Филиппа Грегори - Другая королева

– Елизавета исполнила обещание, данное мне? – с горечью повторяет она. – Она этого еще ни разу не сделала!

– Сделает, – рыцарственно произношу я. – Даю вам слово, она это сделает.

Мой добрый друг Уильям Сесил станет бароном Бёрли; и я так рада за него, словно меня саму сделали благородной. Он так этого заслуживает за годы верной службы королеве, за то, что всю жизнь присматривал за ней, за то, как работал для будущего Англии. Бог один знает, какие опасности ждали бы нас, с какими бедами мы столкнулись бы, если бы не мудрые советы Сесила и его уверенное планирование с тех самых пор, как королева взошла на трон.

То, что опасность существует, несомненно. В письме, сообщающем о пожаловании титула, Сесил прибавляет предупреждение: он уверен, что королева Шотландии готовит новое восстание.

Дорогая Бесс, будьте осторожны. Возможно, вы сумеете распознать заговор, наблюдая за нею, хотя мы, наблюдающие за ее пособниками в Лондоне, ничего не заметили. Я знаю, что Норфолк, поклявшийся в верности Ее Величеству королеве, продает золото и серебряную утварь лондонским ювелирам по бросовым ценам. Он даже расстался с отцовским Орденом Подвязки, чтобы получить наличные. Не могу поверить, что он пожертвовал величайшей честью отца ради чего-то, кроме возможности всей жизни. Мне не приходит на ум ничего, что стоило бы для него такой жертвы, кроме какого-то ужасного восстания. Я очень опасаюсь, что он собирается оплачивать еще одну войну.

Вся моя гордость и вся радость от нового положения ничто, если будет нарушен мир Англии. Я могу теперь быть бароном, а вы графиней, но если королеву, которой мы служим, свергнут или убьют, жизнь наша будет не лучше, чем когда мы были детьми безземельных отцов. Будьте начеку, Бесс, и давайте мне знать обо всем, что видите, как всегда.

Бёрли

Я улыбаюсь, увидев новую подпись, но когда я рву письмо и бросаю его в огонь в комнате для документов, улыбка сходит с моего лица. Я не могу поверить, что такой разумный человек, как Норфолк, снова рискнет всем (только не опять!) ради шотландской королевы. Но Сесил (теперь его надо называть Бёрли) редко ошибается. Нужно будет предупредить моего мужа графа, нужно самой быть настороже. Я надеялась, что к этому времени ее уже отвезут обратно в Шотландию. Видит бог, я дошла до такого состояния, что хочу, чтобы ее уже хоть куда-нибудь увезли.

Я полна надежды, я так полна надежды. Осталось, думаю, несколько недель, и мы оба будем свободны.

Мари

Я одеваюсь с особым тщанием, в черное и белое, цвета умеренности, но надеваю три кольца с алмазами (одно из них – обручальное кольцо Норфолка) и несколько богатых браслетов, чтобы просто показать: пусть корону у меня и отняли и нить черных жемчужин украла Елизавета, я все еще королева, все еще могу выглядеть таковой.

Меня приезжает навестить из Шотландии лорд Мортон, и я хочу, чтобы он вернулся с вестями о том, что я готова и способна занять трон. Его ждут к полудню, но только к концу дня, когда темнеет и холодает, он въезжает во двор.

Бабингтон, мой верный мальчик-паж, прибегает в мои покои с красным от холода носом и замерзшими ручками, сказать, что дворянин из Шотландии все-таки прибыл и что его лошадей заводят в конюшню.

Я сажусь в кресло под королевским балдахином и жду. И точно, в дверь стучат и объявляют, что пришел Шрусбери с Мортоном. Я не поднимаюсь. Я позволяю представить его себе и, когда он кланяется, киваю. Пусть заново учится воспринимать меня как королеву; я не забыла, что он был так же плох, как и остальные. Он может начать то, что я намереваюсь продолжить. Сейчас он приветствует меня как узницу, в следующий раз он увидит меня на троне в Эдинбурге. Пусть учится быть почтительным.

Следом за мужчинами входит Бесс, и я улыбаюсь, когда она склоняется в реверансе. Она едва кланяется, отношения между нами в последние дни совсем охладели. Я по-прежнему сижу с ней большую часть дня, по-прежнему внушаю ей надежды на будущее, когда я вернусь на трон; но она устала мне прислуживать, и ее разоряют траты моего двора и стражей. Я это знаю, но ничего не могу и не хочу делать. Пусть обращается за деньгами к Елизавете. Я едва ли стану платить своим тюремщикам за то, что держат меня в темнице.

