— Не злись. И, наверное, ты права, я не должен тебя об этом спрашивать, тем более давить, но что поделать… — Раздвинул губы в подобие улыбки. — Меня это волнует.

— Почему? — Ира посмотрела ему в глаза.

— Почему? — Этот простой вопрос, кажется, поставил его в тупик, потом он плечами пожал. — Наверное, потому что я наполовину грек.

Уловив в его голосе тень насмешки, Ира заинтересованно вздёрнула брови.

— И что это значит?

— Что я горяч, необуздан и…

— Нахал, — подсказала ему Ира.

Алексей усмехнулся и покачал головой.

— Я хотел сказать: собственник.

— У тебя уже есть собственность, Лёша. Ещё чуть больше и ты надорвёшься.

— Может быть, — не стал он спорить. А, возможно, попросту испугался. И поторопился разговор свернуть, вместо него предложил: — Хочешь потанцевать?

Всё что угодно лучше размышлений и разговоров о том, кому и что он должен. Кивнула.

— Хочу.

Хуже всего было в те моменты, когда он звонил домой. Как в ужасном мелодраматическом кино, Лёшка уходил в ванную или на балкон, Ира принципиально отворачивалась от него, уходила, иногда даже уши затыкала, а потом они вместе притворялись, что ничего не произошло. Он ничего не делал, а она это «ничего» не заметила. Но вместо того, чтобы изменить это, послать всё к чёрту и вспомнить о порядочности, Ира вцеплялась в него, будто боялась, что он вспомнит о том, что он чужой муж именно в эту секунду, и это разобьёт ей сердце, в очередной раз. И всё думала о том, как Лёшка расспрашивал её о Мише. Кажется, его это на самом деле задевало. Он смотрел с прищуром, делал паузы между словами и тщательно маскировал раздражение. А вот она не задавала ему вопросов. Не спрашивала, любит ли он свою жену и сколько раз спал с ней за последние две недели. Ведь спал? Иначе это грозило ему вспыхнувшим подозрением со стороны супруги. Все эти вопросы становились всё назойливее и назойливее. От их отпуска оставалась всего пара дней, и, кажется, они оба мыслями уже были в Москве. А кто-то и в Лондоне.

Но бывали моменты, когда притворяться необходимости не было. И улыбка сама по себе возникала, и хотелось зажмуриться от счастья и вздохнуть лишний раз от удовольствия, просто от его прикосновения. Уверенного, приятного, знающего. Её никто так не касался, кроме него. Вот и сейчас провёл ладонью по её боку, ладонь приласкала грудь, губы коснулись плеча, а потом отодвинулся и с постели поднялся. Ира наблюдала за ним, откинув ногой спутавшуюся простынь, не удержалась и потянулась, ощутив непередаваемое удовольствие. Чувствовала усталость, но приятную. За окном ночь, неправдоподобно тёмная, ни луны, ни звёзд на небе, а поднявшийся ветер трепал занавески на окне. Ира следила взглядом за Алексеем, как он обошёл кровать, подошёл к окну, но вместо того, чтобы прикрыть его, открыл балконную дверь, и замер, подставив разгорячённое тело, ворвавшемуся в спальню ветру.

— Лёша, — позвала она.

Он голову повернул, посмотрел на неё. Кажется, улыбнулся, в темноте Ира не разглядела.

— Поздно уже. Спать не хочешь?

— Хочу. — Она повернулась на бок, подложила ладонь под щёку и сказала: — Странно, что я вспоминаю то лето? Постоянно в эту неделю.

— Я тоже вспоминаю. Море, солнце и тебя. Правда, тогда наша постель не была столь мягкой и удобной. — Алексей подошёл к кровати, присел на край и к Ире наклонился. Потянул с неё простынь. — И атласных простыней не было.

Она негромко рассмеялась, коснулась рукой его щеки, а когда Лёша наклонился, поцеловала. Он замер ненадолго, потёрся носом о её щёку, а Ира, уступив разуму, призналась:

— Я не хочу возвращаться. — Рука скользнула на его шею, обняла, не позволяя ему поднять голову и взглянуть ей в лицо.

— Малыш…

Поморщилась, досадуя на себя.

— Знаю, это глупо.

— Это совсем не глупо.

Руку она опустила и легла, откинувшись на подушку.

— Зато подло. Я тоже, как выяснилось, подлая. А ещё жадная. — Пальцы пробежались по его груди, пригладили жёсткие волоски.

