Джоанна Троллоп - Друзья и возлюбленные

— Ну-ну! — Адам принялся бить кулаком по полу, словно забивал гвоздь.

Джордж выдавил:

— Софи знает?

— Нет. Только вы.

— А я и не хочу знать! — вскричал Гас.

— Я тоже, сынок…

— Убить его мало…

— Их обоих…

— Вы еще не слышали папу. — Хилари подвинулась в кресле, чтобы вместился Гас. — Я не должна была вам говорить. Я ему пообещала.

Джордж очень медленно, будто еще не проснулся, встал с пола и уставился на картину, которую Хилари подарила Лоренсу: репродукцию с изображением трех ирландских рыбаков, тянущих по заросшему берегу ялик.

— Он давно тебе сказал?

— Неделю назад, — ответила Хилари. — Нет, восемь дней.

— Вот черт! Фергус ушел, и Джина решила возместить ущерб, а папа, конечно, — легкая добыча…

— Меня сейчас стошнит, — выдавил Адам. Он перестал бить пол, прислонился головой к креслу и начал браниться: слово за словом, точно зачитывал список ругательств.

Хилари погладила его по голове.

— Не надо…

Он не замолчал. Джордж, все еще глядя на рыбаков, произнес:

— А про нас он что-нибудь говорил?

Хилари вздрогнула.

— Лучше вы сами у него все спросите.

— Я не верю, — медленно качая головой, прошептал Джордж. — Я в это не верю, черт подери!

Гас, уткнувшись в плечо матери, пробормотал:

— Хуже просто быть не могло…

Хилари молчала. Ей очень хотелось разрыдаться, чтобы сыновья ее обняли… может, даже заплакали вместе с ней. «Нет, так нельзя, — строго велела она себе. — Так нельзя. Они не обязаны меня утешать».

— Тебе хочется плакать? — спросил Гас, поднимая на нее глаза.

— Да. И крушить все подряд.

Адам перестал ругаться.

— Начни с этой гадины! — Он подскочил и уставился в глаза матери. — Пойди к ней и скажи, что нельзя вот так кидаться на нашего отца!

Хилари осторожно ответила:

— Я не хочу унижаться. Если я ему не нужна, то и он мне не нужен.

— А может, он просто не устоял перед ее уговорами? Мам, сходи к ней!

Она вздохнула. Часы на уиттингборнской церкви пробили три четверти первого.

— Я подумаю. Сейчас надо закрыть отель.

— Сиди…

— Мы сами!

Хилари улыбнулась, выбираясь из-под Гаса.

— Спасибо, милые, но я лучше сама. Проверю сигнализацию и все такое. Я ненадолго.

Она поднялась, а Гас остался в кресле, точно марионетка, которой оборвали нити.

— Где же мои очки? A-а, вот! Чудесно. — Она привычным движением водрузила их на нос. Ее голос звучал скованно и чисто, а вовсе не так, как хотелось бы. — Мне так вас жаль, милые мои, хорошие! — Она на секунду обняла Адамас Гасом, тронула руку Джорджа и вышла из комнаты.

Никто не шевельнулся. В гостиной стояла тишина, только изредка всхлипывал Гас да ездили мимо дома машины. Наконец Джордж поднял бокал, чашку и маленький столик и пошел на кухню за тряпкой и мыльной водой. Остальные молча наблюдали, как он оттирает ковер. Гас свернулся клубочком в кресле, Адам по-прежнему сидел на полу. У него на руке была новая татуировка: крошечная ласточка, какую носили бывшие заключенные — символ «отсидки».

Вычистив ковер, Джордж сходил в свою комнату и вернулся с пачкой сигарет. Раздал по одной братьям.

— Что, прямо здесь? — удивился Гас.

— Сегодня, черт подери, мы можем делать все, что захотим!

Гас потянулся к зажигалке. Тощий и неуклюжий, выглядел он жалко, будто мокрый птенец. Дрожащим голосом он произнес:

— Я думал, она друг семьи…

Братья промолчали. Он затянулся и рывками выдохнул дым.

— А вы? Вы разве так не думали? Она всегда была такой милой и доброй. А теперь сломала нам жизнь.

* * *

— Я им все рассказала.

Хилари сидела на кровати, делая вид, что читает.

Лоренс стоял у комода и, как обычно, вытаскивал из карманов мелочь и ключи.

— Что?!

— Я все рассказала мальчикам. Про тебя с Джиной. Я не хотела, но они стали расспрашивать.

— Надо же, как удобно!

— Нисколько. Но избежать разговора было нельзя.

— Ясно.

— Если бы ты не ушел…

— Ясно.

