Ольга Крючкова - Дуэлянты

Вельяминов изумился:

– Да действительно. Точно говорят: либо карты, либо любовь.

– Ну, что ж, дорогой мой, раз карта тебе сегодня идет, может, продолжим? – ненавязчиво поинтересовался Еремеев.

– Можно и продолжить! – расхорохорился Григорий. – Какие делаем ставки?

– По пять рублей! – предложил один из игроков. – Согласитесь, по полтиннику – уж слишком мало!

И все согласились с этим железным доводом и поставили на кон по пять рублей каждый: все, кроме Еремеева.

– Ах, не задача. Знаете ли, друзья, у меня некоторые финансовые проблемы…

– Так я тебе одолжу, – тотчас предложил Григорий.

– Ах, дорогой мой, ты же знаешь – не люблю занимать. Ладно, запишите на меня долг, потом расплачусь.

На том студенты и порешили, продолжая игру в бридж. На удивление карта снова пошла прямо Григорию в руки.

– Вельяминов! – возмутился один из игроков. – Ты что, слово какое знаешь секретное?

– Да, нет, поверьте – это случайность. Мне давно так не везло!

Действительно, поначалу игры Еремеев хотел несколько поддаться Григорию, дабы тот сорвал банк, но напрасно. Фортуна сегодня просто благоволила к стеснительному Вельяминову!

И когда закончился очередной кон – он снова взял банк.

– Нет уж, друзья! С Вельяминовым за стол играть более не сяду! – пообещал Еремеев. – Я изрядно продулся… Идем, Григорий выпьем.

– Поверь мне, Еремей, я и сам не знаю, что сегодня такое! Я никогда постольку не выигрывал. Сам удивляюсь…

– А ты, друг мой любезный, не удивляйся. Жизнь она, знаешь ли, полна неожиданностей.

– Ну, полноте, Еремей: какие еще неожиданности?

– Да разные: сегодня беден – завтра богат, сегодня влиятельный уважаемый человек, а завтра – в Сибирь в кандалах… И так далее…

– Что-то ты, Еремей, сегодня чрезмерно пессимистичен, – заметил Григорий.

– Пожалуй… Послушай, а ты не возьмешь мой долг одной интересной вещицей? Ручаюсь, она тебе понравится.

Григорий уже изрядно выпил и был весьма сговорчив.

– Что ж, охотно посмотрю на нее…

– Идем в спальню, она – там.

В спальне царил полумрак. Еремеев зажёг свечу.

– Садись в кресло… Вот она, сия вещица, – он взял статуэтку с комода и потянул Григорию.

Тот внимательно на нее посмотрел.

– Бронза… Похожа она очень старинная.

– Точно, угадал. Ты – прямо Генрих Шлиман[5]! – воскликнул восхищенный Еремеев.

– Это восточная работа? – предположил Вельяминов.

– Опять – в цель! Ты сегодня меня удивляешь, Григорий!

– И что это за фигурка? Напоминает какого-то божка…

– Это индийская богиня плодородия и любви… Правда не помню точно ее имени… – пояснил Еремеев.

– М-да… Ну за уплату твоего долга вполне пойдет. У матушки – скоро именины, вот и будет ей подарок. На камин можно поставить…

– Ты подожди с камином-то, – оборвал размышления друга Еремеев. – Это очень ценная вещица, необычная…

– Да? И чем же? – искренне удивился слегка опьяневший Григорий.

– Она содержит в себе магическую силу.

– Да брось, ты Еремей…

– Точно, говорю. Ее привезли из самой Индии, на нее наложено специальное заклятие. Не сомневайся!

Григорий совершенно растерялся: он смотрел то на шестирукую богиню, то на друга. Наконец, неприлично икнув, он спросил:

– А что оно делает, это заклятие?

– Вот-вот, мой друг, мы подошли к самому главному. Существует поверье: если владелец статуэтки будет постоянно носить ее с собой, то непременно расположит к своей особе представителей противоположного пола. Это своего рода – талисман!

– Ты меня разыгрываешь… Как я раньше не догадался?! Это же – шутка!

– Ну, какая – шутка! Я совершенно говорю серьезно, сам на себе проверил.

Григорий приоткрыл рот.

– Да, ну! И что же?

– Получил то, что хотел. Ну, ты же понимаешь: честь женщины – прежде всего! – Гордо произнес Еремеев, приосанившись. – Возьми… Не пожалеешь. Сразу почувствуешь прилив сил – точно тебе говорю.

– Не знаю, не знаю… как насчет прилива сил, а матушке ее точно можно подарить.

Григорий покрутил статуэтку в руке.