Заботы прочертили на ее лице морщины, она мрачнее, чем была два года назад, когда я впервые вошла в ее дом. Тогда она была новобрачной, и лицо ее светилось счастьем. Она гордилась мужем, положение ее было ей в новинку. Теперь она потеряла состояние, развлекая меня, может потерять дом и знает, что уже потеряла мужа.

– Доброго вам дня, миледи графиня, – приветливо говорю я и смотрю, как она бормочет что-то в ответ.

Потом Шрусбери удаляются в угол комнаты, я киваю своему лютнисту, чтобы сыграл, и Мэри Ситон, чтобы велела подать вино и печенье, и Мортон садится на табурет рядом со мной и шепчет мне новости на ухо.

– Мы готовы к вашему возвращению, Ваше Величество, – говорит он. – Мы даже готовим ваши прежние покои в Холируде.

Я прикусываю губу. На мгновение я снова вижу внутренним взором алое пятно крови Риччо на полу своей столовой. На мгновение задумываюсь о том, что принесет мне возвращение в Шотландию. То будет не лето с французскими розами. Шотландцы и прежде ко мне дурно относились, с тех пор дело не улучшилось. Мне придется жить с варварами и обедать при кровавом пятне на полу. Придется править ими, призвав всю свою волю и политические умения. Когда вернется Ботвелл, мы сможем покорить их вместе, но пока его нет, надо мной всегда будет висеть угроза похищения и восстания.

– И принца готовят к путешествию, – говорит он. – Ему не терпится увидеть Англию, мы объяснили ему, что в будущем она станет его домом и он когда-нибудь будет королем Англии.

– Он здоров?

– У меня для вас доклады его няньки и гувернера, – говорит он. – А также его наставника. Он здоров и очень продвинулся в развитии. Растет сильным и учит уроки.

– Он уже хорошо говорит?

Раньше мне докладывали, что у него течет слюна и он забывает закрывать рот во время еды и разговора. Принц, которому предстоит владеть двумя королевствами, а то и тремя, должен быть прекрасен. Это сурово, но таков порядок вещей.

– Положение очень улучшилось, как вы увидите.

Я беру стопку отчетов и передаю их Мэри Ситон, чтобы прочесть позже.

– Но у меня есть просьба, – тихо произносит Мортон.

Я жду.

– Мы слышали от английского посла, что вы состоите в переписке с королем Испании.

Я поднимаю брови и молчу. Безусловно, не дело Мортона, кто мне пишет. К тому же я не в прямой переписке с испанским королем. Он встречается с моим эмиссаром Ридольфи, который ездит к герцогу Алве в Нидерланды, к самому папе римскому, а потом к Филиппу Испанскому. Шутка в том, что Елизавета выписала ему разрешение беспрепятственно покидать страну и возвращаться, не подозревая, что он мой эмиссар, объезжающий ее врагов, чтобы поднять кампанию против нее.

– А также с королем Франции.

– И? – ледяным тоном спрашиваю я. – Et puis?[33]

– Я должен просить вас, пока положение так деликатно, не писать им, – неловко произносит он.

Его шотландский акцент, который всегда был для меня крепковат, делается совсем непонятен, когда он смущается.

– Мы заключаем соглашение с бароном Бёрли, представляющим английский двор…

– Бароном Бёрли?

– Лордом Уильямом Сесилом.

Я киваю; пожалование моему врагу титула может все ухудшить для меня и для старой аристократии, моих друзей.

– Мы заключаем соглашение, но когда лорд Сесил обнаружит тайные письма врагов государства, он перестанет вам доверять. Он не сможет вам доверять.

– Французы – мои родственники, – указываю я. – Он едва ли может меня винить за то, что я пишу своей семье, когда я далеко от дома и совсем одна.

Мортон улыбается. Его, судя по виду, не слишком тревожит мое одиночество.

– А Филипп Испанский? Величайший враг Англии? Он прямо сейчас строит корабли для вторжения. Называет свой флот армадой, собирается уничтожить Англию.

– Я не пишу ему, – с готовностью лгу я. – И я не пишу своей семье ничего, что не мог бы прочесть Сесил.

– Вообще-то, Ваше Величество, едва ли вы пишете хоть что-то, чего он не читает, – подчеркнуто произносит Мортон. – Скорее всего, он видит все письма, которые вы получаете и отправляете, как бы умно вы, по-вашему, ни прибегали к помощи тайных курьеров, числовых кодов и невидимых чернил.

