Валентина Мельникова - Дрянь такая!

— Мы уже расходимся! Нашим гостям пора возвращаться в город.

Раиса презрительно фыркнула и отошла от забора. Но в дом не вернулась, осталась во дворе. Ее разбирало любопытство, и она продолжала вертеться недалеко от забора, попеременно призывая Тимочку вернуться к маме, и бросая взгляды в сторону беседки.

Но не только Раиса, Суворов, от которого я менее всего этого хотела, тоже понял мои слова, как намек, что пора расходиться. Он поднялся на ноги и стал торопливо прощаться. Видно, на моем лице слишком явно проявилось разочарование, потому что Римма тут же бросилась спасать положение.

— Александр Васильевич, дорогой! Вы не так поняли. Мы сейчас перейдем в дом, а то налетят комары, никакого удовольствия не получится.

Но Суворов бросил беглый взгляд на часы и развел руками:

— Нет, нет, мне надо спешить. До города далеко добираться, да и работа недоделана на сегодня. Клумбы во дворе надо полить, да на детскую площадку песок завезли, следует песочницу заполнить.

Все уставились на него с недоумением, ведь я его представила бывшим военным, пограничником, и вдруг клумбы, песочница… Мне даже показалось, что он намеренно рассказал о своих занятиях, чтобы ни у кого не осталось иллюзий по поводу его нынешней службы.

— Александр Васильевич работает сейчас дворником, — сообщила я угрюмо. Мне не понравилась злорадная ухмылка Клима, кажется, он поверил, что Суворов для него никакой опасности не представляет. И, правда, что значит простой российский дворник по сравнению с ним, успешным американским бизнесменом? Но Александр, казалось, не обратил внимания ни на ухмылку, ни на удивление, которое промелькнуло на лице у Риммы, и на ее вопрошающий взгляд, который она на меня устремила. Я ее хорошо понимаю, несмотря ни на что, весь вечер ее мучил вопрос, в какие переделки можно попасть, чтобы лишиться всей своей одежды, и вдобавок заявиться домой в компании никому не известного дворника.

Из деликатности и нежелания выносить щекотливый разговор на люди, она все свое внимание обратила на гостей, но каких сил ей стоило не выказать свое изумление, об этом знаю только я. Равно как и о том, что, чуть позже мне предстоит вынести настоящий допрос с пристрастием. Впрочем, мне самой не терпелось рассказать обо всем, и я не боялась ее вопросов, потому что за весь день не совершила ничего предосудительного. Разве что… Я посмотрела на Суворова. В вечернем сумраке его загорелое лицо казалось почти черным, и только белки глаз отсвечивали.

Римма засуетилась.

— Александр Васильевич! Спасибо что остались попить с нами чаю. Заезжайте, мы всегда будем вам рады…

— Спасибо, — он склонился к ее руке и поцеловал ее. — Все было замечательно. Я очень рад нашему знакомству.

— Кстати, — раздался голос Клима, — Римма Витальевна — знаменитая писательница. На днях мы заключили с ней договор об издании ее книг в Штатах.

Не знаю, для чего он это сказал. Возможно, хотел еще раз дать понять Суворову, кто мы, а кто он. Меня передернуло от злости. Я посмотрела на Клима и покачала головой «Постыдись! Что ты лезешь, когда тебя не спрашивают?» Но сытый детина с холеной физиономией, моих немых упреков не понял. Он сидел, развалившись в кресле, и нагло улыбался.

«Ублюдок!», — я не посмела произнести оскорбление вслух, не хотелось, чтобы у Суворова сохранилось превратное мнение обо мне, но я невольно сжала кулаки, мысленно поклявшись разделаться с Ворошиловым при первом удобном случае.

Суворов, вероятно, понял, что со мной происходит, потому что слегка коснулся пальцами моей руки, словно предупредил: «Остынь!», и обратился к Римме.

— Очень приятно, Римма Витальевна. К сожалению, я ваших книг не читал, но много о них слышал. Теперь обязательно прочитаю.

И я подумала, что это сказано не для красного словца, обязательно прочитает. Не знаю, почему я так расслабилась, вмиг отказав Климу во всех его достоинствах, и вмиг приписав их Суворову? Возможно, мне захотелось в кого-то поверить? Понять, что есть на свете настоящие мужчины, в которых можно обрести надежную опору в жизни? Нельзя сказать, что я потеряла способность трезво рассуждать. Скорее всего, и Суворов окажется мифом. И все мои фантазии развеются тотчас, как я познакомлюсь с ним поближе… И снова мне пришлось наступить на горло собственной песне. Сейчас я провожу его, и на этом наше знакомство закончится. Нельзя распускаться, у меня есть дела поважнее: не позволить этой девке заграбастать моего Сережу и сохранить семью.

