувствую, что начался прилив и корабль слегка тянет якорные цепи, течение струится для меня быстро, я иду домой.

То, что мы далеко от своих земель, не заставило никого есть меньше, но теперь все приходится покупать по рыночной цене, а золото, которое я с собой привезла, стремительно кончается. Свежих овощей нет, фруктов тоже из-за зимы, но даже сушеные фрукты и зимние овощи стоят дороже, чем мы можем себе позволить.

Я пишу Сесилу, умоляя прислать мне денег, чтобы обеспечить потребности королевы, сообщить новости о северной армии и заверить меня в том, что он знает, что мы верны. Я пишу Генри, чтобы узнать придворные новости и велеть ему оставаться с Робертом Дадли. Я повелеваю ему как мать даже не мечтать о том, чтобы с оружием в руках защищать королеву, и велю не приезжать ко мне. Если бы Сесил знал, в каком я ужасе и как малы мои запасы наличных, как скудна моя отвага, он бы пожалел меня и тут же написал.

Если мой муж граф под подозрением, как половина лордов Англии, то моя судьба лежит на весах вместе с его, вместе с армией северян и участью шотландской королевы. Если северная армия вскоре до нас дойдет, мы не можем надеяться на победу. Мы не сможем удержать против них даже этот городок. Нам придется отдать им королеву, а заберут они ее и посадят на шотландский трон или заберут и посадят на английский, нам с Джорджем одинаково несдобровать. Но если до нас первой дойдет английская армия, они тоже заберут у нас королеву, поскольку нам не доверяют ее опеку, и мы с Джорджем пропали, мы будем обесчещены и обвинены.

Величайшее мое сожаление, мое глубочайшее сожаление в эти беспокойные дни в том, что, когда мы согласились принять шотландскую королеву, я думала, мы с ней справимся, думала, я справлюсь со своим мужем, когда она будет в доме. Вторая моя печаль в том, что когда он сказал, что вернет мне все мои земли, чтобы наказать за сомнение в его способностях, я не сказала побыстрее: «Да!» – и не подписала бумаги там же и тотчас же. Поскольку, если – упаси господи – Джорджа похитят шотландцы, или обвинят англичане, или убьют в бою, или он убежит с шотландской королевой, в которую влюблен, что угодно, я потеряю Чатсуорт, мой дом в Чатсуорте, мой любимый дом в Чатсуорте. А я бы уж лучше сама умерла, чем потерять Чатсуорт.

Поверить не могу, я всю жизнь выходила замуж с выгодой, собирала клочки земли, складывала сокровища, чтобы, в конце концов, получить один из лучших домов в Англии – и теперь он зависит от прихоти Елизаветы, от ее доброй воли и от благопристойного поведения ее кузины, другой королевы. Когда Елизавета выказывала добрую волю другой женщине? Когда Мария себя пристойно вела? Судьба моя зависит от двух женщин, ни одной из которых веры нет. Судьба моя в руках человека, который служит одной, а любит другую, и, сверх того, дурак. А я из них троих круглая дура, раз тону в болоте, которое они развели.

Наконец-то новости из Дарема, но для нас новости скверные. Армия Севера идет на юг. Они слушали мессу в Даремском соборе, отметили свой триумф хоровым Te Deum, а теперь идут с развернутыми знаменами по большой северной дороге. Надо полагать, идут освобождать королеву. Их видели на дороге возле Райпона, говорят, у них четыре тысячи пеших, но основные силы у них верховые. У них почти две тысячи всадников, блестящие молодые джентльмены из северных родов, закаленные годами приграничных рейдов, обученные копейному бою, рвущиеся на битву, верующие со страстью – и все влюблены в королеву Шотландии. Ведут их Уэстморленд и Нотумберленд, даже графиня Нотумберлендская едет с армией, поклявшись, что лучше все они лягут в бою, чем потеряют возможность восстановить истинную веру.

Слыша это, я дрожу. Я чувствую, как сердце мое взмывает на мгновение при мысли о развевающихся знаменах и армии, вставшей за истинную церковь. Если бы только я мог быть с ними, с моими друзьями, если бы убежденность моя была так же сильна, как у них. Если бы я мог отпустить королеву и поехать с ней, чтобы присоединиться к ним. Что за день это был бы! Ехать рядом с королевой навстречу ее армии! Но когда я это представляю, мне приходится склонить голову и вспомнить, что у меня есть долг перед королевой Елизаветой, я дал слово Талбота. Я не могу пойти на бесчестие. Я предпочел бы смерть бесчестию. У меня нет выхода.

Тем временем Гастингс продолжает уверять меня, что армия Елизаветы идет на север, но никто не может сказать, почему они так мешкают и вообще где они. Мои люди не находят себе места, им не нравится этот грязный городишко, Ковентри; мне пришлось платить им только половину жалованья, поскольку нам отчаянно не хватает наличных. Бесс старается изо всех сил, но запасы еды скудны, и половина наших людей рвется домой, а половина жаждет присоединиться к нашим врагам. Некоторые уже потихоньку убегают.