Сесили Зигесар - Другие так не умеют

— Могу поспорить, Серена ван дер Вудсен даже не смотрится в зеркало перед выходом, — заявила Джен¬ни. Она бухнулась на колени и принялась ползать по полу. — Ей небось даже не приходится примерять шмотки, разве что, может, обувь. Элиза подбоченилась.

— Что ты делаешь?

— Затираю колени на джинсах, — ответила Джен¬ни, продолжая ползать. — Ты слышала про Серену и Дамиана из «Рэйвс»?

Элиза кивнула. Об этом слышали все.

Дженни проползла по густому розовому ковру к гардеробу, чтобы выбрать пару обуви. Конечно же, Серене не приходится ползать, как собаке, чтобы привести джинсы в нормальное состояние.

— Не знаю, как у нее все получается. — Она вытащила свои новые сандалии «Майкл Коре» с золотым колечком для большого пальца и обула их. Папа сказал ей, что в таких сандалиях только исполнять танец живота, но она получила их бесплатно на фотосессии для «W», и у нее еще никогда не было такой классной обуви.

Так странно, что она испытала этот миг суперславы во время фотосъемок с Сереной, а теперь все вернулось назад, и она снова стала самой, обыкновенной собой, девочкой четырнадцати с лишним лет с огромными амбициями и еще более огромной грудью. Не то чтобы она мечтала бросить школу в четырнадцать и стать топ-моделью, но было бы все равно приятно, если бы кто-то предложил, ей такой вариант.

Дженни встала и отряхнула джинсы. Они были совершенно, ни капельки не потертыми и, если не считать мятых складок на коленях, совершенно неинтересными — как и все прочее содержимое ее гардероба. Шмотки Серены всегда были идеально поношенными, потертыми и обтрепанными, намекая на колоритную и загадочную биографию их владелицы. Дженни невольно задалась вопросом — неужели ее собственная одежда тоже начала бы обтрепываться и приобретать характер, если бы ее выгнали из Констанс и отправили в пансион?

— Ты никогда не думала о том, чтобы поступить в пансион? — вслух сказала Дженни.

Элиза скорчила гримасу.

— Питаться в школьном буфете три раза в день и жить вместе с учителями? Ни за что.

Дженни нахмурилась. Она представляла себе пансион совсем иначе. В ее представлении пансион означал свободу — от маниакально-депрессивного братца-поэта-рок-кумира, от маниакально заботливого и до неловкости неухоженного папы, от жуткой школьной формы в Констанс Биллард, от старой пыльной спальни, от повседневной скуки и шаблонности, грозящей без изменений продлиться еще три года. Пансион также означал возможности: жить и учиться с парнями, парнями, парнями и быть девушкой, какой она всегда мечтала стать — такой, о которой все говорят.

Руфус заглянул в комнату, даже не думая о том, что Дженни вообще-то уже было не пять лет и она вполне могла быть голой или что-нибудь в этом роде. Его непослушные волосы были собраны в хвост с помощью ярко-синего пластикового кулька, в котором по утрам доставляли «Нью-Йорк тайме».

— Может, вам вызвать такси, девчонки? — спросил он с радостной заботливостью.

Дженни видела, что папе до смерти хочется пойти с ними на концерт Дэна, но сегодня у него был ежемесячный семинар для писателей-анархистов — единственное, к чему он относился столь же серьезно, сколь и к воспитанию детей, хотя пока что ему не удалось опубликовать ни строчки из написанного.

— Нет, пап, мы справимся. — Дженни слащаво улыбнулась, как бы предлагая осмелиться и сказать какую-нибудь гадость про ее сексуальные золотые сандалии. — Готова? — спросила она у Элизы.

Элиза нанесла на свои и без того блестящие губы очередной слой столь любимого Дженни блеска для губ «МАК Лед».

— Готова, — отозвалась она.

— Вы выглядите так… — Руфус подергал свою косматую бороду в поисках надлежащего прилагательного. — Взросло, — наконец сказал он.

Ага, только нас никто не спутает с моделями, которые встречаются с рок-звездами, подумала Дженни, глядя на свое отражение в зеркале. Элиза явно переборщила с блеском для губ, а Дженни очень жалела, что ее сандалии «Коре» были какими-то совсем уж плоскими — при ее-то росточке! В конце концов, она же шла на концерт не для того, чтобы посмотреть на Дэна. Она хотела познакомиться с Дамианом Полком и остальными членами группы; и еще она хотела произвести впечатление.

Дженни приподнялась на носочки, а затем опустилась обратно в сандалии.

