— Вот и продам, — решил Лоренс, уже представляя путешествие в Австралию и открытый «форд-мустанг».

— Нельзя, — возразила Хилари. — Хотя бы подумай сначала. Он ведь оставил дом тебе.

— Интересно — почему?

Хилари немного помолчала и ответила:

— Видимо, больше было некому.

Лоренс вспомнил свою классную комнату, напичканную подростками, которые, в свою очередь, были напичканы гормонами и едва высиживали уроки старого Гаррисона. На его занятиях всегда было невыносимо скучно, читать телефонный справочник Уиттингборна — и то веселее. Одетый в ветхие светло-серые или коричневые костюмы, старик бессвязно и нудно разглагольствовал о мифах, сражениях и поэмах, будто снова и снова перечитывал какие-то длинные списки. И все же Лоренс чувствовал за скукой и невнятицей нечто важное — объяснить это он не мог ни себе, ни друзьям. Лоренс отчетливо запомнил два его урока. Однажды старый Гаррисон заявил, что нет на свете более страшного произведения, чем «Илиада». В другой раз он сказал, что по-настоящему великие творения всегда губительны. Лоренс украдкой записал его слова, а Гаррисон заметил: его глаза за мутными линзами очков на миг блеснули. Могло ли это юношеское восхищение не самой оригинальной фразой привести к тому, что старик завещал ученику полуразрушенный дом со старинным подвалом, милями картонных перегородок и пчелиными ульями?

К тому времени Хилари уже два года изучала медицину в лондонской больнице Гая. Они познакомились на новогодней вечеринке, которую устраивал в фулхэмской квартире их общий друг. Хилари была там единственной девушкой в очках, и, когда после полуночи Лоренс в приливе хмельной нежности попытался их снять, она отбросила его руку со словами: «Вот негодяй!» — и спешно покинула вечеринку. На следующий день, потратив несколько часов на утомительные поиски, Лоренс ее нашел. Она снимала комнату в Ламбете и сидела на кровати, для тепла надев зеленую вязаную шапку: изучала фотографии человеческого уха. А через год Эрнест Гаррисон завещал Лоренсу «Би-Хаус».

— Что же нам делать? — спросил Лоренс у Хилари.

Та внимательно на него посмотрела.

— Нам?

Он покраснел. Еще пару минут Хилари изучала его лицо (взгляд у нее при этом был такой загадочный, что Лоренс даже побоялся его как-то истолковать), а потом нежно сказала, что ей пора уходить.

Не только мечты об австралийских пляжах и «форде-мустанге» будили в Лоренсе сомнения. Дело было и в Хилари. Он еще не предложил ей руку и сердце, но отчаянно хотел на ней жениться и прекрасно знал, как серьезно она — дочка и внучка врачей — относится к медицине. Еще он втайне страшился некоторых ее принципов, о которых она заявляла не громко, а, напротив, тихо и с пугающей убежденностью. Один такой принцип (именно из-за него Лоренс побаивался делать предложение) касался материнства.

— Как члены общества, мы должны признать, — сказала Хилари как-то раз, повернув к нему свое красивое точеное лицо и глядя мимо, — что на детях свет клином не сошелся. Для некоторых женщин материнство превыше всего, но не для меня. Да, дети будут с тобой всю жизнь, но настоящие друзья тоже. В конце концов, для продолжения рода приспособлены лишь наши тела.

— Э-э… — только и смог ответить Лоренс. Он на миг представил, что Хилари беременна от него, и ему стало не по себе.

— Я не желаю, — продолжала Хилари, посмотрев на него, — быть какой-нибудь Мадонной или изможденной матерью, которая двух слов связать не может и дальше подгузников ничего не видит. Понимаешь?

— Да, — выдавил Лоренс.

— Кому-то надо рожать, а кому-то — нет. Последние вправе выбрать занятие себе по душе.

— Да.

— И нельзя утверждать, что они неполноценные женщины, только потому, что у них нет детей.

— Да.

— И вообще ужасно, когда о ребенке пекутся всю жизнь. Матери должны знать меру.

— Да. Хилари, зачем ты все это говоришь?

— Потому что часто об этом думаю.

«Ну не могу я, — решил Лоренс вечером, бродя по пыльным ветхим комнатам „Би-Хауса“, — не могу жениться на девушке с такими убеждениями, Я очень ее люблю, но мне хочется нормальной семьи, детей. Пусть не сразу, позже. Может, продать эту развалюху поскорей да отправиться в путешествие? Потом посмотрим, соскучится ли по мне Хилари».

— Если ты уедешь в Австралию, я буду по тебе скучать, — призналась она через пару дней.