– Смотри, здесь что написано, – неожиданно обнаружил он надпись на санскрите.

– Где?

– Да вот, смотри!

Еремеев присмотрелся – действительно, на небольшом постаменте «богини» виднелась причудливая надпись.

– А я, что тебе говорил: магическая вещица. А ты мне не верил.

– Право, не знаю… – снова промямлил Григорий.

Еремеев чуть за голову не схватился – его план терпел катастрофу! Вельяминов оказался не столь податливым!

– Давай, выпьем, я принесу вина. Сиди здесь…

Еремеев удалился на кухню, открыл бутылку вина, затем пошарил в буфете и извлек небольшую коробочку, в которых обычно в аптеках продаются различные порошки.

– То, что надо…

Он чуть-чуть добавил порошка в бокал, затем налил в него вина… и поспешил в спальню.

– Ты еще не заснул? – Поинтересовался Еремеев у друга. Но тот внимательно рассматривал богиню, вовсе протрезвев. – Вот выпей…

– Благодарю… – Григорий отпил вина. Еремеев замер – снотворное, которое на прошлой неделе прописал ему доктор Вайнберг от периодически случавшейся бессонницы, могло подействовать в любой момент.

– Ну, так что? По рукам?

– Да, я возьму твою богиню и поставлю ее на камин.

– Вот и славно…

Внезапно Григорий начал клевать носом: Еремеев подсыпал порошка совсем немного, дабы ввести дуга в дремотное состояние.

– Устал я что-то сегодня, – едва слышно произнес Григорий.

Еремеев дождался, когда его приятель задремал, открыл ящик комода, где он хранил блестящий медальон, которым по его разумению немецкие психиатры вводили в катарсис[6] своих пациентов. Безусловно, он давал себе отчет в том, что даже Зигмунду Фрейду[7] не всегда удавалось достичь должных результатов при катарсисе, ибо этот способ лечения нервных расстройств и воздействия на психику человека был совершенно новым и мало изученным. Еремеев вот уже несколько лет следил за изданиями по психологии и психотерапии и, будучи в курсе событий в этой науке, читал о том, что немецкие специалисты осудили Фрейда за его новаторские методы, сочтя их чрезмерно опасными для пациентов. Но, несмотря на это, Зигмунд Фрейд продолжал свои исследования. Еремеев же, как любитель, увлекающийся психологией и психиатрией, считал Фрейда гением, сожалея, что в России у него нет последователей, и психиатрия на кафедре медицины преподается по-старинке, что его совершенно не привлекало.

Достав из ящичка комода медальон, Еремеев разволновался: «Опасное дело… Но я не могу пойти на попятную, иначе как же мой авторитет?» Пожалуй, в размышлениях Еремеева потеря его авторитета среди друзей-студентов – самое страшное. Поэтому он, отметя все сомнения и волнение в сторону, принялся за дело, которым никогда не занимался, имея лишь чисто книжное представление о данной проблеме.

Он приблизился к Григорию, держа медальон в руке, он свободно свисал и поблескивал в скудном свете свечи. Еремеев выбрал таковую позицию, дабы блеск медальона не прекращался и слегка тронул приятеля за плечо. Тот очнулся.

– А? Что? Я заснул? – сонным голосом поинтересовался тот.

– Да, мой друг. Но пусть это тебя не волнует. – Спокойным уверенным тоном, как подобает заправскому психиатру, сказал Еремеев, буквально поднеся к глазам Григория блестящий медальон.

Тот, несколько очнувшись, не понял, что происходит. Еремеев, не давая опомниться своему первому «пациенту», произнес.

– Тебя окутывает сон, ты ощущаешь легкость во всем теле, твои глаза закрываются… Ты засыпаешь…

Он крутанул медальон, Григорий воззрился на него, словно удав на кролика и тотчас отключился.

Еремеев опасался, что снотворное в данном случае может помешать, ибо Фрейд никогда не применял оного. Но, увы, дело было сделано – Григорий принял сонный порошок, правда, совсем немного…

– Ты слышишь меня? – ровным голосом четко, как и прописано в книгах Фрейда, спросил Еремеев. Но Григорий безмолвствовал. – Спит, как сурок… Эксперимент не удался. Увы, но Петербург не увидит нового Казанову. – Разочарованно констатировал Еремеев, но все же решил еще раз задать тот же вопрос своему подопечному: – Ты слышишь меня?

К своему вящему изумлению новоиспеченный «психиатр» услышал ответ:

– Да…я слышу….

Еремеев чуть не подпрыгнут от радости, но все же взял себя в руки.

– Скажи мне: отчего ты так робок с барышнями?

– Потому, что они все рано или поздно будут похожи на мою маменьку… – последовал ответ «пациента».