Я отворачиваюсь от него, чтобы выказать раздражение.

– Я не знаю государственных тайн, – прямо говорю я. – Мне должны позволить писать друзьям и родным.

– А Ридольфи? – внезапно спрашивает он.

Лицо мое совершенно спокойно, я не показываю ни малейшего узнавания. Он может смотреть на меня, как на картину, и все равно не узнает моей тайны.

– Я не знаю ничего ни о каком… Ридольфи, – произношу я, будто имя мне незнакомо. – И ни о каких письмах.

– Умоляю вас, – неловко отвечает Мортон, зардевшись от искренности и смущения, поскольку ему приходится называть даму и королеву отъявленной лгуньей. – Я не стану выпытывать, кого вы знаете или кому пишете. Я не шпион. Я здесь не для того, чтобы поймать вас в ловушку. Ваше Величество, я ваш истинный друг, и я здесь для того, чтобы договориться о вашем возвращении в Шотландию и на трон. И потому я умоляю вас не затевать никаких заговоров, не писать заговорщикам и никому не верить, кроме меня, лорда Шрусбери и самой королевы Англии. Мы все намерены вернуть вас на ваш трон. Вам нужно быть терпеливой; но если вы будете терпеливы и будете вести себя с честью, как подобает великой королеве вроде вас, тогда вы будете восстановлены уже в этом году, возможно, к Пасхе.

– На Пасху?

– Да.

– Вы даете слово?

– Да, – говорит он; и я ему верю. – Но вы дадите мне ваше?

– Мое слово? – повторяю я ледяным голосом.

– Ваше королевское слово, что не будете вступать в заговор с врагами Англии.

Я молчу. Он смотрит на меня с надеждой, словно мое благополучное возвращение в Шотландию и его планы зависят от этого мгновения.

– Хорошо. Я обещаю, – торжественно произношу я.

– Ваше королевское слово?

– Я даю вам свое королевское слово, – твердо говорю я.

– Вы не будете получать и посылать тайные письма? Вы не станете вступать в заговор против мира в Англии?

– Я даю вам слово, что не стану.

Мортон вздыхает и смотрит на Шрусбери, словно на душе у него полегчало. Шрубсери подходит и улыбается мне.

– Я же говорил, что она даст обещание, – произносит он. – Королева намерена вернуться на свой трон. Она будет вести себя с вами и со всеми вашими верными согражданами безупречно честно.

Мы с королевой едем домой ярким, солнечным весенним полднем, за нами следует фургон с двумя ланями для мясной кладовой Бесс. Королева в радостном настроении; она любит охоту и ездит верхом лучше всех известных мне женщин, она может обогнать большинство мужчин.

Когда мы въезжаем в большие ворота конюшенного двора, сердце мое обрывается: я вижу Бесс, она ждет нас, упершись руками в бока – истинное воплощение обиженной жены. Королева сдерживает смешок и отворачивается, чтобы Бесс не видела ее веселья.

Я спешиваюсь, снимаю королеву с седла, и оба мы поворачиваемся к Бесс, как дети, ждущие, чтобы их отчитали.

Она нехотя делает реверанс.

– Нам велено ехать в Татбери, – говорит Бесс без долгих вступлений.

– Татбери? – повторяет королева. – Я думала, мы останемся здесь, а потом поедем в Шотландию.

– Придворное письмо, – отвечает Бесс. – Я снова начала собирать вещи.

Она протягивает королеве запечатанное письмо, издали кивает мне и уходит туда, где готовят фургоны к очередному путешествию.

Вся радость уходит с лица королевы, когда она протягивает мне письмо.

– Скажите, – говорит она. – Я не могу заставить себя его прочесть.

Я ломаю печать и открываю письмо. Оно от Сесила.

– Я не вполне понимаю, – говорю я. – Он пишет, что вам нужно вернуться в Татбери для большей безопасности. Пишет, что в Лондоне были происшествия.

– Происшествия? О чем он?

– Он не упоминает. Он ничего не говорит, только сообщает, что следит за происходящим и будет спокойнее за вашу безопасность, если вы будете в Татбери.

– Я была бы в большей безопасности в Шотландии, – резко отвечает она. – Он упоминает, когда нам выезжать?

– Нет, – отвечаю я и протягиваю ей письмо. – Нам придется сделать, что он велит. Но хотел бы я знать, что у него на уме.

Она бросает на меня взгляд искоса.

– Вы думаете, Бесс может знать? Может быть, он ей написал отдельно? Может быть, сказал, чего боится?