Евгения Перова - Другая женщина

– Смотри-ка, подготовился! А ты предусмотрительный. – Варька брезгливо потыкала ногой в пакетик. – Значит, решил приехать и переспать со мной, да? Раз я… раз ты… Значит, можно?!

– Варь! Ну что ты, в самом деле?! Ничего я не решил! Нет, я, конечно, хотел… В смысле – мечтал! Но я и не думал! То есть я думал, что… может быть. И чем плохо, что я предусмотрительный?! Варь?! Ты же знаешь, что я…

– Что ты?

– Я, конечно, никогда… Но я всегда! Я просто сам не понимал! А теперь понял! Я еще позавчера понял! Или когда это было-то? Вчера, что ли? Ну, Ва-арежка…

Варвара усмехнулась, скинула покрывало, разметала горку подушек, стянула брюки и, сверкнув наивными белыми трусиками, быстро забралась под одеяло и завозилась там, снимая оставшиеся одежки. Котов смотрел, моргая.

– Ну, ты чего? Давай быстрей, а то холодно! Вон у тебя уже ноги синие!

Игорь покосился на свои синие ноги, скинул джемпер вместе с майкой и проворно залез к Варьке:

– Варь, я что-то не понял… Это что было-то?

– Не вникай!

– Как это – не вникай? Если я именно что хочу вникнуть!

Но тут Варвара его поцеловала, и вникать дальше не стало никакой возможности, Котов и перестал. Про презерватив он забыл напрочь, ему было не до того – не опозориться бы перед Варькой: она как-то… возбуждала его, конечно! Но словно проверяла: посмотрим-посмотрим, на что ты годен, да и годен ли вообще. И потом он долго не мог прийти в себя – в глазах все сверкали цветные искры, и он не сразу сообразил, что это всего-навсего гирлянда на елке.

– Ко-отов, – томным голосом с еле ощутимой насмешкой произнесла Варвара, – ты такой темпера-аментный, я прямо не ожидала!

– Я?! Да это ты меня завела! Такая тихоня с виду, а сама…

– Да ладно! Я сама скромность. – Она сладко зевнула и пристроилась спать, положив руку ему на живот. Котов даже вздохнул – от счастья. Счастье было реальное, живое – сидело, словно кошка, на краю кровати и жмурилось, мурлыча. Кошка, спавшая у них в ногах, впрочем, тоже мурлыкала, и очень даже громко.

Проспали они до полудня, а потом почти сразу поругались. Не то чтобы поругались – просто Варежка как-то ловко выставила его вон, и недоумевающий Котов потащился в Москву, придумав по дороге, что, пожалуй, поедет сейчас к матери – там его встретили воплями восторга, и он мгновенно восстановил пошатнувшееся было душевное равновесие: все хорошо, его любят и ценят, ему рады!

А дело было в том, что Варька включила телефон и тут же увидела высветившийся вызов от Глеба – в два тридцать семь, как раз, когда они с Котовым развлекались в постели. Варька чуть не взвыла и набрала его номер, наплевав на все предосторожности:

– Ты мне звонил?!

– Да, я тогда не мог говорить, когда ты звонила! С Новым годом тебя!

– И тебя! Как ты? У тебя все в порядке?

– Все по-старому. Без особенных изменений.

– Гле-еб…

– Варька…

– Глеб…

– Прости меня…

– Перестань. Я… думаю о тебе.

– Я тоже. И я так хочу, чтобы ты… была счастлива! Пожалуйста, Варь!

Она чуть было не воскликнула: «Счастлива?! Без тебя?!» – но удержалась и сказала тихо:

– Я постараюсь. Постараюсь.

Но старалась она плохо: выставив Котова, Варька проплакала остаток дня и на следующий день тосковала, хотя и сходила к Артемьевым посмотреть на разрушенную Федотовой раковину. А потом позвонил Котов и робко позвал ее на Рождество – к его матери в гости.

И Варя согласилась.

Первый раз Варька встретилась с Глебом случайно: бежала домой от «ближних буржуев», где готовила ужин. Эта работа перепала ей неожиданно: Варвара мыла окна в особняке, а когда домылась до кухни, обнаружила там молодую хозяйку, рыдающую в три ручья – обычно готовившая свекровь свалилась с приступом мигрени, а у невестки все сгорело и убежало. Варька слезла с окна, повязала фартук и за полтора часа приготовила роскошный ужин, даже успела окна домыть до приезда сурового мужа. А через пару дней свекровь, оправившаяся от мигрени, позвала ее кухарить, и Варя согласилась – она любила готовить. Когда она шла по новой трассе, Глеб притормозил и предложил подвезти, а Варька предупредила:

– Мне недалеко! На Пионерскую!

Он разочарованно хмыкнул:

– Да, не везет мне сегодня! Ладно, тогда и сам домой поеду.

– А ты что, «бомбить», что ли, ездил?

– Ну да. Только неудачно.

