Ольга Горовая - Дурман

— Нет, — она покачала головой. — Я обещала, и закончу. Да тут и немного осталось. А тебе все равно, рано или поздно, надо знать. Мы же вместе.

Судорожный вздох не особо облегчил состояние. Но все же, лучше, чем ничего.

Таня подтянула колени к животу и легла щекой над сердцем любимого.

— Женька пытался затаиться. Но Миша тут уже все свои связи для другого подключил, хоть мама и меня, и его умоляла не делать этого. Говорила, может, он, и правда, не понимал, что делал… Порывалась с Викой поговорить и ее родителями, чтобы заявление забрали, готова была квартиру продать, чтобы им заплатить… Плакала, что это ее сын, мой брат. Как я могу… Обвиняла меня. Требовала, чтобы я оставалась верной семье… Я не пустила ее к Вике. Мы с матерью тогда рассорились в пух и прах. Два года не разговаривали вообще, я только с Мишей созванивалась. И на суде я показания против Женьки давала. Он мне этого не простил, ясное дело. Его посадили. На пятнадцать лет уже. А Вика… Она так и не оправилась. Депрессия… С собой покончила через полгода. Наглоталась таблеток. Странно, на меня тогда весь двор, как на прокаженную смотрел, хоть и признавали, что я не такая, как брат. Но его поступок на меня переносили. А мне все равно было. Я не замечала ничего, особенно после смерти подруги. Как оглушенная была. С головой в учебу. По приютам помогала всем, на любую практику соглашалась. Родители еще полгода промаялись, сначала в другой район переехали, а потом Миша настоял на переезде в Киев. У него там клиенты были, и возможности тоже. Меня уговаривал переехать. Но я не захотела. Смысл? Не место — главное. Глупо надеяться, что в новом месте станет по-другому, если ты перевозишь с собой себя и свое прошлое. Хотя, маме там легче стало, это правда. А я себя в клинике нашла. Мне же, и правда, очень нравится моя работа. А чуть больше шести лет назад, брат умер в колонии. Вроде бы, от туберкулеза. Тяжелая форма, не поддавалась лечению. Вот и вся история, собственно.

Таня потянулась за своим чаем, который уже остыл.

— Прости, Танюш!

Виталя рывком подтянул ее на себя, так, чтоб глаза в глаза и нос к носу. Не достала до чая. Но Виталий смотрел серьезно и, действительно, виновато.

— Прости, что заставил тебя это все наружу вытянуть. И рассказать. Не думал, что такие раны… Извини, — прижался к ее губам. Но без обычной алчности. А будто бы и так пытался извиниться.

Нежно и мягко, просил прощения.

— Виталь, ну что ты! — Таня всхлипнула, хоть и пыталась с собой совладать. Чуть отодвинулась. — Ты давно про себя такое рассказал, что до сих пор у меня внутри все болит, а я и так, все откладывала. Имеешь право знать. И прощения тут просить не за что. Это правильно и честно. Какие между нами могут быть секреты?

Он как-то так странно посмотрел на нее. Совсем непонятно. Но Тане в тот момент не до анализа была.

— А пирог еще остался? — опять судорожно всхлипнув на вздохе, хоть и успокоилась, вроде, поинтересовалась она, решив, что сладкое — именно то, что сейчас нужно.

И свежий чай. Все равно, стараниями Витали, у нее полно заготовок, можно не экономить, разогревая в микроволновке.

— Пошли, проверим. И я свежего кофе выпью, — полностью поддержав смену темы разговора, кивнул Виталий.

Помог ей подняться, подав руку. И вот так, крепко обнимая, словно бы не был уверен, что Таня достаточно в себе, чтобы дойти до кухни, повел ее из спальни.

Пламя трещало, согревая даже одним этим звуком. Он любил огонь. Всегда.

Огонь — это тепло и горячая еда. А для Танюши его, как оказалось, еще и лучший антидепрессант.

Они сидели в беседке уже четвертый час. Иногда кто-то из них ходил на кухню за свежим чаем и кофе, а все остальное время — оба молчали, глядя на пламя. И каждый думал о своем.

Беседка неплохо укрывала от ноябрьского ветра. Да и Виталий не обратил никакого внимания на заверения Тани, утверждающей, что “все нормально”, сразу укутал ее поверх куртки пледом. Может она и “Зажигалочка” его, но сегодня ее пламя, однозначно, нуждалось в подпитке. Буквально физически ощущалось, насколько она измотана морально. И это, с одной стороны, злило Виталия, поскольку он, вроде как, настоял на разговоре и был причиной такого самочувствия Тани. А с другой стороны… много пищи для размышления. Очень много.

