Евгения Перова - Другая женщина

У Андрея даже заболело сердце: господи, Мачу Пикчу, Наска! Как ребенок!

– Ир, я имел в виду миллион евро, не рублей.

– Евро? А сколько это в рублях?

– Ну, умножь на сорок пять.

– На сорок пять! Четыре с половиной миллиона, что ли, получается? Всегда я путаюсь в этих ноликах. У меня есть миллион, у тебя есть миллион, нам еще бы миллион, мы б пропили стадион, – вдруг запела Ирка, болтая ногой. – Дай на маленькую, дай на беленькую, на большую не прошу, дай на маленькую! Что? Это песня такая, походная! Дурацкая, конечно…

– Ира, миллион евро – это сорок пять миллионов рублей. Чуть меньше вообще-то, налог съест часть…

– Ух ты! Сорок пять миллионов! Куча денег! А почему ты спрашиваешь? У тебя что, есть миллион евро?

– У меня – нет. У тебя есть.

– У меня?! Откуда?! Я что, наследство получила? Неужели нашелся богатый дядюшка в Америке? – Ирка даже забыла грызть яблоко и удивленно таращила на Андрея глаза. Сердце у него болело все сильнее и сильнее.

– Да, наследство.

– Андрей, перестань! Какое наследство, от кого?!

– От Чембарцева Ивана Петровича. Знаешь такого?

– От… Чембарцева?! – Ирка так переменилась в лице, что Андрей понял: знает. И знает, почему оставил. Она помолчала, потом встала и ушла к окну. Спросила, не оборачиваясь:

– Когда он умер?

– Сегодня.

– Откуда ты можешь знать… про наследство?

Андрей прижал руку к сердцу, вместо которого была раскаленная головешка – так жгло за грудиной:

– Я… составлял… завещание.

– Значит, все это время ты знал? И не сказал мне ни слова?

– Ира, я не мог… сказать тебе. Есть закон. Нельзя… нарушить. Я бы… потерял… лицензию. И завещатель… мог в суд подать.

– Ну да. Тайна исповеди, клятва Гиппократа! Конечно! Значит, ты знал с самого начала…

Тут она обернулась, закричала и бросилась к Андрею – совершенно белый, он неловко лежал на диване, откинув голову, и не дышал. Из больницы его выписали через неделю.

– Инфаркт не подтвердился, но поберечь себя следует, – сказал врач.

– Снизьте нагрузки, чаще бывайте на свежем воздухе, избегайте стрессов, не курите…

– Да я и не курю, – мрачно пробормотал Андрей.

– И побольше положительных эмоций, – добавил врач, глядя на Андрея поверх очков.

За все это время они с Ирой ни слова не произнесли по поводу денег. Первым не выдержал Андрей:

– Ир, давай уже поговорим, а?

– Про наследство? А ты как себя чувствуешь?

– Да нормально я себя чувствую! – сказал он злобно. – Просто прекрасно. Тебе ж сказали: я симулянт!

– Андрюш, перестань. Никакой ты не симулянт! Ты просто переволновался. Я как представлю, что ты все это время придумывал невесть что, накручивал себя: ах, она подумает, что я женился на ней из-за денег!

– А ты не подумала?

– Нет.

– Нет?! Но ты же так рассердилась на меня?!

– Рассердилась! Да я разъярилась просто! Андрюш, ты же меня не дослушал! Сразу в обморок свалился, как… как институтка какая-нибудь!

– Институтка?!

– Ну да! Барышни такие нежные были, чуть что – хлоп в обморок!

– Да знаю я, кто такие институтки! Не сбивай меня! Ты что, правда не подумала, что я…

– Да нет же! А разъярилась, потому что сначала не поверила, что ты на самом деле не мог мне ничего рассказать, понимаешь? Потом представила, как ты год с лишним воображал, что я тут же тебя брошу и вообще…

– Нет, подожди! А почему ты так не подумала?!

– Господи! Да потому, что я люблю тебя! И знаю, что ты меня любишь! Потому что ты плакал, когда родился Антипка, потому что ты стоял на коленях около моей кровати и шептал мне слова любви, пока я спала, а я проснулась и слышала! Потому что ты краснел и смущался, а в первый раз ужасно трусил! Потому что Варька за тебя, и Глеб, и Люша! И все Филимоново вместе с Шараповым! Хватит уже или недостаточно? Потому что ты – моя девятая жизнь. Последняя. До конца времен.

– Девятая?

– Да! Это Варька меня научила. У кошек девять жизней, и у женщин тоже. У нее с Глебом девятая, и у меня – с тобой.

– Ирка! Какой же я идиот! Прости меня!

– Не смей называть идиотом моего любимого человека! – Ирка наконец села к нему на диван и обняла. – Ничего ты не идиот! Любой бы так рассуждал. А виновата во всем я сама. Давно надо было тебе рассказать, но я так была счастлива, так не хотела к этому возвращаться! Скажи, а ты что решил? Ну, про наследство? Почему Чембарцев мне столько денег оставил? Что подумал, самое первое?

– Я подумал, он твой отец.

