— Хо! Примат? Какими судьбами? Наверное, хочешь прикупить у меня автомобильчик? — встретил его несколькими возгласами скучающий автоторговец, перегоном зарабатывающий на хлеб насущный.

— А что, такого быть не может? — в тон ответил ему Примат, пожимая руку.

— Привет, о Примат из всех Приматов.

— Привет, Бабуинас. А ты все здесь?

— А я или здесь, или там. Жизнь такая, интересная.

— Понятно, — кивнул Примат, рассматривая иностранное авто. — Скажи, а когда ты планируешь быть "там"?

— Да как эту рухлядь продам, так сразу и поеду.

— А как скоро ты планируешь продать эту рухлядь? Ты сам ее так назвал.

— Думаю, дня в три, популярная модель. А тебе-то что?

— Просьба будет, вот что. Послушай, привези мне атлас Гевронии, а? Знаешь, бывают такие, большие и подробные, по регионам, — Примат нарисовал в воздухе желаемую рамку, — мне северный нужен.

— Хорошо, посмотрю, если не забуду. А тебе зачем?

— Надо, есть такое слово. Ты как не из бывших! — намекнул на военное прошлое Бабуинаса Примат. — В академию намыливаюсь, работу о врагах писать нужно.

— Да, да, да… О! — увидел он подходящего Абызна. — Кого это к нам несет, и не воняет?!

И они поболтали еще немножко…

— Слышь, Абызн, а ты не в курсе, Гамадряныч еще рыбачит? — спросил на обратном пути приятеля Примат.

— Все еще! — не отвлекаясь от дороги и от подсчетов рыночных выгод и бензиновых затрат, ответил Абызн. — Да он только этим и занимается, старый хрен. То есть, я хотел сказать, гвардии браконьер.

— Как бы его повидать.

— Что я слышу? На рыбалку, что ли, собрался? — сделал большие глаза Абызн. — Ты же почти будкист.

— На охоту, — не то, чтоб очень мрачно пошутил Примат. — Хочу по тундре побродить, дней эдак с несколько. Говорят, у него карты хорошие?

— Хорошие? Да у него отличные карты! Реальные — как сейчас говорят. Надо думать — тридцать лет в погранцах. Все секреты у него в гараже, под верстаком лежат, а шпионы об этом не знают. Ты только приготовься, — изобразил Абызн всем известный в Русбандии жест.

— Понятно.

— Именно так. А что это тебя на природу потянуло, исправляешься, что ли?

— Да так, последствия вчерашних грибных впечатлений, — успокоил приятеля Примат.

— Давай, давай, подлечи нервишки, — одобрил затею Абызн, — а то и ружьишко возьми, по шишкам пострелять.

— Нет, ты же знаешь, я почти пацифист, — покачал головой Примат. — Так как, найдем его сегодня?

— В гараже. Но знай — предпочитает "Северный олень".

— Губа — не дура.

И они остановились у магазина, а их по дороге много.

* * *

27. Восемнадцатый день на планете обезьянн.


!Звонок!

Он раздался в самой голове, врезался буром электромиксера и прошелся от виска к виску. Сон покачнулся и пьяной тенью сполз по стене. Примат очнулся, но сразу же пожалел об этом — от слабого движения в черепе колыхнулся убитый алкоголем мозг. Но потом все же сел — и ускорение оторвалось от притяжения, они упали на пол и закатились под разные ножки дивана.

!!Ззввоонноокк!!

Примат поднялся и поплелся к двери, чувствуя, как затылок, растягивая мягкий после вчерашнего череп, не успевает за лбом. Но двигаться надо — чтобы не допустить третьего звонка. Третьего он не переживет. Щелкнул замок — быстро, а значит спасительно, и Примат медленным взглядом уперся в довольную, улыбающуюся, в общем-то наглую рожу. Рожа принадлежит Горильеву, а взглядом он уперся — чтобы не упасть.

— Здравствуй, чемпион! — жестоко отчеканил звуки Горильев. — Говорят, искал меня?

— Здравствуй, — ответил Примат, стараясь увернуться от убийственной четкости, — заходи, но не шуми.

Обезьянн зашел, с интересом рассматривая Примата — давно не виделись, и проследовал за ним на кухню, не шумя. Примат достал из холодильника кефир и приложил пакет ко лбу.

— Синдром? — сочувственно поинтересовался пришедший, стараясь быть поосторожнее с четкостью звуков.

— В засаду вчера попал, — пояснил подбитый алкоголем обезьянн, — к Гамадрянычу.

