— Это не предел мечтаний, и ты это знаешь. Я его люблю, и не тебе судить о моих чувствах. И не я виновата, что он женат.

— Наверное, в этом виновата я! — Света от такой наглости даже усмехнулась, хотя было совсем не до смеха, руки уже в кулаки сжались, и успокоиться никак не получалось.

— Нет. В этом виноват он. Он всё знает, Света, он знает, в чём он виноват — и перед тобой, и передо мной, и перед своим сыном. Поэтому я и предлагала тебе поговорить с мужем, а не со мной. Что ты хочешь от меня услышать? Что я больше к нему не подойду, не увижусь с ним, не отвечу ни на один его звонок? Я включала утром телефон, и видела количество пропущенных. И поэтому ты здесь. И поэтому ты просишь меня… — сглотнула, — оставить его в покое. Потому что в нём нет покоя, и ещё долго не будет.

— Будет. Как только ты исчезнешь с его горизонта. Пройдёт немного времени, и он успокоится.

— Ты хочешь в это верить?

— А ты хочешь верить, что он будет по тебе страдать до конца жизни? — Света искренне рассмеялась над её доверчивостью, и Ира на самом деле почувствовала себя глупо. В Лёшкины бесконечные страдания она точно не верила. — У него семья, жена и сын. У него есть родители и любимая работа. Как долго у него будет хватать времени на тебя? Или ты предлагаешь, чтобы он жил на две семьи?

— Да ничего я не предлагаю! — сорвалась вдруг Ира.

Света удовлетворённо кивнула.

— Это я и хотела услышать. А ещё лучше, если бы ты уехала из Москвы. И тогда ты увидишь, как быстро он перестанет тебе звонить.

Понадобилось некоторое время, чтобы справиться с дыханием и удушающим комком в горле. Ира отодвинула от себя чашку с остывшим чаем, который так и не попробовала, схватила сумку и порывисто поднялась. Но напоследок сказала:

— Возможно, ты права. Возможно, это самообман, всё, что у нас с ним было. Он перестанет мне звонить, а я перестану о нём думать. Но перестанешь ли ты думать о том, что твой муж тебе изменил? Знаешь, вчера мой муж спросил меня: а смогла бы я простить измену? И мне нечего было ему сказать. Задай себе этот вопрос, прежде чем разворачивать военные действия по возвращению мужа в семью. Что ты будешь делать с отвоёванной территорией.

Выдохнула всё это на одном дыхании, кивнула Светлане на прощание, и почти бегом кинулась к выходу из кафе. Оказалась на улице, в духоте после прохлады кондиционеров, и замерла на крыльце, только в этот момент осознавая, что сопернице наговорила. И даже раскаялась. Нужно было просто уйти. Нужно было пообещать ей, что угодно — не встречаться с её мужем и не звонить никогда, и уйти. Так было бы правильно. Думается, мама бы поддержала именно такой исход этого непростого разговора, но Ира не сдержалась. Правда, не принялась доказывать Свете всю состоятельность их с Лёшкой отношений, намекать на долгую историю и общие волнующие кровь воспоминания. Пусть она останется лишь любовницей, которая появилась и её уничтожили противотанковой пушкой, так напугали, что она сбежала, заливаясь слезами. Кстати, слёзы на самом деле имеют место быть. Ира поспешно их вытерла, достала из сумки тёмные очки и водрузила их на нос. Голову вскинула, гордо вздёрнув подбородок. Она не будет больше из-за него плакать. Ей хватило истории пятилетней давности и минувшей ночи, когда она заснула лишь под утро, заливая слезами подушку.

Она пережила эту встречу и этот ужасный разговор. Она смотрела Лёшкиной жене в глаза, и даже сумела что-то сказать в свою защиту. Она не слабая, она ей соврала. Просто сильной быть не всегда удаётся. Она такой середнячок, которому и выжить удастся и с ума не сойти…

— Что ты здесь сидишь?