— Хорошо хоть мы в списке приглашенных, — вздохнула она, — а то б нас точно не впустили.

На самом деле с такой грудью ее пустили бы куда угодно. Но пусть она лучше сама это поймет.

— Какого черта? — поинтересовалась Ванесса. Она не могла понять, как можно было не замечать, их столько лет. Она вывернула голову и снова вгляделась в свое отражение в зеркале над раковиной. Да, так и есть: на затылке за ухом у нее притаились четыре большие коричневые родинки, будто какое-то дурацкое созвездие. Она напоминала девушку из рекламы «Клирасила», которая паникует из-за того, что у нее прямо перед свиданием выскочил прыщик. Но прыщики — это временно. В отличие от родинок. Какая здравомыслящая особа стала бы ходить лысой с такими-то родинками на затылке?

Ванесса рывком выдвинула ящик из-под раковины, пытаясь найти тонирующую мазилку телесного цвета, которую ее сестра Руби, наносила под глаза после бессонных ночей. Она нашла тюбик какой-то дряни под названием «Пикабу», розовее ее естественного цвета кожи, но в принципе сойдет. Она выдавила немного мази на родинки, втерла ее и посмотрела на результат. Теперь казалось, что у нее сыпь от ядовитого плюща — или что у нее просто ядовитая шея. Она хотела было заклеить все это добро пластырем, но у нее не было пластыря достаточной ширины, чтобы скрыть все четыре родинки, да и вообще пластырь только привлек бы внимание к проблемному участку. Она смыла тональный крем и принялась рыться в ящике, отчаянно надеясь найти что-нибудь, что отвлечет Беверли от жутких дефектов на ее затылке.

Как будто мало было того, что после очередного пирсинга у нее до сих пор не зажила верхняя губа. Беверли хватило такта не упоминать об этом, но теперь им предстояло сблизиться, и он вполне мог поинтересоваться, не болит ли эта гнойная язва вокруг серебряного D-образного колечка.

А с чего это Беверли вообще будет рассматривать: ее затылок? Они всего лишь идут вместе на концерт «Рэйвс» — просто потусоваться, чтобы выяснить, смогут ли они ужиться как соседи, а не как любовники, разглядывающие друг другу затылки. И вообще, Беверли — художник. Может, он решит, что ее родинки — клевая тема.

В глубине битком набитого ящика для косметики валялся пробник духов под названием «Уверенность». Название больше подошло бы тампонам или тесту на беременность, но Ванесса все равно открутила черную крышечку флакона и нанесла чуть-чуть духов на запястья и виски. Аромат «Уверенности» был сильным и интимным — может быть, он отвлечет Беверли, и тот не заметит отвратительное образование у нее на затылке. Может, Духи даже окажут магическое воздействие. Она зайдет в клуб, где выступают Дэн и «Рэйвс»; Дэн посинеет от желания, сожаления и безумной ревности; а Беверли тут же примет окончательно решение поселиться с ней. В качестве друга, само собой.

Само собой.

— Ты точно в порядке, чувак? — второй раз спросил Дамиан через запертую дверь туалетной кабинки.

— Да, — отозвался Дэн с другой стороны, изо всех сил надеясь, что Дамиан и остальные члены группы сочтут это его обычным пред концертным состоянием и вернутся к игре в покер и поглощению «Столичной» или чем они там занимаются за кулисами.

— Ну как скажешь. До скорого, — ответил Дамиан. — Клевые шнурки, — добавил он, выходя из туалета.

Сидя на крышке унитаза, Дэн горестно рассматривал свои новые кеды и абсурдно широкие штанины, почти закрывающие их. Вчера он забрел в «555 Соул» на Бродвее в Сохо и позволил продавцу уговорить себя полностью сменить сценический наряд. Широкая желто-черная футболка, маразматически просторные и мешковатые серые штаны с массой затяжных шнурков, пластмассовых фитюлек и карманов, черные тряпичные кеды «Конверс» с желтыми шнурками и кепка цвета хаки в стиле дальнобойщиков с изображением желтого дорожного знака «Уступи дорогу». Кепка держала его непослушные косматые волосы под контролем и открывала выбритый затылок, придавая ему более угрожающий вид, чем он смел надеяться. Если честно, то в новом прикиде он смахивал на укороченного и похудевшего Эминема. Что было совсем не то, чего он добивался.

Никто из членов группы не прокомментировал его новый прикид, когда он появился, но с другой стороны, он просто не дал им времени. Один вид длиннющей очереди перед клубом и сцены, заставленной инструментами и микрофонами, тут же вызвал у него нервный приступ тошноты, и он поспешно ретировался в туалет. С тех пор он не выходил из кабинки.

