Девушка не знала, как объяснить Александру, чем именно ей дорога работа. Почему лестно, когда на рынке тетки бесплатно бросают в пакет персики или творог и кричат соседкам: «Смотри, вот девочка, которая новости читает!» Почему нравится ездить по школам и смотреть, как дети репетируют спектакли. Почему приятно утром перекликаться на длинной лестнице и обгонять подруг, прыгая через ступеньки. Почему интересно бывать на встречах ветеранов, выпускных вечерах, детских праздниках. Жанна знала одно: за десять лет она сроднилась с «нашей Тэвэшкой» настолько, что уйти — означало отрезать от себя кусок.

— Жан, а расскажи, как ты стала диктором, — попросил Александр. — Вот пришла ты на студию, тебя взяли, ты писала тексты, красила батареи, брала интервью, это я знаю. А как ты появилась на экране?

Дома у Жанны хранились на кассетах ее первые ролики — на память, и Александр их видел. Правда, он сказал, что в жизни Жанна намного красивее, но девушка сочла это за комплимент.

— Тебе действительно интересно? Это длинная история.

После Антона Жанна не верила, что мужчина может интересоваться работой своей женщины, а не относиться со снисходительным презрением к ее занятиям.

— Конечно интересно! — с жаром произнес Александр. — Телевидение — это вообще безумно интересно! В молодости мой друг с ума сходил по одной телеведущей, не помню уже, как ее звали. А я даже не мечтал, что на меня обратит внимание девушка, которая ведет новости.

— Так это же кабельное, — смутилась Жанна, — это же не «Вести» и не «С добрым утром».

— Не важно. Кабельное весь округ смотрит. Тебя наш Лешка видел, так все наши теперь новости смотрят. И просят, чтобы ты к нам приехала про нас снимать, а у них интервью брала. Все мне завидуют, кстати.

Жанна окончательно покраснела и почувствовала удивительную радость от мальчишеского признания Александра.

— Ты просил рассказать, как я стала диктором. А история была такая: у нас на первой студии был руководитель, давний друг генерального, сам член союза журналистов и известный диктор. Очень громкое имя, у него и дочка тоже знаменитость. Мы его называли Евгением, а ему тогда уже семьдесят стукнуло. Он и рад бы сам у нас новости читать — да голос не тот — возраст не шуточки. Зато Евгений охотно обучал молодежь: и меня сюжеты писать, и монтажера со звуком работать, и оператора снимать — короче, всех понемногу. Мужик он был очень жесткий, грубый, мог и матом обругать, но в принципе не злой — и очень болел за дело. Мы его любили.

Короче, наша Танька ушла в декрет раньше времени — легла на сохранение. А я к тому времени хоть работу журналиста и освоила, но ни разу не была в прямом эфире и даже в кадре мало работала. Эфиры вызвалась временно вести главный редактор, но новости читать — категорически не согласилась. Все приуныли, а Евгений бодро заявил: «Жанна — девка отличная, не дура. Завтра же приеду и запишем с ней новости. Все будет оʼкей».

Я перепугалась больше всех. Приехала домой за полночь, устала после трех съемок, но заснуть не смогла. Так и прокрутилась до утра. Вскочила в шесть и побежала, даже синяки под глазами тональником не замазала — руки тряслись от страха. На студию явилась первая и села тексты писать. К восьми все остальные подтянулись. В девять явился Евгений и с порога громовым голосом заявил: «Ну, что ты там застряла? Иди быстро в павильон!!!»

Павильоном у нас называлась крохотная комнатушка, где мы записывали новости и прямые эфиры. Я быстро переоделась в тоненькую шелковую блузку, уселась за стол. Сижу, зубами стучу. Холодно, как на улице. Евгений зашел, повел носом, выгнал меня пить чай и потребовал прогреть павильон. Генеральный принес из дому обогреватель. Я опять переоделась, поскольку мне уже и на студии стало холодно — то ли от мороза, то ли от страха.

И тут выяснилось, что тексты на этот блок не готовы. В смысле предваряющие каждый сюжет несколько строчек. Евгений думал, что я знала сюжеты, я решила, что он их сам взял у главного редактора (она ездила на съемки и озвучивала) и написал. Главный редактор куда-то уехала. Пока Евгений до нее дозвонился, пока наорал, пока она продиктовала имена и события — время одиннадцать. К полудню я кое-как написала тексты, Евгению они не понравились — дескать, короткие. А мне надо было появиться на экране пять раз, и на каждый раз я написала по две-три строчки, а он настаивал, что надо не меньше пяти — семи фраз. Ругались-ругались, сошлись на четырех, не считая приветствия и прощания.