Надо признать, что она на самом деле сидела на лавочке в парке достаточно долго. В офис так и не вернулась, оставила там свой ноутбук, и не вернулась за ним. Поехала в сторону дома, свернула в сквер и села на неудобную покатую лавочку напротив небольшого фонтанчика. Сидела и думала о случившемся разговоре, а ещё предположения строила. О том, как Света домой вернётся, что Лёшке скажет, расскажет ему или нет, устроит ли скандал, хотя вероятнее, что промолчит. Она ведь спокойная и правильная, Лёша очень ценит эти качества в жене, а вот Ира бы устроила, если не скандал, то ссору бы точно, просто ради того, чтобы прояснить всё окончательно. Она бы и сейчас устроила и вопросы бы ему задала, важные и опасные, но не сделает этого. Потому что, если и не пообещала Свете, то всё равно просто отмахнуться от её просьбы оставить ей мужа, не может. Ей ведь тоже потребовалось неимоверная сила воли и смелость, чтобы решиться встретиться с любовницей мужа, и через себя переступить пришлось, чтобы ещё о чём-то просить, хотя, скорее всего, больше хотелось Ире в волосы вцепиться. Ира бы даже поняла и простила, и это было бы не так обидно, как Светины слова о том, что Лёша очень быстро о ней позабудет, если она исчезнет из его поля видимости. Забудет, перестанет её хотеть, любить перестанет… А ведь любит? Говорил, что любит. Совсем недавно говорил, даже на часы пересчитать можно. И вот Ира сидела на лавочке в сквере, не дойдя до дома каких-то ста метров, и считала эти самые часы. Пальцы загибала, и время от времени поднимала руку к лицу, чтобы слёзы вытереть.

А потом пришёл Миша, и сел рядом с ней на лавочку, и будничным голосом поинтересовался, зачем она здесь сидит. Будто сам не видел заляпанных от частого снимания линз дорогущих очков и покрасневшего носа.

— Не хочу домой идти, — ответила она, помолчав. Но, если честно, просто с голосом справиться пыталась. Упиралась ладонями в край сидения и смотрела на фонтан.

— Из-за меня?

— Нет.

— Никого больше дома нет. — Ира промолчала, и он продолжил: — Я вещи собрал, скоро уеду.

Она помедлила, потом кивнула.

Миша вздохнул, на спинку откинулся и тоже некоторое время на фонтан смотрел, а потом вдруг попросил:

— Ир, поехали со мной.

Она удивилась. На самом деле удивилась, даже голову повернула и на мужа посмотрела. А он вдруг руку поднял, и очки с неё снял. Ира дёрнулась от неожиданности его прикосновения, заморгала от яркого света, и снова слёзы вытерла.

— Я серьёзно, — сказал Миша. — Поехали домой. — Оглядел её. — Ты здесь несчастлива. Ты говоришь, что несчастлива со мной в Лондоне, но… там ты, по крайней мере, не рыдаешь в парках. Или я просто не знаю?

Он пытался пошутить, Ира оценила и отвернулась.

— Я думала, что мы вчера всё решили.

— Что? Что мы расстаёмся и расстаёмся плохо?

— Миша, — протянула она, вроде бы пытаясь до него достучаться. — Я тебе изменила.

— Знаю.

Она губу прикусила, прежде чем произнести следующие слова.

— Я его люблю.

— Он этого заслуживает?

Головой покачала.

— Я не знаю.

Они помолчали, Миша что-то обдумывал, после чего задал ещё вопрос:

— Ты любишь его за что-то определённое?

Ира растерялась.

— То есть?

— Я могу точно сказать, за что я тебя люблю. Ты необыкновенная, ты весёлая, — улыбнулся, — стильная, я горжусь тобой. И уж точно ты не трусиха. Вон как в Москву от меня рванула, за одну минуту всё решила. Думаю, ты тоже отлично знаешь мои достоинства и недостатки. А он? Что ты знаешь про него?

То, что помню… То, что Лёша ей рассказал про себя, правду она полюбить ещё не успела, вместо этого торопилась примириться с его семейными обстоятельствами.

Но всё равно головой покачала, отказываясь.

— Это ты сейчас так говоришь. А когда мы окажемся в Лондоне, в нашем доме…

— В нашем доме, Ир. Там всё ещё наш дом.

Она зажмурилась.

— Мне предложили должность редактора, здесь, в Москве.

Она глаза открыла и к мужу повернулась. Посмотрела изумлённо.

— Правда?

Миша кивнул и даже сделал попытку улыбнуться.

— Мы так долго ждали. — Они глазами встретились. — Но я вернусь с тобой в Лондон, если ты решишь. Здесь у нас ничего не получится, а там мы начнём сначала… Попытаемся. Обещаю, что учту все твои претензии.

— Это не претензии, Миша, — тихо проговорила она, в смятении вглядываясь в его лицо, — просто такой уж ты.

Он показательно вздохнул.

— Да, такой уж я. Но это совсем не значит, что я тебя не люблю и не дорожу тобой. Ты моя жена. И я, как уже говорил, тобой горжусь. И любуюсь, частенько. — Миша протянул к ней руку. — Поехали домой, Ириш.

Она нервно облизала губы, заставила себя стерпеть его прикосновение.

