Когда Руфус был в возрасте Тома, он казался ей совсем взрослым, и то чувство, которое она тогда испытывала к нему, трудно было назвать материнской любовью. Это было нечто особое, трудно поддающееся описанию. Такого чувства она не испытывала больше ни к одному из своих детей.

Том был ее любимцем, ее малышом. Для всех матерей дети навсегда остаются детьми, но у нее была особая любовь к Тому. Он все еще нуждался в ее защите и будет нуждаться долго. Господи, думала она, охваченная смертельным ужасом, который сковывал сердце и затруднял дыхание, что будет с ним, если она…

«Нет, Сюзи, нет, - уговаривала она себя, - не смей даже думать об этом. Все будет хорошо, и ты узнаешь об этом через час».

Усилием воли, что часто ей было под силу, она отогнала тревожные мысли, и сосредоточилась на чудесной погоде и игре сына, который по мастерству значительно превосходил Майка Бомона.

Том заметил мать и махнул ей рукой. Сюзи помахала ему в ответ и решила пойти на корт. Она никогда не страдала комплексом неполноценности, ей и в голову не приходило, что она может кому-то помешать. Она была уверена, что везде ее ожидает хороший прием.

Спустя сорок пять минут она покидала корт вся в поту, но счастливая и в хорошем настроении. Она слышала, как Майк Бомон сказал Тому, что его мать выше всяческих похвал.

Сюзи наградила Майка одной из своих самых очаровательных улыбок.

Она лежала в старенькой переносной ванне, в которой когда-то купали детей, и рассеянно намыливала себя, вновь охваченная беспокойством, когда зазвонил телефон. Трубку сняла Жанет.

- Мэгги! - услышала Сюзи ее высокий девичий голос. - Здравствуй, дорогая. Какой чудесный день! Все будет великолепно… что, дорогая? Нет, конечно, нет. Непостижимо… Я даже представить себе не могу… Послушай, Мэгги, ну куда она могла подеваться? Просто ушла на прогулку, чтобы побыть немного одной. Ну, уехала на машине. Я понимаю. Конечно же, Мэгги, обязательно позвоню, можешь не сомневаться. Хочешь, я позвоню кому-нибудь еще? Хорошо, дорогая. Не волнуйся, все будет нормально.

От волнения Сюзи уронила в воду мыло. Дурные предчувствия охватили ее. Она вылезла из ванной, накинула халат и спустилась вниз.

Жанет стояла у кухонного окна, задумчиво глядя в сад.

- Жанет, почему звонила Мэгги? Что случилось?

- Думаю, ничего страшного, - ответила Жанет, стараясь весело улыбаться. - Просто Крессиде захотелось погулять. Ничего страшного, хотя я понимаю волнение Мэгги. Девочке уже давно пора бы вернуться.

- Всем известно, что у Мэгги слабые нервы, - сказала Сюзи и, боясь показаться нелояльной по отношению к Мэгги, поспешно добавила: - Бедняжка, она всегда так беспокоится. Но еще нет девяти, и рано волноваться. Просто Крессиде захотелось немного тишины и покоя.

- Сюзи, дорогая, здесь что-то не так, ведь прошло уже больше часа, - с легким упреком заметила Жанет. - Все это кажется очень странным. Я не находила бы себе места, случись такое с моей дочерью. Наверное, ее что-то очень расстроило, если она исчезла так надолго и, главное, не сказав никому ни слова. А ты говоришь, что вчера вечером она была совершенно спокойна и ни капли не нервничала. Что же могло с ней случиться?

- Даже не представляю, - ответила Сюзи. - Она действительно была вчера очень спокойна. Но может, она просто притворялась. Крессида ведь очень хорошая актриса. Но мне все-таки кажется, что она решила немного поразмыслить в одиночестве. День свадьбы - большое событие в жизни человека, хотя, несомненно, очень приятное.

Перед ней вдруг словно ожила картина двадцатидевятилетней давности: они с отцом одни в доме перед тем, как отправиться в церковь. Он протянул ей бокал шампанского, и она, повернувшись к нему, внезапно увидела свое отражение в зеркале: мертвенно-бледное лицо с огромными испуганными глазами и дрожащими губами.

Нейл Каррингтон подошел к ней и крепко прижал к груди.

- Дорогая, чего ты так боишься? Это совсем на тебя не похоже. Где та девочка, что спокойно играла в теннис перед выпускным вечером?

- Девочка повзрослела и поумнела, - ответила Сюзи, пытаясь улыбнуться.

