— Давай, может, все-таки вскладчину? — неуверенно предложила она.

Казак посмотрел на нее еще секунды три с тем же напряженным выражением, а потом так улыбнулся, что у Тани вообще, все внутри сжалось, а потом задрожало. Будто те самые “бабочки в животе”.

— Если тебе так проще будет, свет мой ясный, можем и так, — наклонился и поцеловал ее в губы. — Только карточку возьми, я тебя прошу, и пользуйся. Сделай мне приятное, пожалуйста. На кого мне еще их тратить, как не на тебя? Для чего?

Вот же ж! Ну как ему хоть слово сказать, когда Виталий так на нее смотрит? У Тани все аргументы пропадали. Ведь правда же, не плохо, что он больше зарабатывает. И понятно, что ее зарплата, хорошая для среднестатистического наемного рабочего, кажется ему “каплей в море”, наверное. И живут же вместе. А Таня никогда не понимала ситуаций, когда в отношениях какие-то разграничения начинаются: тут мое, а там твое, а смешивать нечего. Было у нее такое, только, ведь, не отношения это. Теперь она хорошо знала, да и тогда — неправильность чувствовала. Ненормально такое. А вот, поди ж ты, сама из-за непонятного и ничем не обоснованного страха в какие-то глупые претензии скатывается. Вместе, так вместе. Пусть это, все-таки, и еще один шаг “на глубину” отношений. Тоже, иная степень доверия и с его, и с ее стороны. Еще плотнее и ближе. Так ведь сама же решилась, начав еще с переезда.

— Хорошо, Виталь, но только и мою зарплату тогда, на двоих.

Он еще раз улыбнулся, причем, как бы еще не пытался смех подавить, но кивнул, вроде бы, серьезно. И Таня вернулась к своей тарелке, все-таки с подозрением косясь на карточку, лежащую перед ней. Но забрала ее потом и положила в кошелек. Проверять остаток счета было даже страшно.


— Я тебя заберу, — предупредил Виталий, высадив ее у клиники.

Она не спорила, только улыбнулась и поцеловала его

Таня обернулась и помахала ему перед тем, как закрыть за собой дверь клиники. Казак понял, что улыбается. Эх, точно Зажигалочка: сама горит и ему светит. И чтобы там у него не происходило, а с Таней поговорит, обнимет, просто улыбку увидит — и уже не понимает, когда начинает улыбаться и насвистывать. Хотя, вроде, и сам никогда ипохондриком не был. Батя, тот его, вообще, все время балагуром да шутником называл. Но в последние годы Виталий как-то слишком загрузился серьезностью ситуации, а как начал все один тянуть, вообще не до веселья стало. А Таня… Не мог сказать, в чем ее секрет. Только рядом с ней все становилось проще и легче, и весь этот груз ответственности не так давил. Будто бы смысл появился во всем, что делает, которого последние годы уже и не видел, и не ощущал. Да, для Бати старался, чтоб не подвести. Да и вину, вроде, чувствовал, что Димка на зоне, а он здесь, жизнью наслаждается. А Таня словно встряхнула его, вернула вкус к этой самой жизни. Новый смысл дала.

А то зажрался Казак, было дело. Все, что хотел — добился, получил, не было для него запретов. И “перебрал”, все приелось: и девки, и еда, и алкоголь, и развлечения. Не знал, чему удивляться уже. Разве что дурь не пробовал, да и то, потому, что видел, до чего людей доводит наркота, а у него и без такого было где адреналин получать, на подхвате у Бати. И без наркоты могли в мясо смолоть. Да и Димка держал поначалу Виталю хорошо, не давал глупостями заниматься, пока молодой, и ветер в голове. Потом уже и самому мозгов хватало. А в последнее время — делал все, что должен был, ни от чего не вилял, а кайфа того — не было, все в обязанность и потому, что должен. Теперь же, последние месяцы, блин, он даже от холода и дождя кайф ловил, чего никогда не помнил, потому что рядом с Таней. Как впервые ливень и жару на вкус попробовал, и холод оценил, когда можно с ней под одеялом весь день валяться или выпить чего-то горячего. Обнять и не отпускать от себя часами. Дышать ее запахом и своим дыханием ее пальцы греть, которые все время мерзли. И не надо объяснять ничего, почему так крепко держит. Просто, холодно. А ему рядом с ней — до лихорадки жарко. Ему картошка — вкуснее той самой икры была, когда для Тани ее готовил. А ведь чуть не клялся себе, что больше никогда картошку из костра в рот не возьмет. И на те. Что в Тане такого было? Он не смог бы сказать, но потерять теперь этого не хотел ни за какие бабки или выгоды. Тонул в ней, дурел, если не рядом. От себя едва отпускал, хотелось, чтоб все время рядом… А когда она сказала, что любит… У него совсем крышу сорвало. Без всякой надежды. Понял, что не оклемается. Реально зависимым от нее стал: от запаха, от смеха, от голоса. От признаний этих. От света того, каким зажигались глаза Тани, когда смотрела на него… Никто на него так не смотрел. Никто и никогда. Знал, что и убить готов ради этого. За такое — на все на свете пошел бы.