– Мой… отец?! – Ирка даже подпрыгнула и руками всплеснула от удивления.

– Ну да, ты же говорила, что ничего про отца не знаешь, вот я и подумал, мало ли, вдруг это он.

– Андрюша! Я знаю, кто мой отец – Антипов Алексей Егорович! Я про его жизнь ничего не знаю, потому что мне два года было, когда они развелись! И то он заходил к бабушке, пока я у нее жила, я помню! Он умер пять лет назад. В Вологде. А если б и оставил мне чего, так это миллион пустых бутылок. Он алкоголик был, пьяница. Мама поэтому и ушла от него.

– Ну да. Я потом выяснил.

– Так ты что, расследование проводил?

– Попытался. Но плохой из меня Шерлок Холмс.

– И что ты дальше думал?

– Да я и не знал, что думать, Ир, правда! Решил, что это как-то с твоим мужем связано – он же у Чембарцева охранником работал, может… не знаю… жизнь ему спас!

– Ага, точно. Именно. А ты не думал, что я спала с Чембарцевым?

– А ты что, спала?

– Нет.

– Вот и я подумал – нет, этого быть не может. Ирка – не из таких. Правда, меня твое белье сильно смутило…

– Мое… белье?!

– Ну да. Я задумался – ты три года одна… Три года же? Вот. И такое белье! Зачем?! Некому же… демонстрировать.

– Господи, Андрюша! Просто я люблю красивое белье! Единственное, что мне не безразлично! У меня никогда не было ничего такого, а хотелось ужасно! Оно ж безумно дорогое! Вот я и покупала, когда деньги появились – для себя, ни для кого. Арсену вообще наплевать было. Для себя, понимаешь? Кто-то туфли скупает, кто-то бирюльки, а я…

– Нет, я все равно не понимаю! Туфли, бирюльки – это хоть видно! А белье же внутри, его не видно! Какой смысл в этом?!

– Да никакого! Я знаю, что я в красивом белье, и мне приятно – все! Ну, в тот день… я, конечно, самое лучшее надела, если честно.

– Ты что, знала, чем наше свидание кончится?!

– Андрюш, я ничего такого не планировала, если ты об этом. Так, на всякий случай. Мало ли! – Ирка рассмеялась, сверкая глазами, но тут же нахмурилась: – Так ты что, решил, что я… проститутка, что ли?!

– Да нет же! Я ж сказал! Ты не из таких, это видно было. И потом, почему он тебя так поздно решил… вознаградить, если б ты с ним действительно жила? Обычно сразу кусок отстегивают. А по тебе ж понятно, что ты… не миллионерша вовсе. Да и кусок больно большой. Он вообще прижимистый, Чембарцев.

– Правда? – Ирка усмехнулась: – Надо же, как высоко меня оценил. Видишь, что за женщина тебе досталась – на миллион! А ты не ценишь!

– Я ценю, – твердо выговорил Андрей, глядя ей в глаза. – Я люблю тебя, ты знаешь.

– Знаю! Андрюш, ты не беспокойся, я денег этих не возьму. Ты скажи, как от них избавиться, я так и сделаю. Мы с тобой сделаем. Могу я просто отказаться?

– Ир, ты это серьезно? Все-таки миллион!

– А тебе жалко стало, да? Ну, и возьми их себе!

– Мне тоже не надо. Я сам заработаю, если захочу. Подумаешь, миллион евро!

– Действительно! Так могу?

– Да, – ответил Андрей. – Можешь совсем отказаться, а можешь принять и отдать на какую-нибудь благотворительность, например.

– А если откажусь, кому деньги пойдут? Жене его? Она же главная наследница, да?

– Нет. Главный наследник – сын. А с женой он развелся.

– Развелся?! Когда?

– Тогда же, когда завещание оформлял, четыре… нет, четыре с половиной года назад.

– Вон оно что! Интересно.

– Ир, может, ты расскажешь наконец, в чем дело?! А то я сейчас от любопытства просто сдохну!

– Я тебе сдохну! Попробуй только! Ну ладно. Только я начну с Вологды, с детства. С хорошего. Потому что история вообще-то не сильно веселая. Ну вот. Бабушку мою вологодскую звали Авдотья Ивановна, баба Дуся. Жили мы с ней хорошо, дружно…

Ия с бабушкой хорошо жили, дружно. А потом бабушка умерла. Давно уже плохо себя чувствовала, а тут вдруг совсем приперло, так и подумала: «Ой, помираю что-то!» Вызвала из Москвы дочь и умерла уже при ней, словно специально дожидалась. Успела проститься с внучкой – подозвала, сказала: «Иечка, птичка моя! Ты теперь будешь с мамой в Москве жить, в школу пойдешь, все будет хорошо!» И раньше все время внучке про маму рассказывала, про братика и отчима: «Ты его, птичка моя, будешь папой называть, хорошо?» – «Хорошо, – соглашалась Ия, – буду». Поэтому не сильно огорчалась, что придется уехать: мама! Братик, папа! Москва! Только как же она без бабушки-то?! Без бабушки – никак! Но бабушка с ними в Москву не поехала. Ия ужасно скучала – даже когда подросла и осознала, что бабушки больше нет, все представляла себе, как та в Вологде живет, чай пьет с пастилой, вяжет разноцветные варежки на продажу, расчесывает на ночь волосы круглой гребенкой и напевает, заплетая тонюсенькую седую косичку: «Сама садик я садила… сама буду… поливать…»