И хорошо, вроде бы, что расколол до конца. И как успокоить, не придумает, что ли? Да, на раз-два! Вот вина сейчас горячего со специями и лимоном забахает, угостит ее, для “согрева”. И все, потом уже не просто успокоит, а и развеселить сумеет. Главное, в вино побольше коньяка плеснуть. И все, прощай хандра и депрессия!

Но, б****! Как же ему не нравилось, что Танюша в таком настроении! Прямо бесился внутри, хоть и старался не давить, не пытался рассмешить наскоком. Потому как, даже он не мог не признать, есть ей с чего грустить.

Ни фига себе, семейная история у его Зажигалочки! Никогда бы не подумал, глядя на нее в том поезде. Хоть и пробило его, и понял, что не проста, и не плоская эта женщина. Но чтоб так. Чтобы столько…

Не то, чтобы Виталий узнал или открыл из ее истории что-то новое о людях. Он в этом мире с самого детства “плавал”, все выгрести пытался. И таких историй мог Тане жменями по десять “продавать”. Но для нее — это личное. И трагедия. Тут вопросов нет. По ней то, что брат сделал, и на что сама Таня оказалась вынуждена пойти — катком прокатилось. Теперь это Виталию очень четко и ясно было видно. И многие вопросы снялись, которые удивляли порой в ее повадках.

Вот уж, точно, у каждого в душе такие тайны и скелеты, что стоит только копнуть — засыплет костями с головой. И гнилью.

И страхи свои у каждого есть, как ни крути.

Он думал, что отвернет ее от себя, когда про свое детство рассказывал. А Таня ему говорить о собственном прошлом стеснялась, хотя в ней гнили нет, ни на грамм.

Однако сделал Виталий и еще один вывод. Как бы, и так не горел желанием посвящать Танюшу в некоторые нюансы своих дел. Так безопаснее для нее самой было, хоть с тех пор, как Диму посадили, они больше “на паузе” стояли, растеряв многое, отбросило их назад, конечно. Он все эти годы, прикрываясь законными сферами, фильтровал парней, искал, находил новых, надежных, набирая былую силу. Заново возрождая структуру, да еще и так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Из нелегального, да и то, условно, под прикрытием, все же, у них только конвертационный центр остался из активно работающих. Связи поддерживал, чтобы, когда получится Батю вытащить, все было готово. Не просто не сомневался, точно знал, у Калиненко уже есть четкий план и стратегия, как вернуть себе власть и влияние. И поддержка росла. Они над этим уже работали, собственно. Каждый по своим каналам, используя все варианты.

“Какие между нами могут быт секреты?”, уверенно заявила Таня. И ведь правда так считала.

Эх, Танюша. Зажигалочка его.

Он мог бы ответить, “какие”. Но Казак был достаточно умным, чтобы понимать, когда лучше промолчать. Танюша его отличалась едва ли не болезненной честностью. С одной стороны — просто шикарно, нравилось ему такое. Его перло от этого в их отношениях, в ее признаниях, в их сексе, в том, что она никогда не юлила, не придумывала и не скрывала своих к нему чувств. Однако, в его прошлом и настоящем, определенно, имелся нюанс, и не один, о котором Танюше лучше не знать. Казак никогда на методы не оглядывался и делал то, что было необходимо, лишь бы вылезти из той ямы, в которой детство провел. Всегда. Так что обоим проще и легче будет, если промолчать.

Не секрет, даже. Банальная и оправданная предосторожность. Для них обоих.

Тем более, учитывая ее, далеко не радужный опыт и настрой в отношении этой стороны жизни, из-за истории с братом.

Ну да ничего, не особая проблема, в принципе. Виталий ни на секунду не усомнился, что сумеет ее оградить от этих нюансов.

— А что, Танюш, — протянул он, чуть крепче сжав плечо Тани, чтобы привлечь ее внимание. — Давай, что ли, глинтвейн забацаем? И согреемся, и мой день рожденья продолжим? — подмигнул Виталий, когда Таня рассеянно посмотрела в его сторону.

Пару секунд Таня не реагировала, будто бы находилась разумом совсем не здесь. И в глазах не понять мыслей, только отсвет пламени костра, который он для нее и развел.

Казак немного напрягся. Не, такое настроение ему, вообще, не нравилось.

