Проклятие, либо в доме пожар, либо он подхватил лихорадку от своей матушки. Йен предложил Афине опереться о его руку и пройти в столовую, надеясь, что эта прогулка по коридору охладит его. Лорд Ренсдейл вел его мать, Карсуэлл сопровождал Доро. Порядок шествия, возможно, не соответствовал этикету, но ведь это дом Йена. Он хочет идти рядом с той, которую выбрал… черт, неужели он примирился с поражением? – и пусть этикет провалится в преисподнюю.

Но теперь он ощутил легкий запах ее цветочных духов, смешанный с лимонным запахом ее волос. Вместо того чтобы охладить его кожу, прогулка разожгла в нем желание, и он представил себе эти золотистые волосы, разметавшиеся на его подушке, запах этих духов на его простынях. Свободной рукой он оттянул галстук, надеясь, что так будет легче дышать. И еще он надеялся, что они дойдут до столовой прежде, чем его аппетит станет всем заметен. Нет, он не имел в виду, что у него бурчит в животе от голода. Да, пожалуй, сделка все-таки недурна.

Но что же Афина? Можно ли сказать, что она получит справедливую часть? Она получит титул, богатство, меха и бриллианты, все то, чего так жаждут женщины. Она сможет поселить брата рядом с собой, пока он не уедет в школу. Йен твердо решил дать мальчику самое лучшее образование, надеясь, что здоровье позволит Трою уехать. Достаточно ли этого для Эффи? Что, если она окажется одной из тех женщин, которые витают в облаках и ждут настоящей любви и пылкой страсти?

Страсть он может ей обеспечить, судя по тому, как его тело реагирует на ее близость. Черт побери, думал Йен, хорошенькое зрелище он будет представлять за обедом, если не положит на колени салфетку! Представив Афину в своей постели, в его объятиях, без одежды, он уже не мог думать ни о чем другом.

Йен смотрел, как она выпила вина и облизнула губы, и это ни к чему хорошему не привело. Равно как маленькие кусочки пищи, которые она отправляла в рот. Со своего местами мог заглянуть за вырез ее платья, если протягивал руку, притворяясь, будто ему нужна соль. Его бульон скоро превратится в рассол.

Он же взрослый мужчина, а не распутный мальчишка. Йен постарался взять себя в руки, насколько это было возможно, занялся едой и стал думать о том, как сделает Афине предложение.

Он не мог признаться ей в том, что ранил ее брата, сделав его, быть может, инвалидом на всю жизнь, что он запятнал ее репутацию своим тупоголовым присутствием и что всю жизнь будет пытаться улучшить положение и ее, и ее брата.

Он не мог сказать ей те слова, которые хотела бы услышать любая женщина. Правда, почти все женщины, с которыми он имел дело, хотели услышать, что они могут отсылать ему свои счета, но были и такие, которые ждали любовных признаний. Афина рассмеется, если он признается ей в своей вечной преданности. Она, скорее всего, пощупает его лоб, как щупает лоб своему брату, проверяя, нет ли у него жара.

Он не может сказать ей, что желает ее. Она ведь леди. Не будь она леди, он не оказался бы в столь трудном положении. Удовлетворил бы свою похоть, одарил бы девушку на прощание и направился бы к новому хорошенькому личику, к новым соблазнительным формам. И потом, оба они знают, что похоть недолговечна. Она, конечно, невинна, в этом Йен не сомневался, но она не может не понимать: то, что сегодня привлекает мужчину, завтра перестанет представлять для него интерес. Она же видела леди Пейдж.

Что же он может сказать Афине? Как убедит ее, что жизнь не кончится, если она выйдет за него замуж? Можно ли сказать, что она вольна полюбить того, на кого падет ее выбор? Ни за что. Можно ли поклясться ей в верности? Это было бы почти также противоестественно, хотя попробовать можно. Хотя бы на какое-то время.

Йен пережевывал мясо и свои возможности, и ему не нравилось ни то ни другое. Задолго до того как он составил пристойную речь, его мать встала и увела дам из столовой. Уходя, Афина пожелала всем доброй ночи, сказав, что больше не вернется, поскольку ее ждет младший брат.

Этот мальчик, возможно, довольно скоро станет братом и Йену, поэтому он тоже вскоре сможет уйти. Не значит ли это, что ему придется назвать братом и Ренсдейла тоже? Этого человека нельзя назвать неприемлемым, просто у него куриные мозги, он под каблуком у жены и скряга. У его сестры три платья, а из всех драгоценностей – всего лишь нитка жемчуга. Вскоре это изменится, а начало положит кольцо с бриллиантом, которое лежит в кармане у Йена.