— Я подарю вам свою последнюю книгу, — сказала вдруг Римма и посмотрела на Ворошилова. — Клим, у вас с собой мои книги? Дайте одну, я вам верну, когда вернемся в дом.

Клим поморщился, но полез в портфель, который, оказывается, стоял возле его ног, и достал глянцевый томик. Доктор, который сейчас больше помалкивал, подал ей ручку, и Римма, улыбаясь, подписала Суворову книгу. Он прочитал и тоже улыбнулся. Мне очень хотелось узнать, что такое она написала, что заставила его улыбнуться, но сделала вид, что мне это неинтересно.

Суворов склонил голову в вежливом поклоне, обвел всех взглядом.

— Что ж, пришла пора попрощаться. — И повернулся ко мне. — Аня, вы меня проводите?

— Провожу, — сказала я, а про себя подумала: «Наконец-то ты уедешь, и все встанет на свои места!».

Мы спокойно дошли до калитки, хотя я ощущала себя под прицелом снайперской винтовки. Клим буквально просверлил нас взглядом, когда мы вышли из беседки.

Римма весело прокричала нам вслед:

— Аня, не задерживайся! Мы возвращаемся в дом!

Я услышала за своей спиной мягкое шуршание шин коляски. Римма и доктор над чем-то весело смеялись. Но я не оглянулась, гораздо важнее было, что скажет мне Суворов напоследок. Я несла в руках пакет с его одеждой, он — Риммину книгу. И оба молчали.

Мы вышли за калитку. Здесь было гораздо темнее, чем во дворе, и я щелкнула выключателем на воротах. Вспыхнула лампочка, и Суворов как-то странно посмотрел на меня.

— Прощайте, Александр Васильевич, — сказала я тихо. — Дай Бог, еще увидимся, а если нет, то я хотела бы вам сказать, что очень вам обязана. Сама бы я из этой переделки не выбралась.

— Где ваш муж? — неожиданно спросил Суворов.

— Он в командировке, — ответила я. — Вам-то это зачем?

Он пожал плечами.

— Мне показалось, что этот американец имеет на вас какие-то права. И я спросил себя: «А куда подевался муж?»

Я с интересом посмотрела на него.

— Я думала, вас больше интересует, как без потерь выйти из стресса, а не отсутствие моего мужа?

Суворов смутился.

— Простите, я не имел права…

— Прощаю, — великодушно заявила я. — И добавлю, что Ворошилов ко мне никакого отношения не имеет. Так случилось, что он мой бывший одноклассник, но сюда приехал из-за Риммы. Он хочет издать ее книги в Америке.

— Я это уже понял, — сказал Суворов, — он из патриотов. Из тех, что любят родину из-за рубежа.

— Я вижу, он вам не понравился, — сказала я. — Кстати, я его терпеть не могу еще со школы.

— Это заметно, — улыбнулся он. — Только он не сводит с вас глаз.

— Александр Васильевич, — сказала я строго, — мне эта тема неприятна. Давайте оставим ее.

— Давайте, — сказал он тихо и взял меня за руку. — Аня, неужели мы просто так возьмем и расстанемся?

— Расстанемся, — тоже тихо сказала я и осторожно освободила руку. Он не подозревал, что сейчас творилось в моей душе. Еще мгновение, и я разревусь, как девочка-подросток. Но я ошибалась, оказалось, этот человек знал обо мне больше, чем я сама, потому что неожиданно привлек к себе. И я чуть было не обняла его. Но спасли положение два юных велосипедиста и собака. Неожиданно они вынырнули из темноты. Редбой с оглушительным гавканьем бросился мне под ноги. Я не поняла, то ли наш сумасшедший фокс собрался цапнуть Суворова за ногу, то ли обрадовался мне. И когда он чуть не свалил меня с ног и лизнул в подбородок, я поняла: обрадовался.

— Мама! Мамочка приехала! — Таня с разбегу бросилась мне на шею, не заметив, что оттеснила при этом Суворова. — А мы с Мишей ездили червей для рыбалки копать, и искупались на озере. Боялись, что ты ругаться будешь, поздно уже! Но Редбой убежал сусликов раскапывать, еле поймали его.

Все это она выпалила залпом. Миша стоял рядом, но смотрел не на меня, а на Суворова.

— Ладно, я пойду, — Суворов неловко кивнул. — Не смею вас задерживать. — И быстро пошел по дороге.

Я стояла и смотрела ему вслед. Редбой вился у меня под ногами. Татьяна продолжала, что-то весело мне рассказывать, но я не отводила взгляда от дороги, пока ночная темь не поглотила высокую фигуру Суворова. И только тогда повернула голову. Миша, облокотившись на руль велосипеда и насупившись, смотрел на меня.