Еремеев удивился подобному ответу и продолжил:

– Отчего же? Разве твоя маменька уродина?

– Нет… В молодости она была даже красива…

– Тогда может быть у нее дурной характер? – предположил Еремеев.

– Да, весьма скверный. Она постоянно меня тиранит… И покойного отца тоже тиранила…

Из последних слов Еремеев сделал простой вывод: властный характер матушки отбил у несчастного Григория всякую охоту общения с женским полом. Он попросту боялся женщин, оттого и робел…

– Слушай меня… – увещевал доморощенный «психиатр». – Ты – умный, красивый, сильный, уверенный в себе мужчина. Все женщины жаждут знакомства с тобой. Они просто мечтают, чтобы ты обратил на них внимание… При встрече с девушкой из университета, той что тебе нравится, ты будешь действовать следующим образом: подойдешь к ней и представишься, затем спросишь ее имя… После этого поцелуешь ей ручку и скажешь, что давно мечтал с ней познакомиться. Ты сможешь… А маменьке скажи, что ты – не ребенок и дай отпор. Статуэтка же, богиня любви, принесет тебе удачу. Храни ее. Не будет статуэтки – не будет удачи. Ты все понял?

– Да… – пролепетал Григорий.

– Теперь на счет «три» ты очнешься: раз, два, три…

Григорий очнулся и открыл глаза, увидев перед собой довольное лицо Еремеева.

– Еремей, ты? Я кажется заснул… Сколько времени?

– Да не поздно еще… Правда, все потихоньку начали расходиться…

– Я тоже, пожалуй, пойду… – Решил Григорий.

Еремеев не стал его останавливать – на сегодняшний вечер вполне достаточно впечатлений.

* * *

Григорий вышел на улицу и тотчас поймал экипаж, который довез его до Мойки. молодой человек ощущал себе несколько странно, приписывая сие состояние главным образом действию вина. Но отчего подобного с ним не случалось раньше?

Григорий держал в руках статуэтку, затем, покрутив ее, подумал: «Богиня любви… А что, если она действительно обладает магической силой? Буду носить ее с собой… Благо, что она небольшого размера».

К дому на Мойке Григорий подъехал достаточно поздно, время приближалось к одиннадцати вечера. Обычно в такое время он бывал дома, дабы матушка не беспокоилась. Он тотчас представил ее недовольное лицо и то, как она станет ему выговаривать. Так и случилось…

Не успела Анфиса открыть дверь, как Григорий услышал поспешные шаги матушки, она спускалась в прихожую со второго этажа.

– Григорий! – Воскликнула она. – Ты знаешь, который час?

– Да, почти одиннадцать.

– Я волнуюсь. Где ты ходишь? – не унималась госпожа Вельяминова.

– Я был у приятеля… Немного засиделись… – спокойно пояснил Григорий, снимая пальто и кепи.

– Это не оправдание для столь позднего возвращения! – наседала матушка.

Неожиданно, сам того не желая, Григорий ответил то, что хотел высказать уже давно:

– Я – взрослый человек. В моем возрасте уже женятся и заводят детей. Прошу вас, матушка, более не повышать на меня голос. Простите, я устал и хочу спать…

Закончив сию тираду, он спокойно поднялся на второй этаж и проследовал в спальню.

Госпожа Вельяминова буквально оторопела от такого поведения сына, она стояла в прихожей, не понимая: что же происходит? Отчего Григорий так с ней разговаривает? Разве не она любила него, сдувала с него пылинки? И вот дождалась! Какая неслыханная грубость!

Затем, очнувшись, и все еще пребывая в замешательстве, госпожа Вельяминова не знала: как должно ей поступить? – отправиться ли в спальню сына и сделать ему выговор? – или не придавать сему обстоятельству серьезно значения?

Наконец она приняла эзопово решение:

– Анфиса, сделай чаю и отнеси барину в спальню. Да внимательно посмотри, как он там…

– Слушаюсь барыня, – сказала Анфиса и поспешила на кухню, дабы заварить свежего чаю, так как чайник был еще горячим. Но она совершенно не могла взять в толк: что хотела сказать барыня? – зачем надобно смотреть на Григория?

Анфиса приготовила чай, сервировала поднос и отправилась в спальню Григория. Когда вошла горничная, молодой человек развязал галстук, запонки и начал расстегивать рубашку.

– Барыня велела вас чаем напоить.

– Спасибо, что-то не хочется…

Анфиса замерла от удивления.

– Барин… так вы же всегда любили выпить чаю на ночь… – робко возразила она, памятуя о том, что случилось в прихожей и, опасаясь попасть под горячую руку.