Ах, был бы у него какой-нибудь талисман на удачу, типа серебряной ременной пряжки ручной работы или ожерелья из акульих зубов (он подозревал, что нечто подобное есть у всех знаменитых рокеров)! Тогда б он надел свое счастливое что-то-там, нервозность бы покинула его, и он выступал бы страстно и развязно, сводя толпу с ума. А так он сидел на крышке унитаза в мужском туалете, кричаще оформленном в ярко-зеленой гамме, и курил свои счастливые «Кэмелы» (штук сорок уже), чувствуя себя все хуже и хуже.

Внезапно скрипнула входная дверь, и под дверью кабинки снова возникли потертые носки черных ботинок Дамиана.

— Вот, хлебни, сразу полегчает, — посоветовал он и просунул под дверь непочатую бутылку «Столичной».

Дэн взял бутылку. Чтобы выступить успешно, надо чувствовать себя стильно (под стать прикиду), иначе ничего не выйдет. Он открутил пробку и сделал глоток. Его желудок казался таким бездонным и безразмерным, что это было все равно как капнуть водки в пустой колодец. Он сделал еще один глоток и утер рот тыльной стороной ладони.

— Ну, до скорого, а? — снова сказал Дамиан. — Шляпу, правда, можно было бы и снять, — деликатно добавил он, прежде чем удалиться.

Главная фишка «Рэйвс» заключалась в том, чтобы не следовать никакому образу и вообще не напрягаться. Большинство из них до сих пор носили шмотки, купленные им мамами в школе, — поло «Лакосте», штаны цвета хаки от «Брукс Бразерз» — в сочетании с чем-нибудь клевым и маразматически дорогостоящим, типа пошитого на заказ лайкового плаща от «Дольче и Габбана». Но мама Дэна свалила в Чехию с каким-то лысеющим похотливым графом еще до того, как он перешел в старшую школу, так что у него даже не было поло и штанов цвета хаки. У него были только те шмотки, которые он сам себе выбрал и купил на мизерные суммы, выделяемые Руфусом на его одежду. Он чувствовал, что близок к панике. Кто ж захочет слушать бледного, худющего старшеклассника с бритым затылком, обутым в катастрофические желто-черные кеды?

Много кто, вот кто.

Юбка, рубашка, лифчик, белье, обувь, часы, жемчужное ожерелье, жемчужные серьги — Серена уставилась на одежду, аккуратно разложенную ее мамой на кровати под балдахином. Все выбранные мамой вещи были либо серыми, либо темно-синими; по совершенной случайности, это были цвета Йельского университета.

Случай клинический. Неужели она сама не могла бы подобрать себе одежду? Сколько ей лет, вообще, — пять, что ли?

Ее родители были заняты сборами к банкету «Йель любит Нью-Йорк», организованному Йелем для абитуриентов из Нью-Йорка в апартаментах Стэнфорда Пэрриса Третьего на пересечении Парк-авеню и Восемьдесят четвертой улицы. Для них это была лишь очередная светская вечеринка — возможность пообщаться с родителями детей, с которыми их собственные дети всю жизнь ходили в школу, на теннис и подготовительные курсы. Никто ни с кем не знаком близко, зато все всех знают. Люди типа ван дер Вудсенов считали всех представителей своего крута близкими друзьями, но насколько близким можно быть с человеком типа Стэнфорда Пэрриса Третьего?

— Ты уже готова, дорогуша? — донесся до Серены голос матери.

— Ага, — отозвалась она, чувствуя себя упрямой, ворчливой и раздраженной. Б конце концов, она могла бы сейчас отправиться на концерт «Рэйвс» вместо очередной занудной и бессмысленной вечеринки с родителями. Игнорируя выбранный матерью наряд, она села перед своим ноутбуком и вошла в сеть. Большинство полученных ею писем пришли от модных домов типа «Берберри» и «Миссони», оповещавших о пробных распродажах или банкетах в честь запуска нового аромата или фасона, но вверху списка висело новое сообщение из Брауна, за которым шло еще одно из Гарварда, а потом еще одно из Принстона.

Кому: SvW@vanderWoodsen.com

От: apainter@brown.edu

Карина Серена!

Раньше я писал безликих ангелов и руки без тел. Я был мертв. Теперь мое искусство обрело лицо, а твое поступление в Браун в следующем году — о, моя муза во плти! — Станет моим воскресением.