Лиза слегка растерялась и восприняла предложение всерьез:

— Но я вас совсем не знаю…

— Узнаешь… — улыбнулся Максим, — для начала приглашаю потанцевать.

Не дожидаясь согласия девушки, Максим обнял ее, и они стали раскачиваться под медленную мелодию.

— Смотри, — Мари показала на парочку Мите, — твои друзья такие же шустрые, как и ты!

— Глядишь, скоро на свадьбе у Макса погуляем, — согласился Митя, — вот такие мы веселые ребята, но десять лет голову не морочим, а наскоком влюбляемся и женимся.

Гости опять закричали «Горько!», и молодожены в очередной раз слились в поцелуе.

Жанне, как свидетельнице, досталась почетная обязанность собирать молодоженов в гостиницу, где они сняли номер на первую брачную ночь. Хорошо, что Елизавета Аркадьевна и Анна Аркадьевна специально задержались, чтобы помочь снять и сложить многочисленные украшения зала — гирлянды, плакаты, шарики. Жанна вместе с официантками паковала еду и напитки, помогла Мари собрать сумочку, нашла пакет с обычной одеждой для следующего дня и с суперсексуальным бельем, предназначенным для жениха, а сама все подсчитывала, сколько лет жизни могла бы отдать, чтобы оказаться на месте Мари хотя бы в эту ночь.

Получалось, что очень много.

Жанна раньше считала, что любовь с первого взгляда и вообще скороспелая любовь — это для таких эксцентричных женщин, как ее кузина, для творческих натур. Она была знакома с Антоном семь лет. В школе они не то чтобы близко дружили, но Антону случалось списывать у нее контрольные и защищать ее от мальчишек. Потом они изредка перезванивались по старой памяти, встретились на годовщине окончания школы, попали в романтичную струю светлых воспоминаний, и Антон пошел провожать девушку до дома. А там как-то по инерции позвал на выставку новомодного художника. Жанна абстракцию терпеть не могла, но ради приличия на выставку пошла. Потом они сходили на несколько кинофильмов, два раза посидели в кафе, привыкли вечерами встречаться и как-то естественно оказались в одной постели. Жанне казалось, что именно так испокон веков и складывались семьи — сначала дружба, потом длительное ухаживание, а потом закономерный секс и поход в ЗАГС. Ее родители именно так и поженились.

После свадьбы все пошло наперекосяк. Может, оно и раньше было не идеально, но меньше лезло на глаза. Совместная жизнь оказалась для Жанны неожиданно тяжелой. Она вышла замуж, имея все стандартные бытовые навыки. Поскольку домработниц в семье Артемьевых не было, дочери умели и приготовить, и погладить, и убрать. Но Жанна не была готова к тому, что ей придется заниматься всем этим после работы или рано утром перед уходом на студию, часами отглаживая стрелки и складки, натирая раковину и плиту до зеркального блеска, поражая мужа кулинарными изысками. Из-за недостаточно быстро поданного ужина или чуть-чуть небрежно проглаженной рубашки Антон мог закатить скандал, разбить что-то из посуды об стену и хлопнуть дверью. Уходил он из дома к матери. Та старалась изобразить Жаннину подругу и советчицу, рассказывала невестке, как именно следует готовить любимые блюда Антона, в каких магазинах покупать для него продукты и чем лучше чистить ванну.

— Антош, ну ты же можешь хоть немножко помочь. Ты пришел с работы раньше меня — мог бы зайти в магазин и купить какие-нибудь продукты. Или помыть посуду после ужина, — выговаривала Жанна.

— А с какой стати я должен тебе помогать? Я устал на работе как собака, производство — это тебе не «Доброе утро, дорогие телезрители» — и перед камерой жопой крутить. У нас папа маме не помогал — мама была хорошая хозяйка и все умела сама. Позвони маме и поучись.

Иногда Жанна так уставала после двенадцати часов беготни по съемкам, что пыталась воззвать к здравому разуму мужа:

— Антон, но ведь твоя мама сидела дома, зарабатывал отец. А я двенадцать часов в день ношусь по всей Москве. Неужели трудно засунуть вещи — твои же вещи, кстати, — в стиральную машину? Я ведь не прошу тебя мои трусы стирать — но положить в машину свои рубашки и через час вынуть их — это что, так тяжело?

