Под угрозой полного вымирания обезьянам пришлось покинуть удобные, но страшные джунгли и выйти на не менее опасные равнины, где они, однако, уже издалека могли видеть липкоухих. Им в этом помог жесткий строй — дрил, первое слово, произнесенное обезьяной в момент превращения в обезьянна. Сначала они просто выживали, затем научились делать оружие и стали охотиться сами, и перво-наперво перебили всех слозубов. А когда горы мяса закончились, начали обрабатывать землю и постепенно превратились в, собственно, обезьянн. Обезьянн — это звучит не только гордо, но временами страшно.

С тех жестоких пор прошло много тысяч лет и, постепенно, понемногу потребность в постоянном дриле исчезла. Сейчас это слово в обезьяннских языках осталось в основном в виде суффиксов, в частности в званиях русбандских ифоцеров: лейдрил, капедрил, майодрил, полкодрил, генедрил; и на флоте: тридрил, двадрил, расдрил, адмедрил; да еще, пожалуй, в кавалерии, существующей исключительно в парадном варианте: конедрилы различных рангов. Примат и Абызн — как раз такие ифоцеры, капедрилы северообезьяннской пехтмуры, и читатель, вероятно, помнит, что Примат — это удачливый спортсмен, мастер-силодрил в тяжелом весе, а эта категория наиболее почетна в любых сообществах обезьянн, а Абызн — комадрил штабной автороты.

Ну и еще одно, о чем, пожалуй, можно и даже нужно было бы упомянуть, так это о религии. Из множеств вариантов веры к началу повествования утвердились — или о них еще помнят, три основных учения — или, как их еще называют — мировые религии, хотя, правильнее было бы говорить — планетарные, не давая возможным инопланетянам повода для подозрений обезьянн и в их космической мании величия.

Самой молодой из них уже, тем не менее, чуть меньше полутора тысячи лет, и главного бога зовут Лохом (обычно: "О, Лох!" или "А, Лох?"). О нем обезьяннам рассказал великий пророк Муххам Мор — после своего общения с ангелом по имени Взбодриил. Относительная молодость этого учения делает его воинственным и динамичным, что как нельзя лучше подходит для известных своей горячностью носачей шашлыкских гор. В священный день всех лохован, пятницу, они, подчиняясь громкому, на распев зову музозвонов, красят яйца в зеленый цвет и собираются на молитвы.

Второй планетарной религии уже более двух тысяч лет, и она появилась за пятьсот-шестьсот лет до веры в Лоха. Имя главного пророка этой религии — Соус, и он, по его собственным, естественно, словам, является внебрачным сыном главного ангела, Гамадриила, и по совместительству собственным палачом. Но нужно признать, что идеи его гораздо миролюбивее своего позднейшего коллеги, Муххам Мора. Русбандия, номинально, на восемьдесят процентов находится под влиянием учения Соуса, и у соусовцев есть свои молельные дома и свой священный день — воскресенье, красный день календаря, и они тоже, как и лоховане, красят яйца, понятно, что в красный цвет.

А за пять-шесть столетий до Соуса существовал еще один пророк, более древний и, соответственно, более миролюбивый. Имя его — Великий Будка, он сам себе ангел. Последователи этого пророка называют себя будкистами, их священный день — туманный и дождливый четверг, их молельни — будки, и они не только красят яйца в желтый цвет, но еще и бреют их — чтобы случайно не наступить на медитирующего в тумане монаха.

Если захотеть и заглянуть еще дальше в глубь обезьяннской истории, то можно без труда отыскать с десяток мировых, но сейчас уже основательно подзабытых религий, например: огнепоклонники и водоспуски, ветродуи и хвостоплеты, древохвалы и свистуны, и множества верований в силы природы и духов лесов. Но все религии придумывали ангелов и бесов, и об этом нелишне напомнить читателю, потому что не только Примату, но и ему может присниться нулный (лунный) ангел или космический бес, и подсказать, что ангелы часто меняют окрас — в зависимости от обстановки.

Но пора возвращаться в Северообезьяннск, главный город Северного Флота Русбандии, и… будь бдителен, северообезьяннец!

* * *

5. Первый день на планете обезьянн, продолжение.


— Привет, Шимпанзун!

— Привет, Безьянна! Только давай пойдем быстрее, хорошо?

Быстрый шаг необходим, и хотя приятно считать себя решительной и независимой, особенно утром и одной, но сегодня решительность ее подвела — она продрогла насквозь. Еще вчера она решила, что сегодня для нее начнется весна. Так и случилось, однако с вечера проверенный на стрелки капрон отказывается греть, а отступить уже невозможно, немыслимо, нельзя. Можно только или заболеть, или замерзнуть — насмерть!

— Хорошо, хорошо, — быстро согласилась с подругой Безьянна. — А что это на тебя обезьянны прямо с утра набрасываются? Наверное, костюмчик взолновал?

— Наверное. Интересовались температурой тела.

Она ответила, не сбавляя шага, и это жестоко по отношению к тепло одетой Безьянне. Но чтобы не замерзнуть окончательно, ей нужно еще быстрее мелькать ногами, чувствуя, как взгляды позади идущих тянутся к ним, отрываясь от черных шинелей. Но тепла это не приносит. Еще немного — и ноги перестанут слушаться ее. Просто отвалятся. Красота требует жертв — те два пехтмурских капедрила абсолютно правы, но ей приятно и привычно стряхивать со своих длинных ног — метр десять и не от бедра, липкость взглядов встречных и параллельных обезьянн, и ревность обезьяннш. Вот только голос дрожит вместе со всем телом — хоть и вынужденно, она заметила это, отвечая на неизысканную шутку двух, вслед хлопнувших глазами капедрилов.