- Если ты сомневаешься, еще не поздно…

- О, папочка, - сказала Сюзи, обвивая руками шею человека, который был согласен отменить свадьбу, несмотря на то что в церкви их уже ждали гости, что был накрыт стол, заморожено шампанское, наряжены подружки невесты, да и вообще израсходована куча денег. - Папочка, ты просто ангел, но я ничуть не сомневаюсь. Алистер очень милый и будет мне хорошим мужем. Я самая счастливая девушка на свете.

- Ну тогда ладно, если только это действительно так. Я ни разу не слышал, чтобы ты говорила, что любишь его.

- Разве? - сказала Сюзи, залпом осушая бокал шампанского. - Просто это было не при тебе. Конечно же, я люблю его. Как ты можешь сомневаться в этом? Он красивый, добрый, хороший и…

В это время резко зазвонил телефон. Сюзи застыла: она знала, кто это может быть. С минуту поколебавшись, она сказала, что возьмет трубку.

- Это Банти из Лос-Анджелеса. Она обещала позвонить.

- Как не вовремя, - сказал тогда ее отец. - Машина уже ждет. Закругляйся побыстрее, малышка.

- Все равно без меня ничего не начнется, - сказала Сюзи, направляясь к телефону.

- Сюзи?

- Привет, Банти.

- Какая к черту Банти? Это я, Джеми.

- Бант, как хорошо, что ты позвонила. Как раз вовремя. Папа уже торопит меня.

- Сюзи, пожалуйста, не делай этого! Я не вынесу! Я люблю тебя! Ты же знаешь, что это так.

- Ничего я не знаю, - ответила она, удивляясь своему голосу, холодному и спокойному. - И если ты не можешь без меня, то я без тебя прекрасно обойдусь, как это ни печально. Не сомневаюсь, что ты никогда обо мне не забудешь. Послушай, машина уже внизу. Я должна идти. Спасибо, что позвонила. Пока, Банти.

Она осторожно опустила на рычаг трубку, с минуту постояла, глядя на нее, затем решительно опустила на лицо вуалетку. Темный локон, выбившись из венка незабудок, упал ей на лоб, но она не стала поправлять его, так как он показался ей символическим - это было прощание с ее прежней жизнью, со свободой, с ее любовью. Она вернулась в гостиную и протянула отцу руку:

- Пошли, папочка. Пора.

Она улыбалась, улыбалась и улыбалась, словно ее лицо никогда не знало другого выражения. Она улыбалась гостям и Алистеру, улыбалась шаферу и подружкам невесты, улыбалась матери и фоторепортерам, улыбалась менеджеру гостиницы «Дорчестер» и метрдотелю, но больше всего она улыбалась своей лучшей подруге, Серене Хаммонд, помогавшей ей снять дорогое, расшитое розами подвенечное платье и переодеться в дорожный кремовый костюм, в котором она отправлялась в свадебное путешествие уже как миссис Алистер Хедлай Дрейтон.

- Все было чудесно, правда? - спросила она, задумчиво глядя на свой букет невесты.

Сюзи вынула из него розовую розу и протянула ее Серене.

- Засуши ее для меня, - попросила она.

- Непременно, - ответила Серена. - Как ты себя чувствуешь, Сюзи? Ты уверена, что хорошо?

- Просто прекрасно, - ответила Сюзи, и тут ее сердце, ее бедное нежное сердце, которое весь день нестерпимо болело и которое она незаметно растирала рукой, вдруг опустилось куда-то вниз, и его пронзила острая боль. Она сморщилась, издала какой-то странный звук, увидела расширенные от страха глаза Серены и рухнула на кровать, зарывшись в подушки, желая только одного - остаться здесь навсегда без движения.

- Сюзи! - услышала она голос Серены. - Сюзи, что с тобой? Тебе плохо?

Она молчала, не в силах ответить, боясь даже пошевелиться, чтобы слезы не хлынули потоком из ее глаз. Ей казалось, что она сидела так целую вечность, и это в такой-то день, в день ее свадьбы.

Постепенно звуки стали проникать в ее сознание: сначала зазвонил телефон, затем кто-то постучал в дверь, и она услышала, как Серена шепотом ответила, что у Сюзи внезапно разболелась голова, что ей нужно всего пять минут, чтобы прийти в себя, и что все они должны немного подождать: и Алистер, и гости, и все остальные.

Она сидела, думая о Джеми с такой тоской, с такой любовью, что физически ощутила, словно он сидит рядом с ней. Она видела его не очень тщательно выбритое лицо с большими смеющимися глазами, видела копну светлых волос; слышала его голос, немного взволнованный, когда он шептал: «Господи, Сюзи, я люблю тебя. Я так люблю тебя», - и жесткий, надменный и холодный, бросающий ей в лицо: «Я хочу жениться на Мэгги Николсон. Мне жаль, Сюзи, но я это сделаю». И другое лицо: чисто выбритое, спокойное, без тени улыбки.

