— И зачем я так нализалась? — простонала Жанна нарядным розовым стенам спальни Мари. — Ведь знала же, овца бестолковая, что сегодня на работу!!!

— Выпей аспиринчику, — донеслось из кресла.

— Мари? Ты что, спала в кресле?

— Нет, я сначала спала в кровати. Потом ты начала храпеть и пинать меня ногами. Пришлось пойти на кухню и выпить все, что осталось. После этого твоя покорная слуга перебралась на кресло и задремала.

— Зачем я так нализалась, ответь мне? Зачем ты меня не остановила?

— Хватит заниматься мазохизмом. Иди прими холодный душ, выпей аспирин, пожуй что-нибудь и топай, а то опоздаешь.

Разбитая Жанна потащилась в душ. Как назло, сегодня ей предстояло три съемки — вручение юбилейных медалей в одной из школ округа, детский спортивный праздник «Веселые старты» и вечерняя презентация неизвестно чего в ресторане «Яр». Медали вручали по всему округу, и каждый день нужно было вставлять в вечерний выпуск хотя бы один маленький сюжет о преемственности поколений — школьники читают ветеранам стихи; или о заботе чиновников — представители управ и муниципалитетов вручают старикам по три гвоздички. И так целый месяц. В коридорах студии журналисты с безумными глазами прижимали к стенке верстальщиков из местной газеты и требовали:

— Скажи любую узнаваемую цитату про войну. Быстро!

— «Жди меня, и я вернусь, только очень жди», — лопотали испуганные парни, пытаясь вывернуться и сбежать.

— Было! Было! Еще! — вопили журналисты, слегка встряхивая жертву.

— Ну… это… «Никто не забыт, ничто не забыто!»

— Сто раз было! Думай!

— «Переправа, переправа, берег левый, берег правый, снег шершавый кромка льда, кому память, кому слава, кому темная вода, ни приметы, ни следа…» — покорно бубнили несчастные, теряя остатки рассудка.

— Вчера было! У Юли в сюжете!

Вскоре коридоры опустели. Корректоры и печатники, менеджеры по рекламе и распространители передвигались по зданию мелкими перебежками, а при появлении на горизонте кого-нибудь с телевидения быстро прятались в кабинетах. В корреспондентской висела зловещая тишина, прерываемая редкими отчаянными вскриками:

— «Час мужества пробил на наших часах». Пойдет?

— Было!

С беременной Наташи обязанности по написанию текстов к вручению медалей сняли после истерики, закончившейся валерьянкой, новопасситом и двумя неделями на сохранении. Все остальные журналистки быстро сделали тесты, но, увы, больше никто прибавления в семействе не ждал.

Неудивительно, что после бурной ночи идея поехать на очередной сюжет про ветеранов не казалась заманчивой. Откровенно говоря, Жанна была слишком впечатлительной для своей работы — ее коллеги переставали принимать происходящее близко к сердцу уже на второй-третий месяц, а она продолжала переживать события, как в первый день. И ей было до слез жалко стариков.

— Мари! — крикнула она из ванной.

— Да? — отозвалась бодрым голосом сестра.

— Ты что делаешь?

— Кофе тебе варю и завтрак собираю. А то сама поленишься и будешь бегать весь день по съемкам голодная и злая.

— Мари, тебе просто цены нет. Я понимаю, почему мужики от тебя с ума сходят!

— Можно подумать, ради кого-то из мужиков я бы стала вставать по утрам… Хотя… хотя, если подумать…

— Ты влюбилась, да?

— Ну, я бы не стала так сразу…

Жанна выскочила из ванной, едва накинув полотенце и забыв о похмелье.

— Мари! Вот это да! У тебя новый поклонник! И ты сама влюбилась в него!!! Расскажи! Он богатый? Красивый? Бизнесмен какой-нибудь? Знаменитость?

— Почему сразу знаменитость и богатый, — засмеялась Мари. — Иди оденься, пока есть будем, расскажу.