— О! Тогда понятно, — еще шире раздвинул улыбку Горильев, — сочувствую. Жив еще, старый бандерлог? Ну а у тебя как, жизнь, я имею ввиду, течет от старого к новому?

— Тяну лямку спортивного пехтмура, — отпил кефира Примат.

— Семейной лямкой, я вижу, не обзавелся? — не переставая пользоваться улыбкой, сузил глаза Горильев.

— Не созрел, — подвел черту вступлениям Примат. — Ну а ты как, все своим ремеслом занимаешься?

— "Танцую на самом краю", — кивнул Горильев, и улыбка его стала внимательной, — и пока еще ничего не мешает. Кстати, производственных травм меньше, чем у некоторых на службе.

— Хочу у тебя купить кое-что, — уже твердым взглядом посмотрел в глаза бывшему однокашнику Примат, — я знаю, у тебя всякое есть.

— А зачем тебе? — удивился Горильев. — Если что, я тебе и без этого помогу.

— Если что, я и сам справлюсь. Нужен автомат, желательно укороченный, с глушителем, желательно заводским, или карабин, но тоже с глушителем. Цен я не знаю, но думаю, у меня хватит. Да и старый друг вряд ли обманет.

— Интересно.

— Очень.

Помолчали.

— С кем воевать собрался, дурень? — убрал улыбку Горильев. — Поделись планами.

— На охоту хочу сходить, пока в отпуске.

— Угу, — согласился с доводами Горильев.

— Ага, — подтвердил бесполезность пустого разговора Примат.

— Знаю я тебя давно, но все-таки спрошу — тебе ведь это нужно не для защиты?

— И не для коллекции. Не надрывай мозги, старик!

— Ну ладно, — Горильев надул щеки и вернул улыбку, — отговаривать бесполезно? Тогда готовь зеленые, лямка выдержит?

— Ты за мою лямку не беспокойся.

— Ладно, рад был повидаться.

— И я тоже. Только… танцуй поосторожнее.

— О себе подумай.

Горильев — бандит, и одновременно — адвокат.

* * *

28. Девятнадцатый день на планете обезьянн.


Выйдя из спорткомплекса и привычно ожидая как всегда застрявших в гардеробе Семь и Восемь, на стоянке Примат заметил Бабуинаса в новенькой, то есть старенькой иномарке.

— Привет, — через опущенное электроприводом стекло поздоровался автоперегонщик.

— Привет, торгаш. Вижу, новую пригнал?

— Видишь ты правильно.

— Быстро. А про атлас, наверное, забыл?

— Обижаешь, комадрил! — пошарив на заднем сидении, Бабуинас протянул ему полскую, большого формата книгу. — На, пиши свою диссертацию.

— Спасибо, выручаешь ты меня, — пролистал атлас Примат. — Учиться никогда не поздно, а любви все возрасты покорны, вероно?

— Правильно.

— Сколько.

— Столько.

— Держи, — отдал деньги Примат, — ты настоящий друг.

— Я знаю, — согласился Бабуинас, — и заходи, если что.

— Если что, то обязательно.

Подмигнув поворотниками, автобабуин выехал на дорогу, а к Примату подбежали Семь и Восемь, и ему пришлось спешно засунуть книгу с картинками в сумку.

— А что это, дядя Примат? — поинтересовался Восемь.

— Ничего интересного, — соврал он, — справочник.

— А посмотреть можно? — с другой стороны атаковал Семь.

— Потом, — пообещал им хитрый обезьянн, — вон ваш папа идет.

Появился Абызн с уже традиционными батонами в руках.

— Где ты был? Бабуинас новую тачку пригнал, хвалился.

— По машинам, быстро, — прикрикнул папаша на детенышей и невольно пресек направленное на атлас любопытство, загнав их на заднее сидение и вручив им пакет с батонами. — Крутятся же обезьянны!

Примат согласился с кручением вокруг и сквозняком внутри, а когда подъехали к дому, спросил:

— Ты в выходные долго спишь?

— Делаю попытки, а что?

— Да вот думаю в следующее воскресенье по дебрям побродить. Подбросишь меня к ним поближе? Маршрут, похоже, я уже выбрал.

— Очень рано?

— На сто двадцатый километр. Смотри, как тебе удобнее.

— Значит рано. Отвезу, об чем речь?

* * *

29. Двадцатый день на планете обезьянн.