— Правда?

— И вообще поездка в Австралию — это ужасно банально.

Он взял ее ладонь и внимательно рассмотрел, как будто гадал по ней.

— А что тогда не банально?

— Например, придумать что-нибудь с «Би-Хаусом».

— Что?

— Ну, не знаю… В гостиницу его превратить? В маленькую частную гостиницу.

Он закрыл глаза.

— Ты бы мог пойти на курсы по гостиничному делу. Мы оба могли бы.

— Ты же хочешь стать врачом!

— Раньше хотела.

Она улыбнулась — широко, открыто. Ее глаза за очками светились. Лоренс, не плакавший с самого детства и даже позабывший, каково это, вдруг разрыдался. Много, много позже, когда они совсем разомлели от поцелуев, Лоренс сказал:

— А как же дети?

Хилари подняла глаза к небу. Он снял с нее очки — на этот раз она не сопротивлялась. У нее был нежный и робкий взгляд.

— Я не против. Заведем одного или двух. Они же будут твои.

Был год 1970-й: через шесть лет родился Джордж, через восемь — Адам, а через десять — Гас. Лоренс еще не рассказал Хилари про Джину.

— Кто такая Джина?

Они собирали листву в саду «Би-Хауса», чтобы потом ее сжечь.

Лоренс ответил честно и серьезно:

— Моя лучшая подруга.

— Просто подруга?

— Ну да. Я делюсь с ней своими мечтами и соображениями, хожу в кино, беру у нее книги.

Хилари оперлась на грабли: волосы взъерошены, на шее теплый красный шарф.

— Кто она такая?

— В смысле?

— Сколько ей лет, чем она занимается, как стала твоей подругой, как она выглядит, и почему мы с тобой знакомы целый год, а ты ни разу о ней не говорил?

— Не было нужды, — просто ответил Лоренс. — Я же не знал наверняка, что ты за меня выйдешь.

— Ты серьезно?

— Конечно.

— Про запас, что ли, ее держал? На случай, если я откажу?

— Нет.

— Лоренс! — вдруг закричала Хилари и отшвырнула грабли с такой силой, что те чуть не разбились о дерево. — Ты вообще о женщинах что-нибудь знаешь?! Или только встречаться с ними умеешь?

Он промолчал и в ответ лишь несколько раз провел рукой по волосам. Хилари заметила, что это не рассеянный жест, а вполне осознанный, успокаивающий. Так некоторые люди закрывают глаза, чтобы собраться с мыслями.

После долгого молчания он наконец спросил:

— А у тебя есть лучший друг или подруга?

Хилари подняла грабли и осмотрела зубцы.

— Нет.

— Зато у тебя есть два брата и сестра. А у меня никого. Когда мы с Джиной познакомились, мне было шестнадцать. Она тоже была единственным ребенком в семье и никогда не видела своего отца. Я маму видел, но плохо помнил: она умерла, когда мне исполнилось шесть. Видимо, это нас и сблизило. Мы оба были не в восторге от наших семей. А подружились мы на обратном пути из театра, куда нас всех вывезли посмотреть на Пола Скофилда, игравшего короля Лира. Мы с Джиной сидели рядом в автобусе.

Хилари снова начала собирать листья, да так усердно, что влажные корешки и клочья сухой травы взлетали в воздух. Она хотела спросить Лоренса, любит ли он Джину, но не осмеливалась. Она чувствовала себя чужой на этой территории и боялась совершить какой-нибудь промах.

Поэтому Хилари задала другой вопрос:

— Почему ты выбрал в друзья девчонку?

— Я не выбирал, — спокойно сказал Лоренс. — Точнее, я выбрал человека. Сейчас она в Монтелимаре, преподает английский и музыку в лицее. Уехала сразу после нашей с тобой встречи, поэтому я вас и не познакомил.

— Так просто?

— Да.

— Надеюсь, других тайных знакомых, о которых мне следует знать, у тебя не осталось?

— Нет.

— Черт! — воскликнула Хилари, сняв очки, чтобы вытереть глаза шарфом. — Черт бы тебя побрал, Лоренс Вуд! Ты меня до смерти напугал!

Ко времени личного знакомства с Джиной Хилари уже успокоилась. У нее на пальце было старинное обручальное кольцо с топазом, и она посещала курсы гостиничного дела. Лоренс работал в фирме, которая занималась реставрацией зданий. Родители обоих были глубоко разочарованы, поскольку надеялись, что их дети выберут более традиционные профессии. Свое горе они носили, точно открытые незаживающие раны, отчего Лоренс с Хилари еще больше уверились друг в друге и в общем будущем. Джина стала их первым союзником.