— Кто это? — спросил он.

— Дворник, — ответила я весело и обняла детей за плечи. — Пойдемте ужинать. Тамара сегодня обалденно вкусных пирогов напекла.

— Ой, умираю, просто есть хочу! — притворно застонала Таня. — Миша и Редбой все бутерброды с колбасой слопали, мне ничего не досталось.

— Ври больше, — огрызнулся Миша, — сама их Редбою скормила.

Редбой на это замечание ответил звонким лаем и весело задранным хвостом. Он потрусил к калитке, а мы втроем отправились следом. Велосипедные звоночки при этом слабо позвякивали: «Тинь, тинь, тинь…», словно в ближних кустах пробовала голос ночная птица

— Не ссорьтесь, пирогов на всех хватит. — Сказала я и подумала, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается.

— Аня, можно тебя на минутку, — Клим стоял на крыльце и курил.

— Ребята, идите в дом, — приказала я Мише и Тане. — Я сейчас.

Они прислонили велосипеды к перилам и поднялись по ступенькам. Миша остановился на входе.

— Тетя Аня, отпустите Таньку завтра со мной на рыбалку? В пять утра?

— Поговорим об этом позже, — ответила я.

Дети вошли в дом, а я обратила свой взор на Ворошилова.

— Что тебе нужно?

— Давай пройдем в беседку, — предложил он. — Мне надо с тобой поговорить.

— Пройдем, — согласилась я, — только ненадолго. Я устала и хочу спать.

— Я тебя не задержу, — сказал он и сбежал с крыльца.

Мы направились к беседке. Клим попробовал взять меня под руку, но я отстранилась, и он молча пошел рядом.

Навстречу нам попалась Тамара с подносом грязной посуды в руках.

— Тамара, — сказала я, — пошли Мишу в беседку. Пусть принесет мне сигареты.

— Не надо, у меня есть, — сказал Клим.

В беседке было темно, и я протянула руку, чтобы щелкнуть выключателем на столбике, подпирающем ее крышу.

— Не включай свет, — Клим перехватил мою руку, — давай посумерничаем.

— Давай, — согласилась я.

Странное равнодушие овладело мной. Возможно, от усталости, возможно, по другой причине, но мне было абсолютно безразлично, что скажет сейчас Клим, что спросит, чем поинтересуется.

Я опустилась в кресло, а Клим, засунув руки в карманы, остался стоять.

Первый его вопрос был из разряда тех, которые я ожидала.

— Где ты подхватила этого типа?

— Это не тип, — ответила я устало. — Александр Васильевич — очень порядочный человек, и сильно мне помог сегодня.

— Что опять случилось? — спросил он резко.

И я разозлилась.

— Кто ты такой, чтобы допрашивать меня? Что тебе от меня надо?

— Я — твой друг, и мне не безразлично, что с тобой происходит.

— Друг? — я рассмеялась. — Какой ты мне друг? Побойся Бога!

— Ладно, ошибся. Не друг, но и не враг. Сегодня я был в автосервисе. Можешь завтра забирать свой «Ниссан».

— Спасибо, — сказала я, — что бы я без тебя делала?

— Не язви, — сказал он и приземлился в кресло. — Я сегодня побывал в милиции. Они возбудили уголовное дело. Теперь ищут этого чудилу. Но, кажется, все бесполезно. «Москвич» принадлежит пенсионеру. Он даже не хватился, что машину угнали. С вечера заехал к своей сударушке, и напился в стельку. У него железное алиби, так что не он в тебя врезался. Машину нашли через километр от места происшествия. Бросили в лесополосе. Раздолбана она сильнее, чем твой «Ниссан»…

— Милиционеры кого-то подозревают?

— Говорят, наверняка, молодняк. Такое бывает. Спьяну угнали машину, тем более, она не на сигнализации, девок, видно, решили покатать.

— Но они гнались за мной, а потом выскочили навстречу…

— Не надо в одиночку ездить по ночам, тем более, на дорогой машине. — Прервал меня Клим. — Это еще хорошо, что так обошлось. Молодняк, дурная кровь в голову ударила. Решили с тобой наперегонки погонять. А если б кто посолиднее встретил? Такие машины — лакомый кусок для грабителей.

— С чего ты взял, что это молодежь? — спросила я. — Я знаю, как ездит молодежь! Из всех окон высовывались бы пьяные рожи. Гогот, свист, мат, бутылки пивные об асфальт и вдребезги… Здесь же он словно крался за мной, и из окон никто не выглядывал.

— Ладно, не нагоняй! — сказал, словно отрубил Ворошилов. — Кому ты нужна, чтобы тебя выслеживать? С какой стати?