Йен полагал, что у жены Ренсдейла сундуки набиты всяким добром. Он решил, что они с Афиной не будут часто видеться с этой неприятной парой. Но она может захотеть присутствовать при крещении их младенца, и Йен вынужден будет ее сопровождать. Почему никто не говорит о том, что, обзаведясь женой, мужчина также обзаводится целой кучей родственников?

Возможно, Афина и ее младший брат смогут сами поехать в поместье Ренсдейлов в Дерби. Нет, это не годится, тем более сразу после свадьбы. Это вызовет еще больше кривотолков, чем теперь, люди будут размышлять, почему это жена уезжает от мужа. Мысль о том, что эти старые сплетницы запустят когти в его жену, не понравилась Йену. Равно как и мысль о том, что она уедет в сопровождении одного только брата. Черт побери, жена – это такая ответственность!

С другой стороны, если она уже забеременеет к тому времени, когда у Ренсдейлов родится младенец, можно будет сослаться на положение Афины и не присутствовать на семейном торжестве. Йен представил себе располневшую Афину, которая носит ребенка – его ребенка, наследника или крошечную малышку с бирюзовыми глазами.

Чем скорее Йен приступит к осуществлению своего плана, тем скорее у него появится наследник. Он извинился перед гостями и поднялся, оставив Карсуэлла развлекать Ренсдейла, а сам пошел пожелать Трою приятных сновидений.

Карсуэлл поднял бокал – Йен не понял, в знак ли сочувствия или с пожеланием удачи, – а Ренсдейл посоветовал ему поторопиться, иначе леди Ренсдейл явится сюда узнать, почему откладывается бракосочетание и Ренсдейл не возвращается домой.

Эти слова заставили Йена опрометью взбежать наверх. Но Афину он уже не застал.

– Она пошла спать, – сообщил Трой. Вид у него, был не менее подозрительный, чем у Спартака. Собака лежала рядом с ним и тоже выказывала недовольство. Трой положил руку ей на загривок, чтобы она не бросилась на сапоги Йена. – Что вы ей сказали, почему она так расстроилась?

– Я ничего ей не говорил.

– Может быть, поэтому она и расстроилась? Я думал, вы знаете, как привести леди в хорошее настроение.

Трой казался таким разочарованным в своем герое, что отпустил собачий загривок.

Йен держал наготове кусочек курицы. Вытирая руку о полотенце, он сказал:

– Я умею это делать так, как вы не научитесь за всю жизнь, сопляк, так что следите за своими манерами. И потом, ни один мужчина не знает, что происходит в женской голове. Занимайтесь своим греческим или латынью, потому что ими овладеть легче. Кстати, – Йен говорил уже не о своих матримониальных планах, – насколько я понимаю, своими занятиями вы стараетесь наверстать упущенное.

Трой вздохнул и отложил на ночной столик книгу о лошадях.

– Эффи требует этого, хотя Уигги вот уже два дня не приходит.

– Она права. Иначе мозг у вас станет дряблым. Или мышцы. Поедем завтра в «Таттерсоллз»? Я обнаружил, что мне нужна новая пара для фаэтона, а вам полезно проветриться. У вас достаточно здоровый вид для короткой поездки, а вам, должно быть, зверски надоело сидеть в этой комнате. Можно запастись одеялами и нагретыми кирпичами, так что ваша сестрица не станет возражать, а потом заехать к Гунтеру съесть мороженого или выпить чашечку кофе. Вы можете побывать в «Уайтс» в качестве моего гостя, посмотреть, что вас ждет через несколько лет.

Улыбка Троя угасла, он вцепился рукой в одеяло, пряча глаза от Йена.

– Я не могу.

– Боитесь, что ваша сестра на вас рассердится? Я с ней поговорю. Ей следует перестать кутать вас в вату, иначе вы никогда не окрепнете.

Трой посмотрел на свои ноги.

– Я… я не могу как следует ходить.

– А вы пробовали?

– Разумеется. Думаете, мне нравится лежать в постели?

Йен готов был дать себе тумака.

– Нет, конечно, нет. О боги, я не хотел сказать, что вы притворяетесь больным! Подождем, когда вы окрепнете.

– Я устал, – сказал Трой едва слышно. – Пожалуй, посплю.

Йен ушел, с отвращением думая о соблазнительной невесте и предстоящем браке. Чувство вины уничтожило вспыхнувшее желание.