— Ты сам принял это решение! — вспылила Хилари. Ей вдруг стало нестерпимо больно. — Теперь будь добр терпеть последствия. Я ничего не решала.

Он не ответил. Медленно расстегнув рубашку, он вытащил ее из брюк, затем снял часы и положил их на горку монет.

— Где они?

— Мальчики? У себя в комнатах.

— Ну, Хилари… — с упреком проговорил Лоренс.

— Это их выбор. А мой — не спать с тобой в одной кровати. Софи сегодня не работает, так что иди в ее комнату. Я не потерплю, чтобы ты из Джининой постели перебирался в мою.

— Сегодня мы просто разговаривали. На кухне. Софи была дома.

— А она, кстати, что думает?

— Не знаю, — тихо ответил Лоренс, сняв с крючка банный халат. — Она почти ничего не говорила. Сидела у себя в комнате.

Он открыл дверь, оглянулся и сказал:

— Спокойной ночи.

Хилари сердито уткнулась в книгу, хотя ничего не видела и не понимала.

— Спокойной, — отозвалась она.

Шел мелкий дождик, летевший впереди ветра прозрачными волнами. Хилари, проклиная себя за то, что вышла без зонта, бежала по тротуару и постоянно снимала и надевала очки. Непонятно, что лучше: забрызганные стекла или ее собственная близорукость?

Перед этим она долго выбирала, что надеть, с каждой минутой презирая себя все больше: вот дура, в таком состоянии еще думает о тряпках! Она даже чуть не расхохоталась над собой, вспомнив старую карикатуру из «Нью-йоркера» — продавец в магазине одежды спрашивает покупателя: «А вы истец или ответчик?» Лучше одеться посексуальнее — эдакая оскорбленная жена в гневе, или, наоборот, нарочито старомодно (таких вещей у Хилари навалом)… А может, нарядиться ведьмой и захватить метлу? В конце концов она остановила выбор на красном цвете. Черные брюки и красная рубашка дадут понять, что никакие беды ее не сломят. Женщина в красном непобедима.

Пока она добежала до Хай-Плейс, рубашка вымокла на плечах, а волосы свернулись в локоны. Джина случайно увидела Хилари из окна спальни — зловещий черно-красный силуэт — и схватилась за раму. Она не была готова к ее визиту. Конечно, рано или поздно они бы встретились или даже созвонились (при мысли об этом разговоре Джина вся съеживалась от страха), но она не ожидала, что Хилари сама сделает первый шаг. Крепко держась за раму и глядя на бывшую подругу, она ощутила резкий парализующий приступ паники.

Джина вышла в коридор и посмотрела на комнату Софи: дверь, как всегда, закрыта. Громко играла заунывная мелодия из какого-то нового фильма. Последнее время дочь стала вести себя иначе: прежняя угрюмость исчезла, и ей на смену пришли печаль и холод. Софи решительно и методично упаковывала вещи, смирившись с продажей дома. Возле ее двери стояли коробки с книгами, безделушками и аудиокассетами. Из одной торчала застенчивая мордочка ее любимого бегемота. Джина понадеялась, что Софи не выйдет из комнаты в ближайшие полчаса и не узнает то, о чем ей уже давно следовало бы знать. «Я все расскажу дочке, когда ты расскажешь сыновьям, — сказала она Лоренсу. — Мы одновременно им расскажем. Иначе будет нечестно».

Хилари стояла в саду возле кухонной двери. Она увидела, как на кухню вошла Джина, но не открыла дверь, а дождалась, пока ее впустят.

— Привет.

— Привет.

— Что ж… — Хилари взъерошила волосы и сняла очки. Без них ее глаза казались большими и юными. — Раньше мне такого говорить не приходилось, так что порядка я не знаю. Но ты понимаешь, зачем я пришла. И мои чувства понимаешь.

Джина закрыла дверь и встала напротив Хилари, по другую сторону стола.

— Я не нарочно это сделала. Мы оба даже не думали…

— Разве?

— Да, — уверенно сказала Джина.

— Ясно.

— Поверь, никакого замысла не было.

— Зато была логика. Раздавленная уходом мужа, ты прыгнула в постель к лучшему другу. Что, никакой логики?

Джина оперлась на стол. Ее серебряные браслеты скользнули по руке и тихо звякнули.

— Я не искала в Лоренсе утешения.

Хилари тоже оперлась на стол и в упор посмотрела на Джи ну.

— А вот это неправда.

— Правда! Я…

— Слушай меня, подруга. Слушай внимательно. Ты всю жизнь считала Лоренса своей собственностью и постоянно намекала — будь то словами или поступками, — что знаешь его лучше и дольше, чем я. Пока у тебя был Фергус, ты меня терпела, но потом он ушел, и ты решила вернуть себе Лоренса. Вздумала, что он твой чуть ли не по праву!

