Евгения Перова - Другая женщина

– Вряд ли поймешь до конца, ты ведь мужчина. Просто я хочу, чтоб ты был готов к тому, что увидишь. Она действительно плохо выглядит: сильно похудела, потеряла волосы. Плачет все время, не ест ничего. Так что – соберись. Я не говорила ей, что ты приедешь, будет сюрприз. Пойдем!

Митя встал и на подгибающихся ногах пошел за Калей куда-то в глубь квартиры – на лоджию, как выяснилось. Лёка сидела в плетеном кресле, откинув голову на спинку и спала. Митя ужаснулся: руки-ноги как палочки, синие тени под глазами… Она была в длинной легкой юбке и какой-то цветастой размахайке. Острижена налысо, а она так гордилась своими волосами! Митя шагнул к ней, встал на колени рядом с креслом, взял Лёку за руку…

Каля осторожно притворила дверь и еще некоторое время смотрела сквозь жалюзи, как Митя целует Лёке руки, потом ушла. Лёка медленно открыла глаза, казавшиеся просто огромными на исхудалом лице, – увидев Митю, она выпрямилась и ахнула, а он, волнуясь, смотрел, как розовеют ее щеки и оживают глаза, как будто где-то внутри зажегся свет.

– Митя… Митя! Это ты?!

– Бессовестная! – сказал он, смеясь и плача одновременно. – Бросила меня! Как ты могла?!

– Митя! Господи, откуда ты взялся?!

– На все пойдешь, лишь бы от меня избавиться, да? Даже не надейся!

– Я не хотела быть тебе в тягость…

– Идиотка! Я чуть с ума не сошел!

Митя вынул ее из кресла – боже, какая легкая! Одни косточки! Он сел на диванчик, усадив Лёку на колени, и попытался поцеловать, но она отстранилась:

– Не надо…

– Почему это?! Я соскучился!

– Тебе не понравится… Я вся такая… химическая. И запах…

– Не выдумывай! Нормальный запах – твой, родной…

И Митя поцеловал ее, почти насильно, но потом Лёка ответила. Ну вот, наконец. Она вздохнула и положила голову ему на плечо:

– Я страшная… И лысая…

– Разве? Я не заметил! – Митя провел рукой по ее голове. – Смотри-ка, и правда! Послушай, это так сексуально!

– Да ну тебя! Пусти! Я отвратительная!

– Перестань! Ты самая красивая женщина в мире. Посмотри мне в глаза, ну!

Лёка робко взглянула.

– Давай покончим с этим. Покажи мне!

– Что показать? Нет! Ни за что! Не надо…

Но Митя уже поднял полу ее размахайки – Лёка закрыла глаза и вздрогнула, ощутив прикосновение его губ к тому, что когда-то было ее грудью.

– Ну вот! Я все видел. И не умер от ужаса.

И Лёка заплакала:

– Мне так тебя не хватало! Господи, какое счастье, что ты приехал! Я так тебя люблю…

А Митя погладил ее по темному ежику волос и сказал, улыбаясь:

– Я знаю, дорогая. Я знаю…

Тамара еще раз перечитала конец и всхлипнула, вытерев слезы краем простыни. Она никак не могла остановиться: все читала и перечитывала Димкины книжки, а «Письма к Леа» уже почти выучила наизусть. Ей казалось: если внимательно читать, то она поймет наконец, почему их «идеальный брак» рассыпался словно карточный домик. Иногда казалось, что понимает. Наверно, не так надо было жить. Не так себя вести, не так обращаться с Димкой. Не так его любить. Да просто больше любить. Но – поздно. А вдруг он вернется? Он же всегда возвращался из своих командировок! Дети – если еще не спали – тут же висли на нем радостными обезьянками: папа приехал, ура! Если бы он сейчас вернулся, Томка и сама вцепилась бы в него, как обезьянка, задыхаясь от счастья: Димочка, родной… любимый! И сама знала: нет, не вцепилась бы. Просто сказала бы: «А, привет! Ужинать будешь? Ты купил, что я просила, или опять забыл? Так я и знала! Конечно, где вам, благородным донам, помнить о такой ерунде!» А Димка мрачно посмотрел бы на нее и ушел к себе – шелестеть клавишами компьютера.

Как он сказал?

Ты не можешь меня вдохновлять!