Варька пригляделась и вдруг поняла, кто это, – поселок маленький:

– А ты где живешь? Во втором микрорайоне? Ты Зои Васильевны сын, нет?

Глеб мрачно на нее покосился: ну конечно, его историю знала в Филимонове каждая собака.

– Слушай, а ты что, работу так и не нашел? Ты кто по специальности?

– Я строительный закончил. Работал в проектной фирме.

– А ты не хочешь к Шарапову пойти? Он сейчас как раз задумал еще и строительством заняться!

– К Шарапову? А, этот! Не знаю… А он возьмет?

– Сейчас спросим. – И Варька набрала номер Шарапова: – Коль, слушай, я тебе мужика нашла!

– Да мне вроде и баб хватает! – хмыкнул Шарапов.

– Я серьезно! Да не чавкай ты в трубку!

– Прям уж и не почавкай ей! Ну, что еще за мужик?

– Да Зои Васильевны сын! Он строитель, представляешь?

Зоя Васильевна была учительницей географии и завучем в единственной филимоновской школе, и все поселковые у нее учились.

– А-а! Это тот, у которого трое детей и…

– Он тут, рядом со мной! Как тебя зовут?

– Глеб, – сказал Глеб, слегка ошарашенный быстротой развития событий.

– Его Глебом зовут. О, смотри-ка, здорово получается: вы с ним почти Жеглов и Шарапов!

– Точно! Ну ладно, приложи его к трубе!

Мужики договорились, и на следующий день Глеб приехал знакомиться. Прозвище так и осталось за ним. В машине Варя не рассмотрела его как следует – Глеб оказался высоким и худощавым. Волосы светлые и вечно взлохмаченные, а глаза тоскливые, как у спаниеля. Они с Колькой выглядели комической парочкой, прямо Пат и Паташон: маленький кругленький Шарапов, припадающий на правую ногу, и длинный сутулый Глеб с унылым носом. Но постепенно «Жеглов» отогрелся в их теплой компании, и глаза повеселели, и чувство юмора прорезалось – стал выдавать перлы не хуже самого Шарапова. «Не жизнь, а балалайка» – это было Глебово любимое выражение.

Конечно, во многом Варвара постаралась – она так жалела «Жеглова»! Он особенно не делился своими проблемами, но после того, как увидел Варькину мать, стал ей рассказывать про свою девочку с забавным именем Люша и про пацанов-близняшек. А Варя пропустила «контрольный звонок» – она звонила матери каждые три часа, иначе та начинала волноваться, а тут – забыла! Глеб подвез Варьку до дома и помог в поисках – мать спряталась на втором этаже под кроватью, откуда они ее с большим трудом извлекли и успокоили. Глеб Анне Викторовне понравился – мать всегда чувствовала себя защищенной в присутствии мужчин, ей даже Усольцев нравился, и она расстраивалась, когда Варвара его выгнала. Но Глеб ужаснулся и назавтра спросил у Варьки:

– Как ты живешь в таком кошмаре? Я бы не смог. Это ж какое терпение нужно!

– Да у меня не всегда и хватает, ты что думаешь – я железная? Все бывает: и срываюсь, и плачу…

Это как раз и был такой день, когда Варька почти сорвалась: ей приснился мучительный сон, который время от времени повторялся, чаще всего в полнолуние. Во сне она кричала на мать, орала с ненавистью, со злыми слезами: «Ты всю жизнь мне поломала, идиотка проклятая, всю жизнь! Так и сдохну тут, в дыре этой! Без детей, без мужа!» Проснувшись, она чувствовала глубокий стыд и раскаянье, а мать тоже словно что-то ощущала и сильнее нервничала, так что Варьке приходилось прилагать массу усилий, чтобы на самом деле не разораться, как во сне.

– И ведь не подумаешь, – сказал Глеб. – Ты всегда улыбаешься!

– Глеб, а что мне еще остается? Иначе меня туда затянет, в этот ужас. Нельзя унывать, понимаешь? И ты давай-ка, распрямись! А то согнулся, как дед девяностолетний. Ничего, пробьемся!

Но Глеб переживал: молодая, красивая, а никакой жизни не видит! Он даже спросил у Шарапова, есть ли кто у Варвары.

– А что? – прищурился на него Шарапов. – Подъехать хочешь? Ты, Жеглов, смотри! Варька мне как сестра! Я за нее любому врежу, будь он хоть в два раза выше меня ростом, понял?!

Сначала им казалось, что это просто дружба. Глеб рассказывал про детей, Варька слушала, сочувствовала, особенно переживала из-за Люши – оказалось, девочка сама себя так назвала: шепелявила слегка, вот и получилась из Люси – Люша. Переживала Варвара всерьез, даже иной раз ночью просыпалась и думала. Влезла в Интернет, прочла все, что смогла найти о проблемах детей с ДЦП, пересказывала Глебу, тот только вздыхал: он никогда на жену не жаловался, но раз проговорился, что она плохо следит за детьми, особенно за Люшей, и той по большей части занимается бабушка.