Джина склонила голову, и волосы блестящими перьями упали ей на лоб. Она отвела их за уши.

— Я не звала его, Хилари. Он пришел ко мне по своей воле.

— Не мог он прийти без твоего согласия! Только не Лоренс. Ты подала ему знак.

— Нет! Он сам меня нашел!

— А отшить его ты не додумалась? Сказать, что вы с ним только друзья и что ты не можешь предать его жену и детей?!

Джина не выдержала и закричала:

— Я тоже влюбилась!

Хилари расправила плечи.

— Ах да! И каково тебе теперь, когда ты разрушила жизни моих мальчиков, Софи и мою? Будешь спать спокойно? Без зазрения совести уедешь с Лоренсом во Францию и там построишь свое счастье?

Зазвонил телефон.

— Не бери трубку.

— Я не могу, это…

— Да ты у нас трусиха, оказывается! Не просто подруга, какой врагу не пожелаешь, а малодушная дрянь!

Джина схватила трубку.

— Да? Что?! О Господи, мама… Да. Когда? Конечно. Конечно, я приду. Скоро буду. Да-да, мам, я понимаю. Через десять минут я приду.

Она положила трубку и несколько секунд стояла с опущенной головой.

— Что такое? — Хилари смягчилась.

— Я сейчас не могу с тобой разговаривать. Звонила мама. Дэн умер. — Джина подняла голову и впервые посмотрела Хилари прямо в глаза. — Это случилось двадцать минут назад.

— Да что ты так уставилась? — воскликнула Ви. — Как будто ждешь, что я вот-вот разревусь!

— Мам, я…

— Ну и взгляд у тебя! С таким взглядом впору…

— Мне просто очень тебя жалко.

Ви фыркнула и скривилась, чтобы вновь не разрыдаться. В руках она держала носовой платок — не бумажный (одноразовые платки она презирала), а матерчатый, с шершавой кружевной тесьмой и вышитыми цветами. Она то и дело скручивала его в мокрую веревку.

— Одна медсестра… Помнишь ирландку, которую я терпеть не могла? Вечно об Иисусе что-то говорила. Она-то по крайней мере уважала Дэна, называла его «мистер Брэдшоу», а не «Дэн» или «дорогой»… В общем, когда он умер, она мне говорит: «Вы должны возлюбить Кэт Барнетт во Христе». А я ей: «С ума сошли, возлюбить Кэт Барнетт! Пожалуй, только во Христе ее и можно возлюбить, а иначе никак».

Джина налила маме еще чаю. В гостиной было жарко, но Ви постоянно дрожала, кутаясь в шерстяную кофту и шаль, которую Джина нашла в комнате для сушки белья.

— Кэт не виновата, мам…

Ви обмотала платок вокруг пальца.

— Надо же мне хоть кого-то винить!

— Понимаю.

— Это слишком жестоко… Он умер без всякой причины…

— Причина была, мам. Больное сердце.

— Да, да, знаю. Я знаю! — Ви закрыла глаза.

Джина посмотрела на Софи, которая сидела, скрючившись, на неудобном стуле с прямой спинкой. Она ежи мала скомканный платок; глаза у нее были красные.

— Соф?

Та прошептала:

— Я с ним даже не простилась, почти не навещала его…

— Тебе сейчас трудно, — сказала Ви. — Очень трудно. — Она взяла чашку с чаем, посмотрела на ее содержимое и поставила обратно. — Горе — это всегда тяжело, потому что с ним ничего не поделаешь. Можно только смотреть ему в лицо и терпеть.

Она встала и подошла, к тумбочке, на которой, точно святыня в обрамлении роз, стояла фотография Дэна.

— Я часто думаю, что без Дэна я не выживу. Но это неправда. Каким-то чудом я справлюсь. Уберу его дом, отвезу одежду в благотворительную организацию «Оксфэм», соберу морские сувениры и отправлю его племяннику из портового городка Кингс-Линна, а старому Паже разрешу засадить двор этими ужасными кустами. Кто-то другой поселится в квартире Дэна, и это будет уже не его квартира. — Дрожащей рукой она погладила лицо на фотографии. — Я не сдамся. Ему бы это не понравилось. Да и мне тоже.

Софи снова заплакала. Джина крепко ее обняла.

— Если нет горя, — продолжила Ви, повернувшись к ним, — значит, и любви-то не было. Любовь остается в нас, когда близкие умирают, и мы должны жить, чтобы сохранить ее.