Впервые Хилари увидела Джину сидящей на ступенях приходской церкви — она вытряхивала камешек из туфли.

— А вот и Джина! — воскликнул Лоренс. Он был рад, но не взволнован.

Его лучшая подруга тоже была брюнеткой, правда, ростом поменьше. Она носила волосы до плеч и челку, а выражение ее лица казалось безмятежным из-за широко расставленных глаз. Она сердечно приветствовала их обоих, будто бы много лет дружила и с Хилари; впрочем, неудивительно, подумалось той, — они с Лоренсом каждую неделю писали друг другу. «Дорогая Джина», — начинались все его письма; «С любовью, Лоренс», — заканчивались они. Никаких секретов. И все-таки Хилари смутно тревожилась.

— Вы правильно сделали, — сказала Джипа, надев туфлю и поднявшись, — когда решили отремонтировать «Би-Хаус». Это стоящее дело.

Несколько раз она помогала им с уборкой и ремонтом, а потом уехала обратно в Монтелимар, где должна была еще год работать по контракту. Поначалу Хилари настороженно относилась к Джине, затем нужда в подозрениях отпала, поскольку никаких секретов от нее не держали. Женщины близко познакомились; однако Хилари не покидало чувство, что, помимо всего прочего, Лоренса и Джину влечет друг к другу.

— Мы ни разу не переспали, — сказал Лоренс жене.

— Неужели? Почему?

— Как-то не пришлось. Пару раз я хотел, да не вышло. А теперь и быть не может, ведь у меня есть ты.

Перед отъездом Джина сказала Хилари:

— Пиши.

— Лоренс и так…

— Знаю. Ты тоже пиши. Можешь писать вместо него, если хочешь. И пожалуйста, приглядывай за мамой. Лоренс обещал, но он забывает.

После Монтелимара Джина поехала в По. Пока она жила там, «Би-Хаус» с большой осторожностью открыл двери первым клиентам. Все получилось на славу, и Лоренс осмелел: решил выучиться не только на реставратора, но и на повара. Хилари, которая уже прослушала половину лекций по гостиничному делу и всю себя посвятила благоустройству «Би-Хауса», спросила, где он будет учиться.

— Здесь, — ответил Лоренс. — Я сам научусь.

«Мне не очень-то по душе его затея, — написала Хилари Джине. — У нас столько дел, что на эксперименты совсем нет времени. И потом, Лоренсу сейчас надо сосредоточиться на настоящем. Я, кажется, беременна».

Джина не ответила. Хилари очень расстроилась, потому что ее беременность вскоре закончилась выкидышем и ей как никогда были нужны добрые слова, — родные только и твердили, что она сама виновата, слишком много работала ради какой-то ерунды, а вот если б она стала врачом, такого бы не произошло. Позже молчание Джины объяснилось: в По она встретила англичанина по имени Лесли Бедфорд, с которым уехала в Италию на два месяца. «Это было так неожиданно, — писала она. — Я сейчас абсолютно счастлива. Совершенно потеряла интерес ко всему, кроме Лесли». У них, как выяснилось, чудесные отношения, и Джина наконец нашла свою любовь. Потом она привезла Лесли в Уиттингборн.

— Ну, красивый мужчина, — сказала Ви. — Раз уж тебе такие нравятся.

Он и в самом деле был красивый, высокий блондин, выше Лоренса на несколько дюймов, отчего тот в его присутствии слегка зажимался. Детство Лесли прошло в европейских посольствах (его отец был дипломатом), и он знал четыре языка: французский, немецкий, испанский и итальянский. Уиттингборн совершенно его пленил — настолько, что когда отец Лоренса, агент по недвижимости на пенсии, упомянул о продаже Хай-Плейс — интереснейшего здания Уиттингборна, — Лесли объявил, что купит его и переедет сюда из Лондона. Примерно в то же время он сменил имя. Фергусом звали его отца, так он сказал. Джина заглянула в «Кто есть кто» и выяснила, что это его третье имя, а первое, под которым все его знали, было всего-навсего Джон.

— Что ж ты Джоном не назовешься? — вопросила она.

— Всех зовут Джонами.

— Вот именно! — воскликнула Джина. — Ты просто ужасный сноб!

Лесли это не остановило. На его новых визитках значилось: «Изящные искусства. Фергус Бедфорд». Тогда же родился Джордж («Я ведь говорила, что приятного будет мало, — простонала Хилари во время родов. — Больно до ужаса!»). Джина вышла замуж и вместе с пианино, которое Фергус подарил ей на свадьбу, поселилась в Хай-Плейс.