— Я уже говорил, что не буду заниматься бабской работой, — злился Антон. — Если ты хочешь мужа-подкаблучника — поищи его в другом месте. А если ты так устаешь на работе — найди другую. Тебе кажется, что ты очень тяжело работаешь — попробуй пойди на завод. Заодно и узнаешь, что такое настоящая работа. Ты просто лентяйка и пытаешься оправдать это какими-то нелепыми сказками. Глянцевых журналов начиталась про феминизм и независимость?

Когда Жанна не выдерживала и закатывала скандал, муж уходил ночевать к матери. Сначала — ночевать. Потом как-то прожил у нее неделю и, вернувшись, заявил:

— Может, нам к маме переехать? Эту квартиру будем сдавать, а сами с мамой поживем. Там хоть поесть можно нормально, не твои идиотские полуфабрикатные котлеты и супы из непонятно чего на скорую руку.

К матери Антона Жанна ехать категорически отказывалась. Из-за этого они тоже часто ссорились.

Жанна мечтала о ребенке. Ей было все равно — мальчик или девочка, беленький или черненький, тихий или активный, — лишь бы родился маленький живой человечек, ее, Жаннин, человечек, который будет ее любить, не обращая внимания, как она гладит его пеленки и насколько тщательно чистит раковину. Жанна бродила по магазинам детских товаров и рассматривала маленькие платьица, кофточки, пинеточки, на глаза у нее наворачивались слезы. Антон детей категорически не хотел. Он говорил, что не сможет нормально работать, если по ночам будет орать ребенок, что, когда Жанна уйдет в декрет, ему придется отказываться от простых мужских радостей и кормить всех дармоедов, и вообще — Жанна еще недостаточно повзрослела, чтобы рожать, она мужа-то толком не может обслужить, какой тут ребенок. Свекровь полностью поддерживала сына — сначала надо встать на ноги, потом научиться быть нормальной хозяйкой, а уже потом рожать. Сама свекровь родила первого сына в двадцать лет, в коммунальной комнатенке, без работы, с мужем-маляром и родней в далеком городке Ахтубинске. У Антона с Жанной была отдельная квартира, две вполне приличные зарплаты и родственники Жанны, готовые прийти на помощь. Жанна не понимала, что такое «встать на ноги» и почему у них не может быть ребеночка прямо сейчас, ведь ребеночку не так много надо.

В результате то ли от сильного хотения, то ли в награду за мучения с Антоном Жанна забеременела. Девушка разумная (опыт шестилетней жизни с мужем ее многому научил), она скрыла свою беременность от всех. Тихонечко пряталась в ванной, заглушая рвоту шумом воды, ела экзотические сочетания нужных организму продуктов, только по ночам или на работе, пила витамины, которые прятала в нижнем ящике стола, журналы для беременных покупала и оставляла в студии, а на учет решила встать после двенадцати недель, когда делать аборт элементарно нельзя.

Конечно, девочки на работе о беременности догадались быстро. Центральное телевидение — гадючник, кабельное славится удивительной дружностью коллектива. Жанну охотно подменяли на съемках, редактор стала делать для нее щадящее расписание, коллеги интересовались ее самочувствием и перестали при ней курить. Жанна готова была расплакаться — сравнивала реакцию абсолютно чужих людей и реакцию своего мужа на известие о ее беременности. Антон закатил натуральную истерику: визжал, как недорезанная свинья, кинул в стенку табуреткой и опять ушел жить к маме. Свекровь склонна была решать дело миром и ласково отправляла Жанну на аборт, уговаривая, объясняя, доказывая и даже умоляя не портить Антону жизнь, пока он окончательно не сделал карьеру.

Бесполезно.

В консультацию с Жанной пошел хмурый и злой Антон, не терявший надежды уговорить жену избавиться от ребенка. Но срок в четырнадцать недель исключал любые варианты развития событий, кроме родов. Антон попытался сунуть врачу денег в коридоре, намекая, что срок можно поставить и поменьше, но пожилая, усталая, некрасивая женщина брезгливо оттолкнула его руку и сказала Жанне:

— Бросайте, девушка, этого козла, простите за откровенность. Ничего хорошего из него не получится. Меня зовут Мария Юрьевна, фамилия Островская. Можете встать ко мне на учет, и родим вам прекрасного сына или дочку. И не пугайтесь быть одна. Лучше без отца, чем с таким отцом.

Сколько раз Жанна жалела, что не послушала совета старой врачихи. Ведь доктора за десятки лет практики начинают разбираться не только в болезнях, но и в людях.

Чем больше становился у Жанны живот, тем невыносимее делался Антон.

— Ты что, сегодня полы не мыла, грязь такая?