— Ты просто ничего не знаешь, поэтому предлагаешь мне вернуться с тобой.

— Не знаю?

— Я… соврала тебе. Это не была просто измена. — Ира помолчала немного, пытаясь решить для себя, стоит ли Мише всё рассказывать. И что будет означать, если расскажет. Попытка оправдать себя? — Мы с Лёшкой знакомы уже пять лет. Случился роман… бурный. Я тогда просто с ума сошла. Мне было двадцать, и он появился и сразил меня. А потом бросил. Я планы на будущее строила, — горько усмехнулась, — замуж за него собиралась, дурочка, а он в один прекрасный день сказал, что женится через несколько недель на другой. А я… хорошая, любимая девочка, но… на место жены он себе другую подобрал, уже давно.

Миша слушал и мрачнел, и на неё больше не смотрел, и оставалось только гадать, что он в конце её рассказа скажет.

— Я очень страдала, меня предали, понимаешь? Первый раз в жизни меня предали, а я… на самом деле его любила. Потом время прошло, ты появился, и мне показалось, что жизнь налаживается. Да, она становится другой, и того безумия больше не будет, но и боль уже не такая сильная. И ты… — осторожно продолжила Ира, — такой ответственный, положительный, надёжный…

— Что дальше? — поторопил он её. Может, правда интересовался, а возможно, испугался, что она скажет, что так и не полюбила. Ценила, но не любила, как и было на самом деле.

— А потом мы встретились с ним в Лондоне, на той выставке. Рядом с «Герой». Он, как выяснилось, сын Андреаса Вагенаса. Понимаешь, я даже фамилии его настоящей не знала. А всё случилось… как-то закрутилось опять, я сама не поняла. — Она вдруг заторопилась, затараторила, и сама же этого испугалась, снова вцепилась в лавку. — Я просто запуталась. Я ненавидела себя за то, что изменила тебе. Тем более с ним. Он ведь… бросил меня когда-то. Я думала, что в лицо ему плюну, если встречу, так злилась… а получилось…

— Переспала с ним.

Это слово пришлось не по душе, и Ира досадливо поморщилась, но пришлось признать ошибку. Кивнула.

— Да. — Глаза закрыла. — Прости меня.

— Но ты за ним поехала.

— Нет. Я просто уехала от тебя, а здесь… мы снова как-то столкнулись. И всё снова началось. Сумасшествие какое-то, заколдованный круг.

— Он женат?

— Да. Он женат, у него ребёнок, и сегодня… сегодня его жена просила меня оставить её мужа в покое. Господи, если бы это случилось со мной два месяца назад, я бы со стыда сгорела. А сейчас…

— Что?

Разозлившись на себя, стукнула открытыми ладонями по сидению скамейки.

— А сейчас я сижу здесь, и жалею себя.

Они снова замолчали, Ира слёзы вытирала, и время от времени носом шмыгала. Разревелась не на шутку, но надо признать, что наконец смогла вдохнуть, полной грудью, настолько глубоко, что даже сердце удар пропустило. Ира прижала руку к груди и вздохнула ещё раз.

— Пойдём домой.

Молчала, и Миша повторил:

— Пойдём. — Поднялся и коснулся её плеча. — У тебя тушь потекла.

Пришлось надеть очки. Потом голову подняла и на мужа посмотрела. Он изучал её, внимательно, руки не протянул, но повторил:

— Пойдём.

И она с ним пошла.

14

— Алёша. Алёша!

Он подавил вздох, но заставил себя вернуться в комнату и посмотреть на мать. Та казалась не на шутку разгневанной. И этот строгий взгляд, явно позаимствованный из какой-то пьесы. Сама по себе мама не была строгой, никогда, даже когда он был маленьким. Но потом, по мере того, как он взрослел и всё больше шалил, решила, что этого ему не достаёт, как она говорила, конечно же, свалив основную вину на отца: ему не хватает крепкой мужской руки. А так как считала, что ждать от бывшего мужа чего-то толкового не стоило, решила сыграть роль этой самой руки сама. Причём именно сыграть, вспоминала иногда об этом, и вот тогда появлялся этот строгий взгляд и выжидающе приподнятые идеальной формы брови. И Алексей матери всегда старался подыграть: проникнуться и повиниться. Правда, сегодня было не то настроение. Поэтому лишь устало проговорил:

— Да, мама.

— Что: да, мама? — повторила она негодующе, правда, намеренно понизив тон. Оглянулась за свою спину, и Алексей понял так, что не хотела присутствия Светы при этом разговоре. Подошла к нему и в лицо его вгляделась. — Скажи мне, что ты натворил.