По его вине мальчик, быть может, останется инвалидом. Как он может думать о том, какое обручальное кольцо подойдет Афине, или о том, как они проведут первую брачную ночь?! Ведь это он искалечил юношу. И так и не признался в этом Афине. Черт побери, не может же он опуститься ниже уровня этой дурацкой собаки. К несчастью, в отличие от собаки он всегда будет слышать тот роковой выстрел.

Утро не принесло ни облегчения, ни воодушевления. Йен осознал, что труслив и малодушен. Сегодня он признает свою вину.

Он решил, что самое лучшее время для этого – завтрак. Мать не встает раньше полудня, сестре подают в ее комнату утренний шоколад и сладкую булочку, пока она обдумывает, в какого пэра ей вцепиться на предмет своего очередного любимого проекта. Йен полагал, что во второй половине дня она отправится посетить один из тех сиротских приютов, которым оказывает помощь его семья, в сопровождении Карсуэлла. Они спорили о проблеме обучения чтению уличных мальчишек, и Доро вознамерилась доказать свою точку зрения. Бедный Карсуэлл. Если Йен сможет покончить за завтраком с этим ужасающим делом, он хорошо проведет весь день. Ему нужна поездка верхом, прогулка, нужно побоксировать в тренировочном зале. Ему не нужно посещать дома призрения или присутствовать при резких разговорах своей сестрицы. Возможно, Афина захочет проехаться в коляске, чтобы отпраздновать… Нет, сначала ему нужно побывать в «Таттерсоллз».

Полный решимости, спланировав свой день и свою жизнь, Йен пил горячий черный кофе, ожидая, когда Афина спустится вниз.

– Мисс Ренслоу еще не завтракала? – спросил он Халла, несущего поднос.

Ноздри Халла неодобрительно затрепетали.

– Поскольку нет еще и семи часов, милорд, я не жду покамест молодую леди. – Он поставил перед графом горку поджаренных хлебцев, расставил на столе миски с вареньем, маслом и медом. Снял серебряную куполообразную крышку с блюда, на котором лежали вареные яйца.

– А я думал, что уже девять, если не больше, – сказал Йен, покачав головой при виде яиц. – Я… я проголодался.

Халл посмотрел на ненужные яйца, в спешке приготовленные поваром на два часа раньше положенного.

– Слушаюсь, милорд.

Он отставил яйца на сервант и пошел искать копченую рыбу, тоже под серебряной куполообразной крышкой. Граф и от рыбы отказался.

– Меня мутит от ее запаха.

Тогда Халл принес два блюда под крышками, одно с почками, другое с ветчиной. Йен оба отправил на буфет.

– Возможно, если ваше сиятельство сообщит мне, что именно вам угодно, на кухне не будут так суетиться. Почки? Филей? Булочки с маслом? Каша? Бекон? Может быть, один из бисквитов, которые леди Марден употребляет для улучшения пищеварения?

Йен взял поджаренный хлебец, ничем его не намазал и съел.

– Кофе – вот чего я хочу. Еще кофе… и одну из этих серебряных крышек.

Халл пододвинул к нему кофейник.

– Вы желаете крышку на завтрак?

– Совершенно верно, и поторопитесь, старина, пока не пришла мисс Ренслоу.

Дворецкий печально покачал головой. От всех этих дел с бракосочетанием его сиятельство повредился в уме. Скоро граф начнет бить в горшки и сковородки и маршировать вокруг обеденного стола. Конечно, жениться он все равно обязан. Приступ безумия, возможно, спасет джентльмена от виселицы, но не от брачных цепей.

Халл быстро подал сверкающую серебряную крышку на серебряном подносе – это была самая странная просьба, которую ему пришлось выполнить за все время его службы.

Поручение, данное дворецкому, было таким необычным, что за дверью столовой теснились два лакея и кухарка-кондитер, чтобы посмотреть, что будет делать дальше лорд Марден.

Йен положил куполообразную крышку рядом с тарелкой там, где обычно сидела мисс Ренслоу до приезда графини и леди Дороти. Тарелка была украшена гербом Мэддоксов, что показалось ему весьма уместным. Он вынул из кармана маленькую бархатную коробочку с кольцом, положил на тарелку и закрыл крышкой. Один из лакеев вздохнул, а кухарка вытерла глаза. Халл сердито посмотрел на них, и они вернулись к своим обязанностям.

Йен не заметил свидетелей. Он снял крышку, открыл коробочку и посмотрел на крупный бриллиант, окруженный мелкими изумрудами, и снова поставил крышку на тарелку. Потом откусил хлеба, не сводя глаз с крышки. Потом снова убрал ее, вынул кольцо из коробочки и положил так, чтобы Афина увидела его сразу, едва снимет крышку с тарелки, а коробочку сунул обратно в карман.