Ты – гасишь…

Томка взвыла, уткнувшись в подушку, потом не выдержала, зажгла лампу, снова открыла «Письма к Леа» и начала читать сначала: «Для конца августа день выдался на удивление жаркий…»

Котову было тошно. Новогодний корпоратив, как теперь стало модно называть обычную рабочую пьянку, только-только дошел до стадии полной анархии, ибо шеф наконец благоразумно отбыл. Котову хотелось не то напиться, не то удавиться, как, бывало, говорила его бабка. Поэтому он решил поесть и вооружился пластиковой тарелкой, на которой пока что стоял пластиковый же стаканчик с теплой водкой. Он задумчиво рассматривал нанизанные на палочки конструкции из сыра, ветчины и оливок – хотелось жареной курицы или мяса. Вздохнул, залпом допил свою водку и закусил маринованным огурчиком. Тоска.

– Огурцы очень острые?

– Огурцы? Нет, скорее сладкие. – Котов поднял глаза и обомлел: с той стороны стола ему улыбалась Варька. Настоящая живая Варька!

– Варежка!

– Я!

– Ты откуда здесь?

– Ну, я вообще-то здесь работаю.

Котов перешел на ее сторону стола и радостно схватил за руку – за локоть, потому что она тоже держала тарелку и стаканчик. Схватил и потряс:

– Привет! У нас работаешь? Вот здорово! А чего я тебя раньше не видел? И вообще, я тебя сто лет не видел! Ты в каком отделе?

– Маркетинга.

– Ишь ты! И что, ты прямо разбираешься в этом маркетинге?

– В меру.

Господи, Варька! Котов так обрадовался, что ему совершенно расхотелось и напиться, и удавиться. Варвара тоже улыбалась, глядя на Котова, а он разглядывал ее: смеющиеся серые глаза, пепельные волосы, закрученные в тяжелый узел, румяные щеки… Варька!

– Сколько ж мы не виделись? Лет пять?

– Три года. Последний раз – у твоего отца на юбилее.

– Правда! Как ты живешь-то? Выглядишь потрясающе! Элегантная такая, с ума сойти!

– Нормально живу. А ты, говорят, развелся?

– Ну да. Не совсем еще, но… Разъехались, в общем. Как-то так. Слушай, а может, сбежим отсюда? Посидим где-нибудь, поговорим, а?

Варвара посмотрела на часы: ого, уже девятый час!

– Ты знаешь, мне вообще-то пора домой. Поздно.

– А ты все там же живешь? В Филимонове?

– Все там же.

– Ты на машине?

– Котов, какая машина? Нет у меня машины! На электричке, потом на автобусе, потом еще пешком. Надо двигаться, а то ближе к ночи всё редко ходит – и электрички, и маршрутки.

– Слушай, а поехали ко мне! Я тут совсем рядом, в двух остановках. Поговорим, поедим по-человечески, у меня курица жареная есть!

– Курица? Курица – это заманчиво! А ты же где-то далеко жил, совсем не в этом районе?

– Да я сейчас у родителей.

– А-а! Все, что ли, Эсмеральде своей оставил? И теперь нищий, но свободный?

– Да нет, просто у меня ремонт.

– И у которых ты родителей?

– У отца. Ну что? Переночуешь, а завтра поедешь!

Варька смотрела на Котова и думала: что ж делать-то? Поехать, что ли, к нему? Она представила долгий путь домой, увидела, как, проваливаясь в снегу, бежит по полутемной улице, открывает пустой дом…

– Ну ладно. Давай к тебе.

– Ура! Варежка, ты настоящий друг!

Варвара с интересом оглядывалась по сторонам – квартира была новая, большая, с высокими потолками. Впрочем, после ее деревянного старого дома любая квартира покажется новой и большой. На самом деле Варе нравилось там жить, и, если б не дорога, она бы и не задумывалась о московских квартирах, которые, впрочем – задумывайся не задумывайся, – были для нее так же далеки и недоступны, как Луна. Котов подал ей тапки с розовыми помпонами:

– Влезешь? – Нога у Варьки была крупная. – А то отцовы дам!

– Влезу. А где все? Собаку, что ли, выгуливают?

– А они в Финке.

– Где?!

– В Финляндии. Уехали на каникулы всем табором. Сняли там дом.

– Так ты что, тут один?

– Ага. Да ты не бойся, я не стану к тебе грязно приставать. Твоя добродетель никак не пострадает.

– Приставать он не будет! А зачем я тогда сюда притащилась, интересно? – пробормотала Варька себе под нос, но Котов услышал и изумился:

– Что ты говоришь?!

– Я говорю, чего ты с ними не поехал?

– А! Сам не знаю. Хотелось побыть одному, знаешь, как-то осмыслить все, подумать…

– Ну и как, осмыслил?

– Да что-то не очень.