— И картошку запечем в углях, а? С салом. Ты давно такие “деликатесы” ела? — он начал тихо растирать ее плечо, забрался под ворот куртки, поглаживая шею. — А то я тебя все икрой да трюфелями балую, никакой нормальной еды…

Она моргнула пару раз и прыснула, рассмеялась, как-то обмякнув, откинувшись на его руку. Вот и хорошо. Прям отпустило что-то за грудиной, что до этого и не осознавал, даже.

— А ты умеешь? — все еще со смехом уточнила она, глядя снизу вверх, не освобождая его руку.

Казак усмехнулся и потянул ее на себя, обняв крепко двумя руками, вместе с пледом этим.

— Я с картошкой тебе такое сотворить могу, что не каждый шеф-повар умеет. Любой каприз, Зажигалочка.

Поцеловав ее в ледяной нос, он поднялся.

— Сейчас запасы принесу. Думаю, начнем с глинтвейна, а то ты уже околеваешь, по ходу.

— Виталь, мы так сопьемся, — с сомнением покачала Таня головой. — Лучше чая еще.

— Не бойся, я за тобой прослежу, чтоб не буянила, Танюш, — не согласился он.

Может Таня чай и любит, но настроение он ей точно не спасет, тут Казак мог с кем угодно спорить. А оно ему надо — ее депрессия и хандра? И подавно нет. Ему надо ее отвлечь от грустных мыслей, до которых сам и довел. И чтоб на эту тему, вообще, ничего больше в голову не лезло. От греха подальше.

О реальной стоимости колье, которое Виталий ей подарил, Таня узнала недели через две. Когда Маша, администратор клиники, видно, что стесняясь, тихо спросила, поймав ее в коридоре:

— А это, правда — Картье? Настоящее?

Девушка показала на колье, которое Таня так и носила, не снимая, потому что Виталий то и дело смотрел, касался этого украшения на ее шее. Не то, чтобы проверял, наверное, но будто бы испытывал необходимость быть уверенным — она его носит.

— Что настоящее? — переспросила Таня, размышляя о состоянии кошки, которую они уже третий день пытались вылечить от пневмонии.

Оторвалась от карточки, что просматривала на ходу. Уставилась на Машу с непониманием. Девушка смутилась еще больше и даже немного стушевалась.

— Извините, Татьяна Николаевна, — Маша отступила. — Глупо. Ясно, что настоящее, — еще тише пробормотала она и протиснулась мимо Тани, торопясь, наверное, на свое рабочее место.

Таня ничего не поняла из этого “разговора”, и даже не сразу сопоставила, о чем Маша спрашивала. Она плохо разбиралась в брендах, если речь шла не о кормах для животных или лекарственных препаратах. Но все же, в этом названии Тане было что-то знакомое. Слышала, но никак не могла поймать ассоциацию. Закончила заполнять карточку, уточнила схему лечения; проверила прооперированных вчера животных и тех, кого они оставили на ночь в клинике из-за тяжелого состояния, чтобы наблюдать. Да и с Вадимом… Ситуация складывалась как-то неприятно. Вроде до открытого конфликта не доходило, но после их пикника, отношения становились все хуже, переходя на рабочую сферу, и напряжение нарастало. Это уже замечали и чувствовали другие сотрудники. Однако Таня пока старалась как-то лавировать и сглаживать. Хотя, порою, ее это раздражало неимоверно. Как сегодня, например, когда он пытался спорить с ней о плане лечения осмотренной шиншиллы. Причем, из чистого упрямства, это даже ощущалось. И в ущерб животному же, что больше всего бесило Таню!

Так что, только потом, вернувшись в кабинет, решила все-таки найти информацию про это “Картье”, которое крутилось в голове после вопроса Маши.

А уже через десять минут она раздраженно набирала номер Виталия, пялясь на картинку точно такого колье, как то, что висело на ее шее.

— Да, Танюш? — отозвался Виталий практически после второго гудка. — Ты ж говорила, что сегодня выше головы загружена, что-то случилось?

— Ты в своем уме, Виталь? — она его почти не услышала. — Ты зачем мне такое колье подарил? Машину же за эти деньги купить можно?!

Казак сначала, наверное, не совсем понял причину ее возмущения, а потом хмыкнул:

— Какую машину, Зажигалочка? Китайскую “консерву”? — рассмеялся. — Блин, знал бы, что ты машину хочешь, купил бы авто. Надо ж было хоть намекнуть, Зажигалочка… Давай, сегодня тебе выберем…