Еще через день, когда он почти закончил закатывать в скотч определенным порядком разложенные на столе фотографии — уменьшенные копии карт, взятых на прокат у Гамадряныча и теперь разложенных для сверки на полу, раздался звонок в дверь. Так звонят или почтальоны, или мафиози, и отложив ножницы и ленту, Примат поспешил к двери, а открыв, обнаружил на площадке парнишку самого субтильного вида, наверное еще школьника, с большой сумкой через плечо. В таких сумках, вероятно, таскают скейты? Время летит — после разговора с Горильевым прошло уже дней десять.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался парнишка, — я принес то, что вы заказывали.

— Заходи, — пригласил его внутрь Примат, удивляясь возрасту курьера.

— Посмотрите, — не изменяя вежливости, парнишка отдал ему сумку.

— Подожди здесь, хорошо? — забрал сумку Примат и ушел в комнату, одновременно спортзал, спальню, а вот теперь еще и фотомастерскую и вот-вот оружейную.

В сумке оказался автомат, короткий, как он и заказывал, без пламегасителя, но с резьбой для глушителя по наружному срезу ствола. Глушитель — похожая на велосипедный насос трубка тоже здесь, а так же пустой магазин и две пачки патронов — все по заказу. "Коротыш" — так называется автомат, принесенный ему худосочным курьером, удобство короткого ствола плюс бесшумность. Быстро разобрав автомат и убедившись, что все в порядке и достав "зеленые", Примат вышел в коридор.

— Все нормально? — убивая вежливостью, поинтересовался парнишка.

— Да, держи, — протянул деньги Примат.

А на столе фотографии, на полу карты, на диване разобранный автомат, и сухой осенний лист рябины на белом, исчирканном расчетами маршрута, бумажном листе. Сумасшествие? Но ощущения нереальности нет, как и нет желания пнуть все эти бумажки и железки. А в окно Примат увидел, как развязной подростковой походкой уходит вежливый снаружи и жестокий внутри оруженосец, унося честно заработанные "грины", а прямо напротив окна нарисовался невзрачный мужичонка в сером плаще. Остановившись на тротуаре и задрав голову, он, в тайном любопытстве, кажется, смотрит прямо на него? Но показалось, нет никакого мужика и серого плаща, исчез как привидение — только случайный взмах ветра подхватил и тут же оставил в покое с десяток желтых листьев.

В тот же день, закончив поклейку скотча, он зашел в гараж к Гамадрянычу — вернуть одолженные карты. Вообще-то это секретная вещь, но старый служака Гамадряныч надыбал их, когда служил на границе. Он ветеран и помнит генедрилов лейтедрилами, чего ему бояться? А карты хороши — все рыбаки и охотники поят его за это, а клан этот хоть и состоит из слухов, но не из доносов.

— Выпить не хочешь? — жестоко поинтересовался старый воин.

— Нет, только не сейчас, — помня ужасное, воскликнул Примат, — убьешь меня раньше времени.

— Уверен? — настоятельно уточнил любитель хорошей водки и красивой северной природы.

— Нет! За карты спасибо.

* * *

30. Комментарий.


Ну что, мучачос, накидал в мамон пельменей с маслицем "Колибри" и кетчупом "Балтимор"? Отринь пельмени, а так же манты, ханси, чебуреки. Выкинь водку-самогонку. Пукни минералкой. Икни, очнись, мучачос, и представь себе ангела, раскинувшего крылья и скользящего в потоке теплых восходящих судеб. О, растирающий мамон (в движении — плевки), сдрыстни с табуретки! Прижмись, не ухом — лбом, глазами к оконному стеклу! Тогда, возможно, ты поймаешь мгновенье взмаха быстрых крыльев, тревожащих тебя и ветер? И не заглядывай ему в глаза — они невидимы, но тяжелы. И снова упади на табуретку и даже не пытайся поймать оттенки неба, это невозможно. Поймать возможно лишь мгновенный ветер взмаха, вдруг дунувший листвой. А может снегом, падающим с ветки? А может пылью из пустыни? Но только я прошу тебя, мучачос, не будь чиканос и не лови руками.

— А сам-то ты ангела видел? — законно хавкнет чавкой кремовый мучачос. — Вот пэндос, разбубонил глюки, будто ангелов — как в Бульбандии картошки.

Я — видел! Есть точный адрес, и как раз в Бульбандии.

Не знаю, сколько было время, но это было то время ночи, когда тепло земли, смешиваясь с холодом неба, рождает туман и замирание, давая звукам жить как бы отдельно от всего затихшего. Звуки — как звезды, свободны и легки, а туман заполняет собою сады и дороги. Неплотная муть — туман прозрачен вверх, и звуки не глухи, и ясно видны звезды.

Мы торопились — все-таки прохладно.

— Смотри, — сказал я ей.