Они просидели полночи на кухне – съели курицу, выпили бутылку красного вина, поговорили. Правда, обсудить развод Котову почему-то не удалось, хотя и очень хотелось: они с женой окончательно разругались всего несколько месяцев назад и он никак не мог прийти в себя. Но каждый раз, как Игорь пытался свернуть на эту тему, Варвара перебивала, и он забывал, что хотел сказать, все повторяя:

– Господи, Варька! Как я рад тебя видеть! И как это мы раньше не встретились, не понимаю! Чего ты не позвонила-то? Какое чудо, что ты у нас работаешь! Если бы не ты, я бы напился и лежал сейчас мордой в салате!

– Там не было салата, не лежал бы.

Потом они разошлись по разным комнатам. Котов заложил руки за голову и таращился на потолок, по которому метались разноцветные тени от рекламы соседнего магазина, и все радовался: надо же, Варежка! И почему он раньше не догадался ей позвонить, встретиться? Вот болван! Потом вдруг вспомнил, что она пробурчала, когда надевала тапки, – или послышалось? А может… она хотела… а он не понял?! Игорь встал и босиком подошел к двери Варькиной комнаты, прислушался, потом тихонько приоткрыл дверь: Варвара лежала на боку, лицом к нему, положив руку под щеку, и спала. Котов вздохнул и закрыл дверь. А Варя открыла глаза и некоторое время мрачно смотрела в полутьму. Утром Игорь затеялся провожать Варьку и даже предложил было отвезти:

– В «Ашан» заедем, продуктов купишь!

– Какие продукты, Котов? У меня все есть, а ты потом застрянешь в пробке на полдня. Ты что, под самый Новый год! Прекрасно доеду на электричке.

Он довел ее до самого вагона, поцеловал на прощанье в щечку, Варька помахала Котову рукой, а когда поезд тронулся – заплакала. Слезы сами так и побежали из глаз, Варька вытирала их бумажным платочком, а они все текли и текли. Она виновато посматривала по сторонам, но никто не обращал на нее внимания – ну плачет эка невидаль. Москва слезам не верит.

Мама умерла почти год назад, а Варька все плакала – не каждый день, конечно, как первое время, но слезы стояли так близко, что лились сами собой чуть что. Ей казалось, что со слезами исходит все накопившееся за десять лет отчаянье – и усталость, и безнадежность, и одиночество. Сейчас она тоже была одинока – еще более одинока, чем раньше, но появилась надежда… и свобода. А главное – появилось желание изменить свою жизнь. Первый шаг сделан – новая работа была и престижной, и хорошо оплачиваемой. Дорога, конечно, отнимала много времени, но что делать! На новом месте Варька получала раза в два больше, чем раньше, но денег ей почему-то все равно не хватало: пришлось приодеться – дресс-код, всякое такое, да и домом она давно не занималась, а туда, сколько ни вкладывай, все мало. Но Варька надеялась, что, позатыкав кое-какие дыры, она сможет все-таки съездить в отпуск: за всю жизнь она побывала только у сестры Лидочки в Вильнюсе, да и то совсем маленькая была и ничего не запомнила. Да, работа у нее была. Работа, дом, сад, старая кошка. И все. А теперь вот снова возник Котов. Может, зря она поехала к нему?

Варвара Абрамова и Игорь Котов когда-то жили напротив друг друга на улице Пионерской подмосковного поселка Филимоново. Росли вместе, в одну школу ходили – до девятого класса, когда родители Игоря вдруг в одночасье развелись, а мать тут же вышла замуж и увезла Игоря в Москву. Впрочем, и отец тоже мгновенно женился. Они были легкие люди, родители Котова: рано поженились, весело жили, пока жилось, и так же легко и весело разошлись. Никакой трагедии не получилось: они каким-то чудом сохранили дружеские отношения, так что у Игоря вдруг образовалось огромное количество родственников – почти одновременно в обеих новых семьях родились новые дети, сводные сестры Игоря, которых, не сговариваясь, назвали Катеринами. Чтобы не запутаться, Котов привык называть мамину дочку «наша Катька», а дочь отца – «папина Катька».

И отчим, и новая жена отца – язык не поворачивался называть ее мачехой! – и новообретенные бабушки-дедушки любили Игоря и баловали: еще бы, единственный парень на две семьи. А Варька – одна с мамой: старшая сестра Лидочка – на пятнадцать лет старшая! – вышла замуж и уехала в Прибалтику, которая потом неожиданно стала заграницей, средняя сестра Маша умерла еще до рождения Вари, а единственный брат Генка попал под электричку, когда Варька училась в третьем классе. Отца Варвара не помнила совсем: ей было всего годика два, когда он в одночасье помер от инфаркта. Самая младшая – нежданная и нечаянная! – Варька осталась матери в утешение.