В новой жизни Ию звали Ира – она сначала никак не могла привыкнуть и не отзывалась, а мама раздражалась: «Забудь ты это птичье прозвище!» И птичкой никто не называл, Ира да Ира. Квартира в Ясеневе была двухкомнатная, маленькая. Братику Мише уже годика два, милый, забавный. И отчим… папа… тоже не страшный – добрый оказался, конфетку дал. Ия очень старалась быть хорошей девочкой, как бабушка наставляла: всех любить и слушаться, помогать маме, не мешать папе и занимать как можно меньше места. А потом мама опять забеременела. Ия запомнила на всю жизнь: идут они с мамой, Мишеньку в коляске везут, навстречу соседка. Посмотрела на них, на мамин живот – и говорит:

– Что, Людмила Сергеевна, никак еще пополнение ждете?

Мама отвечает:

– Да, Пашенька очень девочку хочет!

Пашенька – это отчим, папа. «А я? – подумала Ия. – Я разве не девочка?» И, видно, такое у нее лицо было выразительное, что соседка вздохнула и по голове Ию погладила. Пожалела.

Когда сестренка Юлечка родилась, мама Ирку в интернат отдала, а там все больше по фамилии кликали: эй, Антипова! Трудно пришлось поначалу: домашняя девочка-то, нежная. Но что делать – пришлось привыкать. Всему научилась, ничего. И защищаться, и не поддаваться, и в зубы дать, кому надо. Справилась. Дома она редко бывала: на выходные, на каникулы – и то не каждый раз. Ей и места-то дома не было, в стенном шкафу спала, когда приезжала. Вернее, в кладовке. Крошечная темная комнатка, раскладушка как раз помещалась. Потом Ира школу закончила, и мама настояла, чтобы она в «керосинку» поступила – в Губкинский, нефти и газа институт, мама сама там училась. И общежитие опять же имеется. А Ире было все равно – «керосинка» так «керосинка», хотя сама больше любила литературу, историю, и языки легко давались, но химия тоже ничего, интересно. Училась хорошо, что в школе, что в институте, – прилежная, способная.

Самое лучшее время было – институт, общага! Разное, конечно, случалось: и обокрали пару раз, хотя чего там красть-то – одни слезы, и приставали – еле отбилась, но по молодости все воспринималось легко, не страшно. Четыре подружки их было: Настя Калюжная – Кролик, Крольчик; Верка Смирнова – Винни-Пух, вылитый просто, сластена та еще! Пятачок-Хрюпсик Наташка Худякова и Ирка – Ослик Антипка. Это Настя придумала, что Антипка – по фамилии Иркиной, и так смешно показалось, и прижилось. Так весело жили с девчонками! Сбегали с лекций в кино, встречали вчетвером Новый год, пели, хохотали, писали шпоры к экзаменам, влюблялись в каких-то придурков, страдали, жить не могли друг без друга! Вдруг записались на ирландские танцы и сами над собой потешались, что в ирландки подались. Хрюпсик – Наташка Худякова – первая замуж вышла. А Настя-Крольчик умерла. Самая умная из них, самая добрая. Так несправедливо! Ира страшно горевала – единственная близкая подруга была, на всю жизнь! А жизни-то и не хватило.

Закончила Ира институт, комнату сняла, пополам с Веркой Винни-Пухом. А потом сестра Юлечка замуж выскочила, только-только ей восемнадцать исполнилось. Ира хотела домой вернуться – сестра-то к мужу ушла, но оказалось… В общем, Мишенька уже взрослый, ему отдельная комната нужна, и опять Ирке места нет. И замуж тебе давно пора, ищи себе мужа с жильем. Ищи мужа! Где его найдешь-то?! Как-то никто не нравился. Верка – та влюблялась через день и каждый раз насмерть. А ты, Антипка, разборчивая больно! Разборчивая? Может быть…

Было два… романа не романа – так, недоразумения. Первый еще в институте, с Вовкой Петровым – два семестра продержались, а потом он ее бросил ради москвички с квартирой. Ирка всем говорила, что она из Вологды – не объяснять же про интернат и стенной шкаф. Второй раз было посерьезнее, по-взрослому. Толя – Анатолий Михайлович из соседнего отдела – на тринадцать лет старше, интеллигентный, начитанный и сам почти писатель, романы-фэнтези сочинял в свободное от работы время. Ия читала, нравилось, так романтично. И говорить с ним было хорошо, не то что с Вовкой – только целоваться. Поговорить – это для Ирки было так важно! Обо всем: о книжках, о кино – оба любили французское. И о поэзии – ну да, Ия писала стихи, конечно! Мелким почерком в блокнотиках: весна, любовь, одиночество, никто меня не понимает – все как положено.