— Ты меня с ума сводишь. — Он принялся целовать её, короткими дерзкими поцелуями, губы прошлись по шее, спустились к груди, и Ира поневоле прикусила губу. Смотрела на Лёшкин затылок, запустила пальцы в его волосы, осторожно выдохнула, прислушиваясь к тому, что творится у неё в душе. А это было непросто, для начала необходимо было пробиться через приятный озноб, который рождали Лёшкины поцелуи, становившиеся всё смелее. И поэтому она замолчала, не найдя в себе ни сил, ни дополнительных слов, чтобы продолжить. Да и продолжать было нечего. Она приехала для того, чтобы провести с Лёшкой несколько дней, чтобы заниматься с ним любовью ночи напролёт, чем и занималась последние пять дней. Не разговаривать, не тянуть из него признания и обещания. Они оба взрослые, несвободные люди, и то, что между ними происходит — это измена. Правда, ощущения от этого не менее сладки.

— Домой я вернусь измотанная, — призналась она Томе, когда позвонила той на следующий день, чтобы немного отвлечься от Лёшки. — Я вообще не понимаю, как он ещё работает. Сегодня встал в восемь утра и уехал на какую-то стройку. Лично я спала до двенадцати.

— Когда ты это мне говоришь, в моей душе рождается чёрная зависть. Это не очень приятное чувство, Ира.

Она всё-таки улыбнулась.

— Мне извиниться?

— Да ладно, переживу. В конце концов, я сама сказала Вадиму «да» в загсе. Никто за язык не тянул. А ты брось прибедняться, измотали её. Вернётесь, дня не пройдёт, а ты уже к нему побежишь.

Ира пальцем по скатерти поводила.

— Не спорю. Но если бы это был просто секс, всё было бы куда проще.

— В этом случае всё в мире было бы куда проще. Фотку привезёшь, покажешь своего сексуального маньяка?

Ира фыркнула негромко.

— Ты уже завидуешь, не боишься за свою нервную систему?

Тамара откровенно ахнула.

— Настолько хорош?

И вместе рассмеялись. Телефон Ира выключила, оглядела зал ресторана, после чего подозвала официантку, чтобы попросить ещё чашку чая. Лёшка снова задерживался, Ира только на часы время от времени поглядывала, но не злилась и даже раздражения не чувствовала, понимала, что это она его отвлекает от работы, а не наоборот. Она отвлекающий элемент. Она та, из-за кого он не спит, та, из-за кого он опаздывает на встречи, та, кого он любит. По крайней мере, физически, весьма любит. Поневоле заулыбалась, глупой улыбкой влюблённой женщины. Поймала на себе заинтересованный взгляд мужчины за соседним столиком и поторопилась отвернуться, а заодно улыбаться перестала. И снова посмотрела на часы. Это ужасно, но она уже скучала. Даже прошептала чуть слышно, не скрыв тоски:

— Лёша…

Совершенно неожиданно позвонил Миша, вернув её этим звонком и именем на дисплее телефона, с небес на землю. Ира даже не сразу решилась ответить. Смотрела на телефон и медлила. Потом вспомнила, сколько они с мужем не говорили, и всё-таки поднесла телефон к уху.

— Привет, Миша. — Тон сдержанный и ровный.

— Привет. — Он явно осторожничал. — Родители сказали, что ты отдыхать уехала. Где ты?

— В Новороссийске, — не стала она скрывать. — Я вернусь через пару дней.

Наверное, он уловил в её голосе намёк на оправдание и тут же поспешил успокоить.

— Я ничего не говорю, Ир. Отдыхаешь и хорошо.

Но что-то мешало ему поверить. Хотя, возможно, это было её собственное чувство вины. Ира даже снова принялась поглядывать на прохожих за стеклом, с опаской, надо признать.

— А у тебя как дела? — спросила она, чтобы свернуть тему её неожиданного отпуска.

— Да вроде ничего. Всё по плану. Думаю, поеду в Эдинбург. Помнишь, я тебе говорил, что Уилл хочет встретиться там с МакКуином? Вот…

— Тебе же нравится Эдинбург.

— Тебе тоже.

Она опустила глаза в стол, покрутила между пальцев чайную ложечку.

Они помолчали, после чего Миша сказал:

— Ты же понимаешь, что мы не можем бесконечно избегать этого разговора. Нам надо встретиться. — Он невесело усмехнулся. — Я всё ещё жду, что ты мне объяснишь… что у нас пошло не так. Нам надо встретиться, Ириш.

— Я понимаю.

— Понимаешь? Странный ответ.

Ира глаза закрыла, всего на минутку.

— Мы встретимся, Миша. Вот я вернусь… — Подумала о возможности поехать в Лондон, и ощутила тяжесть в душе. — Я вернусь, ты закончишь дела в Эдинбурге, и мы поговорим.

Миша, кажется, вздохнул.

— Поговорим, — повторил он. — Прозвучало, как приговор. Ирка, ты ведь не собираешься меня убить этим приговором?