ГЛАВА 4

Работа у Мари была таинственная. Называлась PR-менеджер, но многие коллеги ставили на кон голову, что на самом деле Мари — аналог девушки-эскорта, обаятельная шпионка, которую подкладывают под нужных людей в нужное время, а в остальное время ее прелестями наслаждается господин генеральный директор. Слухов Мари не опровергала, а с господином генеральным директором была так же кошачьи ласкова и слегка надменна, как и со всеми сотрудниками вплоть до курьеров. Плавно покачивая бедрами и звонко стуча каблучками, девушка бродила по кабинетам, успевая проконтролировать и тексты для нового буклета, и обработку фотографий для рекламного каталога, и обновление на корпоративном сайте, и подготовку к конференции. Но самое главное, что за день Мари успевала несколько раз появиться в курилке и изобразить полное отсутствие каких-либо дел, за счет чего и заработала славу гламурной девицы, у которой есть волосатая лапа. Больше всего на свете Мари, получившая блестящее образование без малейшей помощи со стороны (поступила она в институт в шестнадцать, окончила его досрочно и умела в своей отрасли практически все), боялась, что кто-то отнесется к ней как к «боевому товарищу». Непонятно почему Мари была уверена, что все женщины в мире делятся на две основные категории: рабочие лошадки и нежные кошечки. Рабочим лошадкам достается право зарабатывать деньги, делать карьеру, вести хозяйство, готовить и убирать, рожать и воспитывать детей, решать проблемы окружающих, начиная с коллег и кончая родственниками мужа, и всю жизнь служить жилеткой для тех, кому надо выплакаться. А нежным кошечкам принадлежат остальные права — на капризы, цветы, рестораны, салоны красоты, клубы и тусовки, их любят опекать и лелеять, им дарят подарки, помогают решать проблемы, берегут от превратностей жизни, им посвящают стихи, их именами называют звезды. Естественно, Мари хотела находиться в категории сладеньких и нежных кошечек, и раз судьба не дала ей отца-миллионера и не уронила на голову мешок с долларами, то она могла хотя бы изображать из себя этакий цветок жизни, не пригодный для использования в качестве рабочей лошадки. Чем и занималась уже несколько лет весьма успешно. Даже держала приходящую домработницу, чтобы с чистой совестью признаться при случае, что сама ничего по хозяйству не делает и даже не всегда знает, где лежат полезные мелочи. Конечно, теоретически Мари могла бы ограничиться враньем, но она думала, что только профессиональный актер способен не выйти из образа, а обычному человеку нужно или действительно жить, как он говорит, или его обязательно поймают на лжи, и получится неприятно.

Таким вот образом вечно порхающая по этажам, а на самом деле везущая на себе практически весь отдел по связям с общественностью, Мари в очередной раз поехала в командировку. По версии коллег — чтобы охмурить очень важного заказчика из Ярославля и посетить все местные злачные места. По версии господина генерального директора — чтобы осуществлять контроль за предстоящей в славном городе презентацией. А реально — чтобы полностью подготовить презентацию с нуля, поскольку ничего вразумительного от командированных туда еще неделю назад сотрудников по телефону добиться не удалось.

В Ярославле Мари и понравилось и не понравилось одновременно. Правда, город девушка практически не увидела: занятая исправлением многочисленных ошибок, лишь забежала на час в Спасо-Преображенский монастырь и поснимала на мобильный несколько старинных церквушек. Но тишина понравилась. Мари показалось, что Ярославль какой-то особенный по сравнению с шумной столицей — более уютный, более теплый. Не понравилась гостиница. Обещанный люкс в реальности оказался довольно паршивой комнатушкой, которая по европейским меркам вряд ли дотянула бы до одной хилой звезды, и кормили в местном ресторане далеко не на уровне. Что касается злачных мест — Мари не отказалась бы посетить их в хорошей компании, но, увы, на бары и казино ей отдельных бешеных командировочных денег не полагалось. А на свои Мари ни за что туда бы не пошла — при имидже легкомысленной особы девушка она была весьма и весьма разумная, имела некоторые накопления и считала, что копейка рубль бережет, ведь не зря испокон веков кавалеры расплачивались за дам.

В общем, командировка вышла среднего качества. Вроде бы и ничего плохого, но и ничего яркого тоже не произошло, как, например, в прошлый раз в Сочи, когда у Мари был довольно бурный курортный роман, развивавшийся по вполне стандартному сценарию, но приятный двумя моментами — богатством влюбленного и платоническим характером действия.