— Устала? Не надо было заводить своего ребенка, не уставала бы.

— Поворачивайся быстрее, корова толстая.

— Со мной? А кому тебя теперь показать можно, такую уродину? Нет, сиди уж дома, мне стыдно с такой по улицам ходить.

— «Матерну» купить? Мне аптека не по дороге. Надо — сама иди и покупай.

— А что, сегодня ужина не будет?

Он все чаще хлопал дверью, все чаще приходил далеко за полночь пьяный, постепенно перестал вспоминать про секс, хотя вначале еще требовал исполнения супружеского долга, сопровождая минуты близости разглагольствованиями о том, как испортилась у Жанны фигура и кожа.

Жанна поняла, что у мужа появилась другая женщина. Но у нее не было времени узнавать подробности и переживать. Она чувствовала себя не очень хорошо, быстро уставала, все время хотела спать, невнимательно писала тексты, из-за чего получила несколько замечаний, к тому же у нее периодически сильно болела голова. В консультацию Жанна не ходила, пропустила даже плановый осмотр, потому что не было сил после работы доползти до врача. Антон не уставал критиковать грязь в доме, плохо выглаженные брюки, невкусные завтраки и все, что попадалось на глаза. Хуже того — он решил, что теперь у них будут раздельный бюджет. Раньше они складывали большую часть денег в тумбочку — на еду, оплату квартиры, крупные расходы, а себе оставляли меньшую часть — на одежду (конечно, кроме необходимой), развлечения, косметику и прочие мелочи. Жанне такая форма бюджета была невыгодна потому, что странным образом плащ или костюм для Антона считались необходимыми расходами, а офисные туфли для Жанны — излишеством, на которое ей предлагалось выкраивать из карманных денег. Теперь Антон объявил, что медицинское обслуживание, роды и приданое ребенка не являются необходимыми тратами. В качестве приданого свекровь готова отдать вещи, которые носил его брат Андрей, а после него сам Антон, а у коллеги по работе остались кроватка и коляска. Бесплатная медицина вполне в состоянии обслужить такую здоровую корову, как Жанна, а если она капризничает и ей что-то не нравится — пусть зарабатывает деньги и не занимается ерундой.

Жанне пришлось честно рассказать родителям, что творится у нее дома. Елизавета Аркадьевна и Анатолий Сергеевич потеряли дар речи. Они предложили Жанне вернуться домой хотя бы до родов и обещали дать столько денег, сколько понадобится. Елизавета Аркадьевна решила приезжать к дочери хотя бы два раза в неделю и при случае серьезно поговорить и с зятем и со сватьей, потому что это уже не девичьи капризы Жанны, это серьезная проблема.

Поговорить с зятем не пришлось. Накануне приезда Елизаветы Аркадьевны Антон объявил жене, что их отношения исчерпали себя, а он встретил настоящую любовь, прекрасную женщину, на которой теперь женится, как только получит развод. Потом пожелал ей успеть собрать вещи за ту неделю, которую проведет со стройной красавицей и изумительной хозяйкой Танечкой на курорте в Подмосковье, взял сумку и ушел.

Жанна какое-то время тупо бродила по квартире, а потом села и начала реветь. Абсолютно по-бабьи, в голос, подвывая и вспоминая все бесконечные и незаслуженные обиды Антона. Красавицу Танечку она знала по институту — та славилась яркой внешностью и неразборчивостью в мужчинах. Таня носила сорок восьмой размер (а Жанна — сорок четвертый — сорок шестой) и никогда не умела готовить, чем страшно гордилась. Заявляла:

— Мне проще поменять мужика, чем стоять ради него у плиты.

Именно то, что Таня совершенно не умела готовить, почему-то казалось Жанне самым оскорбительным. Она вспоминала, как покупала кулинарные книги, бегала по магазинам в поисках необычных продуктов и приправ, как после работы по два часа могла парить или тушить, стараясь приготовить какое-то особенное блюдо, а по выходным и вовсе пекла пироги, — и рыдала все громче.

Рыдала до тех пор, пока не ощутила острую боль в животе. Испуганная Жанна кинулась звонить по ноль-три, поскольку не знала, какое лекарство можно выпить, а боль не утихала. Пока ехала «скорая», началось кровотечение, и Жанна каким-то звериным инстинктом поняла — ребенок не выживет. Говорят, за границей умеют выхаживать детишек, рожденных на двадцать второй — двадцать третьей неделе беременности, но Жанна жила в России и у нее было всего лишь двадцать недель.