Думал поначалу, попустит со временем, хоть как-то полегчает. А ни фига! Только больше под кожу влезала. Въедалась, словно щелочь, вытравливая из него все иное, оставляя только эту потребность в ней самой.

Три минуты, как из машины вышла, а он уже “голодный” по ней. Вернуть бы ее, и домой! Хотя… он бы просто поговорить был бы согласен. Только дел же — выше крыше. И никто кроме него это брать на себя не будет. Да и не потянет просто. И нельзя никого в эти дела пускать.

Закурил, пытаясь сигаретным дымом себя привести в адекват.

Завел машину и вывернул на дорогу. Ему сегодня к Диме надо было, адвокаты вчера весь вечер на телефонах эту встречу выбивали, потому что внезапно и незапланированно. А поговорить надо было. Закрутилась ситуация в городе, завертелось все. К нему вчера Сидоренко, один из самых крупных бизнесменов региона, на встречу набивался, вечером. И Казак поехал, следил за событиями, знал, что Сидоренко на ножах с Мартыном, нынешним смотрящим, как и они с Димой. А чего дружить с тем, кто их и подставил по всем фронтам?

Сидоренко зашел сначала с одного бока, начал предлагать Казаку на его стороне играть, выгоду расписывать. Но Виталя сразу все допущения пресек. Он на одной стороне был, есть и будет. На стороне Калиненко. И ничего другого его не интересует. Против Мартына — готовы объединиться. Но потом — у каждого свои интересы. И Сидоренко не вспылил. Сам понимал, что против Мартына один не выдюжит, как бы тот сейчас не зарывался и сколько бы поддержки верхов не потерял за последние годы. Вот Сидоренко нынче везде партнеров и соратников искал. Казак же сомневался, что этот вообще такое потянуть может. Не того склада он. Но информацию выслушал, и Диме сейчас передать собирался. Заодно и дальнейший план действий обсудить. Потому что силы накапливались, и люди, которые их интерес могли отстоять, снова к власти возвращались. Дело сдвинулось с мертвой точки, и качнулось в нужную им сторону. Даже если Сидоренко сейчас с Мартыном сцепятся, им это только на руку. Любое ослабление Мартына — им в плюс, это Казак очень хорошо понимал. Глядишь, и Дима на свободу скоро выйдет.


ГЛАВА 14

Он хотел бы отвезти ее на новогодние праздники куда-нибудь. Возможно, Испания. Виталию приглянулась эта страна, когда он ездил туда как-то, чтобы отвлечься от всего. Или горы, какие захочет, если Таня любитель зимних видов отдыха. Однако ситуация в городе складывалась так, что не мог Казак себе позволить уехать. Имейся на подхвате еще хоть кто-то, кому можно было бы доверить мониторить конфликт Сидоренко и Мартыненко, прощупать ситуацию среди остальных заинтересованных лиц — тогда, возможно. Но Дима дал ему четкие ориентиры, и нуждался в информации, а Казак не мог подвести друга. Да и Таня, вроде бы, и не рвалась никуда. Даже отмахнулась, когда он заговорил об этом.

— Знаешь, у нас на эти праздники, зачастую, не легче, чем в обычной больнице. Бывает такая нагрузка, что не хватает рук. То додумаются напоить своих любимцев шампанским, в честь праздника, то накормят шоколадом собак, а для них это яд, — Таня выглядела искренне возмущенной такой безалаберностью своих клиентов.

Это заставило его улыбнуться.

Но пришлось сделать серьезный вид, потому что она посмотрела на него с тем же неодобрением. Не хотел он ее огорчать. Просто потому, что Таня. Хотя, мог понять и ее возмущение безалаберностью. Сам этого в людях не переносил с тех пор, как подчиненные появились. Прибил бы. Буквально. И его парни это знали.

— То, знаешь, питомцы сами, оставшись без присмотра, пока все гуляют и фейерверки пускают, мишуры нажуются… Приходится оперировать. В общем, работы хватает. Я последние три года и не дежурила, вроде, а все равно, приходилось выходить все время, подменять ребят, чтоб хоть выдохнули. Так что, хорошо бы мне быть где-то недалеко от клинки.