— А почему это был такой принципиальный вопрос? — не понял Александр.

— Смеяться будешь. Все из-за нашей бедности. На нормальных каналах ведущие читают свой текст с телесуфлера — такой специальный экранчик. А у нас на него денег не было, у нас ведущий заучивал все наизусть. И я боялась, что если два-три предложения еще смогу произнести не сбиваясь, то семь банально не запомню.

Короче, в час меня посадили за стол, главный инженер пошел помогать оператору настраивать свет и камеры, а генеральный директор стал пропихивать микрофон у меня под блузкой. Микрофон за белье цепляется, генеральный краснеет (а мужику уже за пятьдесят), я зубами стучу от страха, главный инженер отворачивается — стеснительный мальчик был, оператор хохочет, а Евгений ругается на нас матом и отнимает у генерального микрофон. В результате загоняет себе в палец иголку, генеральный вызванивает из дому жену — жена приходит с йодом, бинтами и пластырем. Общими усилиями микрофон кое-как занимает свое место на моем воротнике. Прожектор бьет мне прямо в глаза, а в камеру надо смотреть не моргая и не щурясь. Я старательно бубню свой текст, стараясь не заикаться и говорить твердо, доброжелательно и красиво, как настоящие дикторы. Кое-как первый дубль снят. Мы с оператором откололи микрофон обратно и перегнали то, что получилось, на большой экран, чтобы показать Евгению. Евгений бросает беглый взгляд и орет: «Переснять!!! Не годится!!! Почему ты башкой трясешь, овца бестолковая?»

— А что ты не так делала?

— Головой качала в такт словам. Натуральный китайский болванчик, а не ведущая. Возня с камерой, светом и микрофоном по новой, я ерзаю на ужасно жестком стуле, коленки у меня трясутся, руки трясутся, голос дрожит, и только с третьего раза мы делаем еще один дубль. Несем смотреть Евгению. Евгений просматривает первые две минуты и изрекает: «Распусти волосы, что ли… Голова какая-то пирамидальная, как у динозавра-недомерка».

Третий дубль снят за пятнадцать минут — я уже идеально вызубрила текст. Евгений задумчиво взирает на экран и опять взрывается: «Ни один идиот не поверит, что бывает такая кожа. Вашу мать, почему у нее кожа блестит и светится??? Она что — пришелец??? Или родители у нее марсиане??? Быстро припудрить морду до нормального цвета — и чтобы ничего не блестело и не переливалось!»

Генеральный снова вызванивает жену, и они оба начинают прыгать вокруг меня, пытаясь равномерно наложить тональный крем и пудру. У жены получается не очень, а у генерального еще хуже. Они переругиваются, а Евгений курит уже вторую пачку и интересуется, сколько можно возиться.

Наконец, снят четвертый дубль. Евгений бросает взгляд и начинает орать: «Косорукие!!! Вам только улицы мести, а не новости снимать!!! У нее что, шея от другого тела???»

На этот раз пудреницей и кисточкой орудует сам Евгений. Я до ушей покрыта белым налетом, а он переукладывает волосы, меняет местами кольца на моих руках, даже красит поярче губы, не забывая ругаться на неумех, которые простых вещей сделать не могут без старика. После пятого дубля Евгений приносит мне горячий чай, потому что в павильоне опять северный полюс. При просмотре на большом экране изображение оказывается серым.

— В смысле серым?

— Все серого цвета. Оператор забыл выставить баланс. Евгений выгоняет оператора и требует, чтобы снимал главный инженер. Главный инженер снимает шестой дубль, и перед самым окончанием падает на камерный свет. С перепугу я напарываюсь на булавку от микрофона и прикусываю язык, а главный инженер сбивает два стула.

К этому времени у меня уже нет никакого азарта. Я чувствую, что при слове «телезрители» начинаю подмигивать левым глазом и непроизвольно улыбаться от уха до уха. Евгений бегает туда-сюда и орет: «Дура!!! Перестань трястись!!! Я переживаю куда больше, чем ты!!! Я хочу сделать из тебя настоящую профи, телезвезду, а не Жанку со студии косоруких!!! Хватит психовать!!! Работай!!! Работай!!!»

К пяти часам мы сделали восемь дублей. Главный инженер перестал отворачиваться, когда вся студия, ругаясь, протаскивала микрофон у меня под блузкой. Оператор даже похвалил бюстгальтер — дескать, очень приятный на ощупь. Жена генерального, поправлявшая мне макияж после каждой съемки, машинально напудрила волосы — получилась отличная перхоть. Евгений разозлился и выгнал жену генерального. Причесываться мне запретили потому, что волосы наэлектризовались и стали вставать дыбом.