Но сейчас он рядом с ней, он обнимает ее, и ее тело, охваченное страстью, тянется ему навстречу, ее губы шепчут: «Джеми, Джеми, какое блаженство, как хорошо!» - но грубый голос обрывает ее: «Ты правильно решила. Так будет лучше для всех».

Да, она сама так решила и сама назначила день свадьбы. Ее жизнь есть ее жизнь, и никто не виноват в том, что с ней случилось.

Она подняла голову, сухими глазами посмотрела на Серену и, по-прежнему улыбаясь, сказала:

- Прости, Серена. У меня немного закружилась голова. Подай мне шляпу и идем вниз, иначе все подумают, что я нарочно прячусь.

Она быстро встала, схватила букет и побежала к двери, а затем к лестнице, где ее ждал встревоженный Алистер.

- Прости, дорогой, - сказала она с улыбкой, - небольшой приступ икоты.

Взявшись за руки, они стали спускаться по лестнице, и она на секунду остановилась и бросила букет с таким расчетом, чтобы его не поймала Серена, так как, по ее мнению, то, что связано с болью, не могло принести счастья.

- Мама!

В дверях появилась Эннабел. Темные непослушные, похожие на материнские волосы наполовину скрывали ее лицо.

- Мама, я забыла взять с собой колготки. Ты можешь мне одолжить свои?

- Да, - ответила Сюзи, стараясь скрыть раздражение. - Но у меня только две пары, поэтому…

- Тебе хватит и одной, - перебила ее Эннабел. - Вторую я забираю.

- Мне бы хотелось иметь одну про запас, - спокойно возразила Сюзи, - мало ли что может случиться.

- Постарайся, чтобы ничего не случилось. Честное слово, мама, я только попросила у тебя колготки. Почему ты сердишься? А можно мне взять твою косметику? Она гораздо лучше моей.

- Она лучше, потому что я ее не разбрасываю где попало.

- Я тоже не разбрасываю. Твоя косметика лучше, потому что она дороже. Я не могу позволить себе покупать «Есте Лаудер» и «Шанель».

- Ну хорошо, - вздохнула Сюзи, - только потом положи все на место. Как ты себя чувствуешь, дорогая? Спала хорошо?

- Ужасно. Всю ночь снились кошмары, и я встала с головной болью.

- Мне кажется, ты выпила слишком много вина за ужином.

- Я выпила гораздо меньше, чем ты. Ма, ты становишься алкоголичкой.

- Спасибо.

- Правда, правда. Да, между прочим, Руфус исчез.

- Господи! - всплеснула руками Сюзи. - Надеюсь, он не убежал вместе с Крессидой?

По лицу Жанет она поняла, что допустила ошибку, и сразу пожалела об этом: Эннабел лучше ничего не знать.

- Прошу прощения, - сказала она. - Прости, Жанет. Прости, Эннабел. Шутка была неудачной. Ты хочешь сказать, что Руфуса нет сейчас в комнате, или он вообще не ложился спать?

- Да, он вообще не ложился, - ответила Эннабел, наслаждаясь сложившейся ситуацией.

- Успокойся, дорогая. Вчера он уехал с Манго и, наверное, остался с ним в гостинице.

- Если он с Манго, значит, они завалились в какой-нибудь грязный притон, - радостно заключила Эннабел.

Сюзи вздохнула: если Том был ее любимцем, то Эннабел не была даже близка к этому.

- Что ты говоришь, дорогая? Руфус очень разумный юноша, и он не позволит Манго затащить себя в притон, особенно в такой день, как сегодняшний.

- В Руфусе нет ничего разумного, - ответила Эннабел, раздражаясь, - и ты прекрасно знаешь, что он повсюду следует за Манго. Они под стать друг другу, и тебе лучше бы вчера запереть их дома.

- Какой вздор, дорогая, - сказала Сюзи, заметив, что Жанет Бомон, слушавшая их разговор, чувствует себя неловко. - Иди прими ванну, и мы будем завтракать. Уверена, что Руфус, а возможно, и Манго присоединятся к нам. Хочешь поспорим?

- На что?

- На что хочешь.

- Тогда на «Пежо-205».

- Хорошо, дорогая. Правда, я…

- Мама, вот всегда ты так - сразу на попятный.

- Ну хорошо, хорошо. Если они…

Послышался скрип тормозов, и на аллее появился серебристый «бентли» Тео Багана. Из него выскочил Руфус, и машина, резко развернувшись, сразу уехала.

- Слава Богу, - сказала Сюзи, глядя на сына, входящего в кухню.

- Руфус, ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Ты только что сэкономил мне восемь тысяч фунтов и спас от гнева отца.