На обратном пути началась полоса невезения. Мари решила ехать поездом, но билеты в кассе были только на один поезд, он тащился до Москвы целых пять часов, а выезжал в двадцать два тридцать. То есть, по подсчетам, она прибывала в столицу глубокой ночью, когда страшно даже ловить до дома такси. Плюс неудобное время — ни полюбоваться на поля-леса, ни поспать толком. В поезде Мари досталась нижняя полка, и она сочла это большой удачей. Оставалось только молиться, чтобы соседями не оказалась мамочка с двумя маленькими детьми или трое полупьяных рабочих — и можно было записывать дорогу в актив. Поезда Мари любила — за уютные маленькие купе, ритмичный стук колес, проводниковый чай, интересных попутчиков, загадочную и одновременно простую обстановку вагона-ресторана, за успокаивающее однообразие пейзажей за окном. Однажды Мари познакомилась с девушкой, которая стала ей хорошей приятельницей, много раз — выслушивала достойные внимания и сочувственных слез исповеди, еще как-то — прекрасно провела ночь, флиртуя с молодым художником. В общем, дорога всегда обещала Мари какие-нибудь маленькие радости.

Нижнюю полку в купе заняла круглолицая очень чистенькая старушка с добрым лицом, сразу принялась доставать из сумки бесконечные припасы, завернутые в вышитые салфеточки, и потчевать «худенькую деточку». Мари не чувствовала себя ни деточкой, ни худенькой, но ела охотно — старушку так и хотелось назвать бабушкой, а та вскоре сама предложила:

— Зови меня баба Катя.

— Баба Катя, это вы сама так вкусно печете? — спросила Мари, заталкивая в рот очередной пирожок.

— Сама, конечно, мне ж всего-то семьдесят стукнуло, что же я, немощная, что ли? И пеку, и хозяйство веду, и скотина у меня есть, и дочке помогаю еще.

Поезд тронулся. Мари только успела обрадоваться, что теперь уже их купе не грозит нашествие малолетней или пьющей саранчи и она сможет поболтать со старушкой, а потом спокойно выспаться, как в купе ворвался молодой мужчина с пакетом. Он тяжело дышал, пряди длинных волос прилипли к лицу.

— Здравствуйте. Я ваш сосед. Меня зовут Митя. — Он широко улыбнулся и добавил: — Я так бежал… думал — все, не успею. В последний момент заскочил, проводница еще ругалась.

— Да ты садись, сынок, — сказала баба Катя, — возьми пирожок, пирожки вкусные. Меня баба Катя зовут. Бери-бери, не стесняйся. Тощий-то какой, как тебя ноги носят.

Баба Катя явно была склонна к некоторым преувеличениям, но Дмитрий (Мари не любила уменьшительных имен) действительно был сложен так, что свободно мог спрятаться за швабру. Мари внимательно рассматривала попутчика, пока он, не кривляясь, уписывал угощение за обе щеки. Дмитрий был высок, несмотря на худобу, довольно гармонично сложен и вполне мог называться привлекательным. Мари отметила правильные черты лица, мужественность подбородка, глубину больших темных глаз и чистоту смуглой кожи. В принципе попутчик показался девушке симпатичным, особенно хороша была его улыбка — обаятельная широкая улыбка искреннего человека, освещавшая лицо ярким светом.

Пока Мари задумчиво примеряла юношу к образу своего принца (Мари делала так почти всегда, это было своеобразной игрой), Дмитрий доел практически все запасы бабы Кати, сказал старушке спасибо и достал из-за пазухи котенка.

— Это — Мурка, — сообщил попутчик.

— Ой, какая прелесть! — Мари понимала, что, скорее всего, выглядит глупо, начиная сюсюкать, но ничего не могла с собой поделать — смешная мордочка и тонкая шейка пестренькой кошечки вызвали у нее умиление, от которого к горлу подступили слезы.

— Моя любимая девочка. Вот, проснулась, зацарапалась. Значит, пора выпускать на волю — тесно ей.

— У меня в сумке курица есть, — предложила Мари, — она будет?

— Нет, она сытая. Я ее сейчас на полку положу, пусть там спит.

Мари выпросила котенка на руки, и Мурка уснула под ее ласковые поглаживания. Дмитрий смотрел на ее пальцы не отрываясь. Мари стало неловко.

— Что вы?

— Нет, ничего особенного. Я мог бы сказать, что у вас удивительно красивые руки, таких не осталось в современном мире, они ушли вместе с последними изящными дамами серебряного века, но… но вы слышали это сто, если не тысячу раз.

— Не так уж часто, — откровенно сказала Мари. В попутчике было что-то, неуловимо располагающее к откровенности. — Иногда мне начинает казаться, что современные мужчины разучились ценить изящные мелочи.

— А мне иногда кажется, — он подхватил доверительный тон, — что современные женщины разучились… как бы сказать… что они больше не владеют этими мелочами — искусством очаровывать взглядом, настоящим флиртом, умением играть словами, красивыми жестами… всем тем, что раньше и составляло неповторимое слово «женственность».