Последний вариант Евгению почти понравился. Он задумался и предложил: «Новый год скоро, красивый праздник, у нас новая красивая ведущая, надо елочку на стол поставить. Не хватает елочки. Жан, давай еще разик, с елочкой, чтобы супер было. Мы станем лучшим кабельным каналом, а там и больших обставим. Тендер скоро, кстати!»

Генеральный директор, главный инженер и оператор сбегали на рынок и купили елочку. Наряжали всей студией, переругались, в результате пришла девочка-выпускающая и сделала как надо. Это дивное украшение водрузили на стол, выставили свет с учетом елочки, поправили мой макияж, вернули на место микрофон, сделали девятый дубль, и Евгений погрузился в глубоко медитативное состояние минут на пять. Просмотрев трижды, изрек: «Вот теперь все хорошо. И камере ты нравишься, и говоришь как надо, и текст отличный, и елочка нарядная, но… но не чувствую я, как ты любишь телезрителей. Ты должна отношение передавать, понимаешь? Как ты их обожаешь, какие они чудесные, твои телезрители, как ты хочешь, чтобы они смотрели наши новости, какой чудесный ты им покажешь материал. Отношение надо… Давай еще раз — и с отношением».

Александр уже смеялся в голос.

— Тебе смешно, — протянула Жанна, а я тогда бегала по студии кругами и орала громче Евгения: «Не могу!!! Не могу!!! Я любила их на первом дубле, но на десятом я уже заикаюсь от этой любви!!! Меня тошнит любовью!!! Я замерзла! Я забываю текст! Я не хочу быть диктором!»

Генеральный предложил продолжить на следующий день, а Евгений хитро подмигнул и ушел. Вернулся с водкой и докторской колбасой, налил мне полный стакан и велел выпить залпом. Естественно, я подавилась после первых глотков, закашлялась, заплевалась, а он похлопал меня по спине и отправил в павильон записывать ролик еще раз. Пока мы с оператором возились, они с генеральным добили бутылку и, просмотрев итоговый вариант, сразу одобрили. Евгений нашел где-то икру и белый хлеб, а заодно вполне приличный коньяк и произнес прочувствованную речь о том, что именно так рождаются новые телезвезды. И мне стало так хорошо, тепло и уютно, я сразу поверила в себя и поняла, что нашла свое место в жизни. Пусть не стану Светланой Сорокиной — но буду делать любимое и полезное дело.

Уже дома Александр нежно обнял Жанну и сказал:

— Ты будешь жить так, как тебе удобно. Захочешь — будешь работать, захочешь — уволишься и займешься домом, или садоводством, или изучением языков — лишь бы тебе было хорошо. Я не стану пытаться навязывать тебе какой-то образ жизни. Как бы пафосно и глупо ни звучало, но я хочу, чтобы ты была счастлива.

И Жанна поняла, что этот мужчина действительно пришел в ее жизнь, чтобы остаться навсегда.

ЭПИЛОГ

Высокий худенький мальчишка пыхтел, сосредоточенно отнимая у троюродного брата красный совочек. В песочнице валялись самые разнообразные игрушки, но ему был нужен именно этот.

— Ярослав!!! Перестань немедленно!!! Отдай Сереже лопатку, он первый ее взял!!! И вообще, это Сережина лопатка!

Трехлетний Ярослав бросил уже почти отвоеванный трофей и заревел — демонстративно, громким басом.

Мари легко вспорхнула с лавочки и поспешила к мальчикам. Жанна, чья вторая беременность уже становилась заметной, с восхищением посмотрела кузине вслед. Материнство не изменило Мари внешне — она осталась такой же субтильной, похожей на подростка, угловатой, трогательной и юной — ее часто принимали за сестру Ярослава и порой отказывались продать сигареты.

Мари подхватила сына на руки и закружила. Ярослав перестал реветь и потребовал:

— А теперь за левую руку и за левую ногу. И гуди, как самолет.

Мари послушно крутила и гудела, как самый настоящий самолет. Сережа, недавно научившийся ходить, смотрел восхищенными глазами. Инцидент был исчерпан, мир восстановлен.

— И как ты не боишься? — сказала Жанна. — Пока ты его кружила, у меня сердце замирало. У нас, если Саша берется Сережку подбрасывать или вот так акробатничать, я сразу ухожу — не могу на это смотреть. Как тебе не страшно?