Он учел это пожелание.

Вот так, взвесив все “за” и “против”, решили остаться дома. Суеты и толпы не хотелось никому. Если уж выпадет шанс спокойно провести праздники, то хотелось бы нормально расслабиться. “Лучше на второй-третий день куда-то выбраться, погулять”, предложила Таня. Не особо его Зажигалочка любила толпу и скопление народа, это Виталя уже тоже просек и запомнил.

А вот на елке настояла Таня. Казак как-то, в принципе, не особо понимал, для чего это дерево в доме. В конце концов, у него на участке три ели росло. Ландшафтный дизайн, чтоб его. Бешеных денег обошелся ему вместе с той березовой рощицей. Но ведь хотел по высшему разряду, вот и не скупился. А Таня взяла и настояла на декорациях. Сама накупила этого всего, и его напрягла помогать ей развешивать.

Казак сначала не просек тему. С этими венками, шарами и еловыми шишками. Но потом ему даже понравилось, если честно. Как-то так, действительно, дом другим стал. Не то, чтобы Казак верил в сказку. Вообще не его тема, по ходу. Он Новый год ни разу в жизни не ждал и не праздновал, если честно, как сам праздник. Разве что, как конец отчетного периода, или просто повод гульнуть хорошо, потому что все в разнос идут в эти дни. Будто алкоголь или наркотики в воздухе “висят” туманом и все их вдыхают. Вот и он не был исключением.

Но чтоб париться так, как вот Таня сейчас… Нет, таким не заморачивался. А тут даже по душе пришлось. Больше потому, конечно, что Зажигалочка реально горела все эти дни. Лучилась удовольствием и счастьем. Ну, точно, сама этой “наркоты” праздничной надышалась и светилась вся. И он от нее это все впитывал. Как отогревался от света Тани. А потому готов был на любые глупости в его понимании ей “добро” давать, лишь бы Таня и дальше так этому празднику радовалась. И меньше парилась о том, о чем ей знать не стоило.

А Казаку сейчас часто приходилось мотаться и к Диме, и с пацанами план действий разрабатывать в нагнетающейся в городе ситуации. И курировать парней, среди которых совсем мало осталось из “старой гвардии”, только основной костяк. До десятка. Остальных Виталя уже после, в последние годы, находил и отбирал по-новой. А значит, хоть и проверенные, и надежные, но не “пристрелянные” еще. И это не давало просто расслабиться. Кто бы там что ни говорил про иное время. Возможно, оно и другое сейчас, а вот люди-то — те же самые. И Казак предпочитал быть уверенным в том, что у него все под контролем, каким бы боком ситуация не повернулась. Гонял, стращал, изводил и придирался, добиваясь адекватных и слаженных действий команды в любой гипотетической ситуации.

Да и с бизнесом немного завяз, запара, как и всегда в конце года. И пусть не он все эти отчеты и сметы готовил, не лично уже с налоговиками решал, давно оговорив основные пункты “законного взаимодействия”, все равно приходилось Цербером стоять над экономистами и главными менеджерами, дергать и стимулировать премиями, а кое-кого и припугнуть, чтобы люди не расслаблялись раньше времени и работали так, как ему это было нужно.

А уж после корпоративов: и у Тани, и у него самого, на которые, хочешь-не хочешь, а пришлось идти, вообще уже ничего не хотелось. С головой хватило этих ресторанных гулянок. Вот, честное слово, его все так измотало и достало за последние две недели, что тридцать первого просто не пустил Таню никуда. Дежурства у нее не было, и Казак на все плюнул. Считай, с самого утра и начали “праздновать” тем, что ничего не делали: лениво валялись, “щелкая” каналами на телевизоре, ели то, что домработница наготовила, а то, и просто, сидели в тишине, отдыхая от суматохи и гама последних дней. И словно прислушивались, подпитывались друг от друга силами. Ничего больше не хотелось. И не было потребности куда-то выбираться. Общества друг друга больше всего не хватало. Еще и с елкой этой, и всем тем антуражем, каким Таня дом разукрасила. С мандаринами, шоколадом, шампанским и шишками этими ее, декоративными.

Ну, дурь же, вроде. И шелуха. А все вместе — так сложилось, что его проняло до спинного мозга. Особенно потому, что саму Таню в эти дни никуда не отпускал от себя дальше, чем на два шага. Все время рядом, как приклеенный. Или, просто, “на клею”. Дышал ею, как те придурки парами клея дышат, засунув головы в пакеты. И уже даже не задумывался, насколько нормально это. Имел силу и возможность позволить себе такую придурь и слабость — иметь Таню. И все тут.