— Миша… — Глаза открыла и оглядела зал ресторана. Вокруг люди, обедают, улыбаются, а она собирается сказать мужу, что всё кончено. Или не собирается? — Мне, правда, неудобно сейчас говорить. Давай отложим… на неделю. Ты вернёшься, и мы поговорим. Я обещаю.

Ему это не понравилось. Очередные отговорки, попытки увильнуть, Миша даже трубку бросил. Просто отключился, и в ухо понеслись гудки. Ира руку опустила, снова посмотрела на телефон, и тут же разозлилась на себя. Почему у неё не получается говорить с ним мягче? Это она виновата в их расставании, а слыша голос мужа, так и хочется свалить вину на него. Слабость, больше нечего сказать.

Лёша появился через час, они столкнулись в холле гостиницы, Ира возвращалась из магазина, а Алексей вышел из лифта, сменивший футболку, и волосы были ещё влажными после душа. Ира улыбнулась, увидев его, уткнулась носом в его плечо, когда Лёша прижал её к себе. Поцеловал в щёку и в лицо заглянул. Ира заулыбалась старательнее, но обмануть не смогла, Лёшка тут же заинтересованно вздёрнул брови.

— Что случилось? Тебя обругали в магазине и отняли банковскую карту?

— Да кто бы осмелился, — попробовала пошутить она. Позволила увлечь себя прочь от лифта, в сторону бара. Алексей забрал у неё пакет с логотипом, заглянул с интересом, и поинтересовался:

— Что это?

— Декоративные тарелки. В подарок маме и Тамаре.

— Здорово. А что случилось?

Ира подхватила его под руку, имитируя бодрость и уверенность.

— Миша звонил. Поговорили немного, и я задумалась.

На Алексея посмотрела, но он смотрел в сторону. Правда, осведомился:

— Что хорошего сказал?

— Сказал правильную вещь. Нам надо встретиться и всё обсудить. В конце концов, мы женаты.

Они присели за столик неподалёку от барной стойки, Ира опустилась в мягкое низкое кресло, кинула на Лёшку быстрый взгляд, и поняла, что он по-прежнему на неё не смотрит. Подошла официантка, и он сказал:

— Мне виски, а даме клубничный мохито.

А когда девушка отошла, в кресле откинулся, и тогда уже посмотрел на Иру, раздвинув губы в улыбке.

— О чём мы говорили?

— Лёша, прекрати.

— Ты поедешь в Лондон?

— Я не знаю. Миша едет в Эдинбург, по работе. Вот вернётся, и будет видно…

Он кивнул и повторил, уже не сомневаясь:

— Ты поедешь к нему в Лондон.

Ира поставила пакет с тарелками на пол, надеясь, что волна жара схлынет через несколько секунд, и она сможет что-то сказать ему. Что-то толковое.

— Давай не будем это обсуждать сейчас. И, если честно, я вообще не знаю, как это обсуждать с тобой! — всё-таки не удержалась она. — Мы оба не свободны, Лёша, — проговорила она, понизив голос. — И мы оба об этом знали.

Принесли напитки, и Алексей сразу сделал большой глоток. После поболтал оставшийся виски в бокале. Кусочки льда зазвенели, а Ира окончательно расстроилась.

Она не исключала, что Лёшка искренне негодует и возмущён, но это было верхом абсурда. Он её ревновал. Как любимую женщину — это вполне нормально, но при их обстоятельствах, получалось, что он ревнует её к мужу. А она ревнует его к жене? Если честно, она всеми силами старается об этом не задумывать. Его жена для неё всё ещё человек абстрактный, она даже не стала искать информацию о ней, об их семье, в интернете, хотя соблазн был, что скрывать. Если бы нашла, если бы увидела её, то поневоле каждый раз, прощаясь с Лёшкой, представляла её, как она встречает его дома, как целует, а так — просто факт: есть женщина, которая имеет на него законные права. А вот у Лёшки абстрагироваться не получалось. Он злился и выходил из себя. А она, понимая, насколько это неправильно, спустя минуту начинала его оправдывать: думать о его характере, горячности, свойственной грекам, и настойчивости. В этом и была её слабость: она даже недостатки и проступки его зачастую могла оправдать.

Он подошёл и обнял. Ира стояла по пояс в воде, приливная волна ласкала тело, солнце грело, и она стояла, подставив лицо солнцу и закрыв глаза. Пытаясь запомнить тепло и шелест волн. А Лёшка подошёл сзади и обнял её за плечи. Прижал к себе несколько крепче, чем это было необходимо, но со стороны это вряд ли было заметно. А он щекой о её волосы потёрся, и спросил негромко: