Виолетта Лосева - Два Виктора и половинка Антуанетты

Точнее, совсем немного…

Если быть совсем точным, то их не было ни одного…

Лилу холила и лелеяла свою несчастную любовь к Николеньке и не представляла, что кто-то другой не будет мыть чашки на ее маленькой кухне…

Николенька женился на женщине, которая не смущалась, когда «роняла вилку», родил сына, развелся и теперь его умная мама по-умному выстраивала его отношения с ребенком и бывшей женой.

«А мы-то в чем виноваты? – размышляли все вилки, чашки, заодно с тарелками и даже кастрюлями на обеих кухнях, – Ведь и у него и у нее были такие умные мамы…»

– Они просто слишком любили своих мам, – поясняла несчастная любовь, – И с этим ничего нельзя было поделать…

Просто…

Просто у кого-то однажды не хватило капельки деликатности…

А у кого-то – щепотки такта.

А у кого-то – трех секунд молчания.

А у кого-то – одного слова в нужную минуту.

«Вот-вот, – вторили правила приличия, – Почему-то с чужими людьми мы более тщательно соблюдаем правила. Мы не знаем, что именно может обидеть чужого человека, и поэтому соблюдаем деликатность. Но… Это парадоксально, но это – факт. Мы знаем, что может обидеть близкого человека, и обижаем его. Где же логика?

– Если использовать логику в отношениях между людьми, то не останется ни логики, ни отношений, – резюмировала несчастная любовь Лилу. – Впрочем, иногда и это не помогает.

«Сплошные противоречия, – пробурчал Клим Пятеркин, глядя на печальную Лилу, – детские губы, девичье лицо, глаза как у ангела… С ней нужно было бы обращаться как с хрустальной вазой».

Воспоминания Клима привели его в тот вечер, когда он напросился в гости к Лилу, рассчитывая, что останется до утра.

Так и вышло. Он остался до утра.

Остался до утра, чтобы слушать рассказы Лилу о ее несчастной любви к Николеньке. И – сгорая от женской энергетики Лилу, облаченной в форму аленького цветочка.

Где-то в четыре часа утра после восьмой чашки кофе и, начиная третью пачку сигарет, Клим попробовал не просто разобраться в ситуации, но и расставить точки над i.

– Слушай, но сейчас же он разведен и свободен, – сказал тогда Клим, – Если ты его любишь, и он говорит, что ты ему нужна,… Что, черт возьми, мешает вам быть вместе? Опять мамы? Его ребенок? Его бывшая жена? Тридцать три таджика, которые живут у вас в головах? Что мешает, черт возьми?

Лилу посмотрела на него, как на пришельца с другой планеты. И Клим понял, что пора уходить. Но, до первого трамвая было еще два часа, а на такси в тот момент у Клима не было денег.

А продолжать ухаживать за Лилу уже не было сил.

Несмотря на всю ее энергетику, загадочность и привлекательность.

И, поэтому он дремал в кресле еще два часа, дожидаясь первого трамвая и продолжая слушать излияния бесхозяйственной Лилу, которая не додумалась постелить ему на раскладушке.

«С какого хрена я сказал ей, что нам есть о чем поговорить, – шутливо ругал себя Клим. – А ведь желание провести с ней вечер возникло в тот момент, когда она играла зайчонка на сцене… Казалось бы… Совсем неженственный образ с полным отсутствием сексуальности. А поди ж ты… Желание обладать ею пробивалось даже сквозь заячью шкурку… Кто же мог подумать, что у легкого зайчонка или простенькой гимназисточки, живут внутри такие страсти…»

– Знаешь, почему евреи выжили, несмотря на все несчастья и гонения, которые свалились на их голову во все времена? – спросил Клим Лилу, которая сидела перед ним на табуретке с уставшими заплаканными глазами. – Знаешь, что их спасло, на мой взгляд?

– Не знаю, – задумчиво проговорила Лилу, отрываясь от своих мыслей. – Что?

– Умение посмеяться над собой! Вот, что спасало их всегда. И, поскольку, вроде бы мы все произошли от них, то… Нужно хранить это умение изо всех сил. Даже если его нет… Жалки люди, которые все принимают всерьез…

– Несчастны… – произнесла Лилу задумчиво.

– Что? – переспросил Клим.

– Не жалки, а несчастны, – повторила Лилу.

«Умная, глубокая, красивая, воздушная, изысканная, – думал Клим, посматривая на часы. – Зачем ей все это нужно, если она ничем не может воспользоваться. Зачем?»

Чувствовалось, что Лилу не хотела оставаться одна, но и сексом заниматься тоже не хотела.

Хотела просто сидеть на кухне и рассказывать о своей несчастной любви…

Клим приобнял ее слегка – так, посмотреть на реакцию. Он уже был не в том возрасте, чтобы не уметь совладать со своими естественными инстинктами. Тем более, в пять утра после бессонной ночи, не имея денег на такси… Что тоже добавляло темных красок в ситуацию…

Лилу опять посмотрела на него, как инопланетянка.

«Как будто я щупальцами ее обнимаю» – подумал Клим и налил себе еще одну чашку кофе.

Несчастная любовь Лилу продолжала свое разрушительное дело.

– Ты слишком много думаешь, Лилу, – пронеслись правильные мысли, – а нужно просто жить…

«Да, нужно просто жить, – думала Лилу, – Играть роли зайчат и гимназисток без слов. Мечтать о серьезной интересной роли. Обниматься с обаятельным Климом, у которого нет денег на такси, но зато он умеет посмеяться над собой, и верит, что благодаря этому выжил целый народ… Нужно просто жить…»

* * *

– Аня, не придумывай ерунду всякую на свою голову…

Это она говорила себе.

Остановись, Аня, люди не виноваты в том, что они не такие, как ты хочешь.

Особенно Вилли.

Он ПОЧТИ такой…

Он твой.

Он рядом.

Он – родной.

– Не все является полной ерундой, – спорила Анна со своим вторым «я», – есть достаточно и обоснованных претензий.

– Ты что, не любишь его? – спрашивало второе «я».

– Как будто ты не знаешь!? Люблю! – огрызалась Аня.

– Но признайся, он не совсем соответствует тому образу, который ты рисовала в своем воображении до того, как в твоей жизни появились эти два Виктора.

– О, только не нужно трогать мое воображение, – взмолилась Анна, – иначе мы просто зайдем в тупик.

– Но ты рисовала картинку? – настаивало второе «я».

– Конечно, рисовала, – отвечала Аня, – Как можно жить без картинки? Тем более, если у девушки есть богатое воображение… И, если она много читает. И высоко себя ценит. И считает себя необычной и талантливой. И не встречала до сих пор мужчин, достойных ее (по ее мнению)? И что же ей делать? Не рисовать картинку?

– Ну и какой он был на твоей картинке, о, Анна, которая не любит стереотипы? – воскликнуло издевательски ее второе «я».

– Богатый. Влиятельный. Интеллектуал. Красивый… Ну, красивый – это второстепенно, наверное… Обожающий меня. Сильный и мудрый. Потакающий всем моим капризам… Мужественный, – описывала Аня и понимала, что в один список попали несовместимые вещи.

– Вот прям и мужественный и влиятельный и потакающий одновременно? – издевалось второе «я».

– Ну да, – улыбнулась Анна, – Если рисуешь картинку, то можно и пофантазировать. Разве нет?

– Да-да, конечно, – продолжало второе «я», – А ты не думала, что тебе, как раз, очень повезло? Такого, как ты ждала, с картинки, просто нет в природе… Вот тебе Вселенная и подкинула сразу двух, чтобы ты, наконец, поняла, что для тебя важнее. Блеск или тепло. Красивые слова или надежность. Дорогие подарки или забота.

– А что делать, если картинка продолжает стоять перед глазами? – спросила Анна саму себя.

– Но ты же знаешь, что это только картинка! – отозвалась второе «я», – Причем, твоя! И никто, кроме тебя, на ней ничего не сотрет и не подрисует.

– Что, Куприянов сильно соответствовал твоей картинке? – выскочило откуда-то третье «я». Оказывается, в сложных девушках есть и такое.

– С одной стороны, определенно – да, – ответила Аня, – А со всех других сторон… конечно, нет…

Четвертое и пятое «я» только вздохнули.

Она была неисправима.

– Что вы знаете о кастах? – спросил пространство главный режиссер театра.

– О-о-о, я знаю об этом гораздо больше, чем ты думаешь, – ответило пространство.