Варька этого никак не понимала! Один раз она видела Люшу – поехала во второй микрорайон с автолавкой вместо шараповской Черепахи и увидела, как Зоя Васильевна гуляет с маленькой девочкой – та ковыляла по детской площадке, приволакивая ножку. У Варьки все сердце изболелось, а когда они подошли за сахарным песком и Варвара увидела ее трогательную мордочку с косящим глазиком и ямочками на щеках, то чуть не заплакала, с трудом сдержалась. Как можно такого ребенка не любить?! Варька подарила Люше шоколадку и всхлипывала всю обратную дорогу, а Зять, который сидел за рулем, косился на нее с недоумением.

А когда Глеб однажды принес показать детские фотографии, Варвара выпросила у него одну Люшину – тот слегка удивился, но дал. Это было что-то мощное, ей совершенно неподвластное – Варька полюбила чужого ребенка, как своего! Иногда Люша снилась ей, и Варя просыпалась в слезах: хотелось побежать, обнять, утешить… забрать себе… вместе с Глебом. И с пацанами. Она как-то спросила у Шарапова про Галю, жену Глеба: какая она? Тот поморщился: «А, та еще штучка! Холодная стерва! Не повезло мужику».

Не повезло…

Как-то работали в одном из коттеджей – красили, обои клеили. День был как по заказу – ясный, солнечный. Варька сидела на полу, вся освещенная солнцем, и старательно обрезала кромки обоев длинными ножницами. Глеб, проходивший мимо с ведром клея, остановился и залюбовался: казалось, что светится сама Варя.

– Какая ты… смешная, – сказал он, запнувшись: чуть было не выскочило «славная».

– Чем это я смешная?! Вот еще!

– Стараешься, аж язык от усердия высунула, как первоклашка!

– Да врешь ты все! – Варька, улыбаясь, подняла голову…

Улыбки медленно таяли у них на лицах, и взгляды становились все серьезнее и серьезнее – что-то происходило странное, словно кокон солнечного света, в котором сидела Варька, постепенно рос, расширялся, делался все ярче, пока не захватил в свое сияние и Глеба. Они смотрели друг на друга целую вечность, но тут из другой комнаты закричал Шарапов:

– Жеглов! Где ты там? Тебя только за смертью посылать!

Глеб повернулся и вышел, а Варька опустила голову и принялась дальше обрезать кромки. И вроде бы ничего не изменилось между ними. Но изменилось всё. Нет, они не вспыхивали при виде друг друга, спокойно разговаривали обо всем на свете, все так же подтрунивали один над другим. Но дотрагиваться избегали, опытным путем определив самую короткую дистанцию: сантиметров тридцать, не меньше! А то ощутимо било током. Ни Глеб, ни Варька не сказали ни слова о том, что с ними произошло, просто оба знали. Но оказалось, что знают не только они. Как-то вечером Шарапов, который вез Варвару домой с дальнего коттеджного поселка, спросил:

– Варь, а что у тебя с Жегловым?

Варя долго молчала, потом пожала плечами и ответила:

– Любовь.

– Вот горе!

– Почему ж горе? Счастье.

– Варь, ну ты ж понимаешь, что…

– Коль, я все понимаю. Я знаю, что ты мне хочешь сказать. Но изменить мы ничего не можем. Оно есть – и все.

Километра через полтора он снова спросил:

– Слушай, а может, вам просто переспать, да и все? А? Я ключи дам от пустого коттеджа…

– Шарапов! Да разве в этом дело?! Я… умереть за него готова! А ты – переспать! И как у вас, мужиков, всегда только секс в голове!

– Ну, не скажи, секс тоже вещь нужная. Вы оба как волки голодные – ты одна, молодая-красивая, а у него с женой напряженка…

– Это что, он тебя попросил со мной поговорить?!

– Избави боже, ты что! Я к Жеглову и подступиться с этим боюсь – убьет сразу!

– А со мной, значит, можно! Хочешь, Шарапов, я с тобой пересплю?! Раз ты так обо мне печешься? О моей сексуальной жизни!

– Варь, ну ты что!

– Ничего. Высади меня, я пешком дойду.

– Обиделась! Вот черт! Ну, прости меня, дурака! Прости, а? Просто смотреть на вас сил никаких нет, жалко же!

– А что, так заметно?

– Я вижу.

– Коль, ты сам-то подумай: неужели нам одного раза будет достаточно?! Да у тебя пустых коттеджей не хватит! И как дальше Глебу жить? На два дома? Ты знаешь, я бы на все согласилась, честно тебе говорю. Но он же не сможет. Ты видишь, какой он. У него пунктик на детях, на разводах. Он же упрямый, как не знаю кто! Я бы и с детьми его приняла, но как это возможно – от живой матери?!