– А обо мне и говорить нечего, – добавило время, – Если бы меня спросили… Если бы меня хоть кто-то о чем-то спрашивал… Все говорят, что извлекают какие-то уроки, но, на самом деле, потом делают те же самые ошибки… А ведь все идет по спирали… Ах, история, конечно, не знает сослагательного наклонения, с этим не поспоришь, но… История знает будущее время…

– Причем тут грамматика, – раздраженно откликнулось сослагательное наклонение, – Если бы люди, которые придумывают правила, могли оценить то, что было, есть и будет, то правила работали бы гораздо лучше…

– Если бы… – насмешливо отозвалось будущее время, – всяческие наклоне-е-ения уже вошли в историю… Чего нельзя сказать о будущем… А ведь все, без исключения, что сейчас вошло в историю, когда-то было будущим…

– Безусловно… Тут даже не о чем говорить, – заметила история, – и вы сами в этом убедитесь. Я никогда никому ничего не доказываю. Это не математика, где нужны доказательства. Исторические доказательства – сами по себе – мало что значат. Имеет значение только мнение того, кто их трактует…

– Что ты имеешь в виду? Кастинги или подкасты? – спросил Клим главного режиссера, понимая, что вопрос был задан неспроста.

– После такого вопроса роли брахмана тебе не видать, – улыбнулась актриса «слегка за 40».

Главный режиссер посмотрел на нее с благодарностью и, в очередной раз молча восхитился ее проницательностью. Актриса «слегка за 40» умела читать между строк даже там, где между строк ничего не было. Но в данном случае она попала просто в точку.

– ОК, тогда я буду парией, – нашелся Клим, который не очень много знал о кастах, но хорошо понимал актрису «слегка за 40». В отличие от ночи с несчастной любовью Лилу, ночь с актрисой «слегка за сорок» закончилась более результативно.

Правда, когда Клим начал надеяться на повторение этой ночи, актриса «слегка за 40» явно дала ему понять, что участие в эпизодах – это не ее амплуа. Клим, который умел сгорать от страсти только на сцене, отнесся к этому более, чем спокойно.

Но, при этом, продолжал симпатизировать актрисе. Это была симпатия с элементами уважения, что в случае с Климом, само по себе было уже оригинально.

– Для парии у тебя слишком довольный вид, – бросила Зи через плечо, – ремесленник – это твой удел.

«Ничего себе, – подумало плечо Зи, через которое она общалась с Климом, – наверное ей придется извиниться и признать, что это было сказано слишком резко».

– Ах, успокойтесь, – сказала ночь, наступая полным ходом, – Плечо Зи Гранкиной не должно думать об извинениях. Я знаю все и даже больше о каждом из вас. Это не сцена, где вы показываете то, что хотите показать. В крайнем случае, то, что хочет показать режиссер. Ночь – это время и место, когда все становится на свои места. Даже если вы хотите по-другому… Все кошки серы, а мраморное плечо Зи способно свести с ума любого.

– Повторяю вопрос, – сказал режиссер, – что вы знаете о кастах?

– Мы будем ставить пьесу об индуизме? – спросил драматург, который в силу своей профессии был достаточно эрудирован и начитан, и знал о кастах достаточно, чтобы поддержать разговор.

– Не совсем, – ответил главный режиссер, – это будет современная постановка о нашем времени… Касты будут фигурировать на втором плане. Как фон. Как основа. Мне нужно понять, насколько вы сможете прочувствовать эту связь. Итак, что вы знаете о кастах?

– Если упростить все до схемы, – сказала Лилу многозначительно, – то это – разделение общества на сословия в древней Индии.

«Ну-ну, Лилу, давай, хватит быть маленьким пушистым зверьком, – подумал зайчонок, которого играла Лилу в детской пьесе, – ты же побеждала на всех олимпиадах, хоть и была зайчонком по жизни. Может быть, настало твое время, маленькая Лилу, страдающая от несчастной любви?»

Зи Гранкина, которая в свое время активно увлекалась буддизмом, посмотрела на Лилу более, чем внимательно. К сожалению, религия не может быть просто увлечением, и Зи прекрасно это понимала, поэтому осталась в православии, но о буддизме могла рассуждать более, чем свободно. Особенно, если дело касалось беседы за чашкой чая в кругу людей, которые даже не знали, что такое касты.

– Самая высшая каста – это брахманы. Жрецы, священнослужители, ученые… – продолжала Лилу, – Потом идут воины. Политики, учителя, врачи. Если смотреть на эту иерархию сверху, то на третьем уровне находятся торговцы. Ремесленников в некоторых источниках относят или к касте торговцев или к касте шудров. Шудры – это четвертая каста: слуги и те, кто работает руками. Вот почему ремесленники могут быть отнесены и туда и сюда.