— Ну и как температура?

— Понижается быстрее, чем я иду, а тела я уже почти не чувствую. Могла бы и не спрашивать!

Шимпанзун знает, где-то читала, что обезьяннши намного легче переносят холод, чем сильный пол, а сегодня утром она установила это опытным путем. На себе, но ей почему-то не очень верится в правильность книжной теории. Правда, ее немного согрела черная закорючка из глаз высокого капедрила, но вздрогнув, тело прогрелось всего лишь на полградуса, не больше, а степной взгляд напомнил, вдруг и не к месту, сегодняшний забытый сон. Правда, думать сейчас о снах невозможно. Это станет возможным позже, на службе и в тепле, и то, если вспомнится. А забудется — значит не сбудется.

— Зато у них повысилась.

— Воспламеняющая взглядом?

— Причем тут взгляд?!

Они рассмеялись. Смех необходим и не мешает быстрому шагу, а вскоре, увидев бетонный вход в пещеру, она едва не прибавила еще — у нее длинные ноги, а пальто едва длиннее юбки. Она не умерла и доказала теорию действием, но внутрь нырнула впереди Безьянны и счастливо врезалась в плотное тепло большого калорифера. Толстая вахрушка в стеклянном кубе проверила пропуска, и Шимпанзун, заметив, что подруга сразу же расстегнула шубу — ей жарко, не зима, внутренне сопротивляясь движению, но понимая его срочность и необходимость, непослушными пальцами развязала пояс. Густое тепло скалы сразу же проникло под пальто — и это спасение.

Они быстро прошли по узким коридорам и лестницам вниз, мимо мелькающих рядов дверей с загадочными для непосвященного надписями, вдоль стрелок на стенах, под змеящимися под потолком трубами и кабелями. Стены коридоров окрашены в различные цвета — чтоб не заблудиться, но не смотря на это привычна экзотика подземного объекта жутковато давит искусственностью света и несвободой воздуха на снующих по коридорам обезьянн. Начало дня, и черные, цвета формы дрилов, осколки тени утренней змеи рассыпались по разноцветным направлениям. Но пройдет полчаса, сменятся вахты, и все успокоится.

Вот и нужная дверь, одна из многих, с буквами и цифрами на ней — название боевого поста. Нажатие на кодовый замок — и они, выпрыгнув из коридорной спешки, врезались в стандартную статичность круглосуточного дежурства, немного растревоженную пришедшей сменой. Мигание лампочек и шкал, специфичность звуков, привычность направлений взглядов и точность фраз.

— Задерживаемся? — сурово спросил дежурный. — Или все-таки опаздываем!

Он в чине лейтедрила, а значит молод и от этого показательно грозен. Он восседает посреди длинного, во все центральное помещение стола. Справа от него — помощник мичудрил, который служит давно и знает все, слева — диспетчер, мичудрила средних лет по имени Рила. А перед столом, метрах в пяти он него, большой, во всю стену экран, или правильнее — планшет, и обезьяннши-планшетистки рисуют на нем четкие и жирные, плакатные стрелки, прокладывают маршруты и пишут большие буквы. Но все справа налево, и получается белиберда. Там, за экраном, с той стороны, внизу, оперативный зал, и дрилы больших рангов, издали глядя на экран-планшет, а заодно оценивая силуэты планшетисток, сначала обязательно думают и затем решают, куда какой корабль двинуть, или послать в назначенный квадрат подводную лодку, или поднять пару самолетов, или оставить все на месте. Шимпанзун и Безьянна — планшетистки, пришли на новеньких — сменить стареньких.

— Торопимся! — за себя и за еще не оттаявшую подругу ответила Безьянна, и они быстро прошмыгнули в дверь за спиной дежурного.

И сразу же врезались в другую, теперь уже говорящую спину. Спиной к двери, а значит и к ним стоит ифоцер — их комадрил, а комадрила, естественно нужно любить не только в фас и в профиль. Перед ним молоденькая обезьянна в форме, но очень короткая юбка противоречит уставу, хотя и радует его суровый глаз.

— Ну в чем дело? Я не пойму, честное слово! Сколько можно говорить?! — произнесла спина с плохо сдерживаемым внутри мундира надрывом, и стало ясно, что это не первый вопрос и что этот вопрос почти риторический. А спина с такой риторикой не согласна.

— А в чем дело? — с притворным непониманием и тренированной невинностью в голосе переспросила симпатичная обезьяннка в короткой юбке.

— Я же просил, умолял… всех, одевать на службу что-нибудь поприличнее.

В раздевалке еще несколько обезьяннш, новая смена. Они молчат и честно слушают строгие комадрильские слова.

— Не понимаю, о чем вы? Сами же знаете, что формы на складе нет, а материалом не дают. Разоружение! Пошила из чего было.

— Но не раздевание же! Что, в самом деле больше не нашлось?

— На обрезки много ушло.

В ответе обезьяннки снова прозвучала показательная невинность, а у комадрильской спины, там, внутри, образовалось разреженное пространство, дефицит воздуха и невозможность звука. Главное, чтобы не случилось избытка внутреннего напряжения!

— Доиграетесь, у вас вся премия на обрезки уйдет! — наконец-то выдохнул комадрил. — И не только у вас! Я это всем говорю.

Все — это планшетистки, телеграфистки, радистки, экспедистки. Они молча и внимательно слушают комадрила, потому как положено слушать, тем более он им, в общем-то, не враг. А еще в этой комнате с десяток телеграфных аппаратов, но и они почтительно молчат.

— Оран Гутанович, говорят, скоро брюки выдадут? — спросила одна из обезьянн, та, что постарше.

— Спортивные! А мне смирительную рубашку. Поймите, вы же к начальству ходите, бумаги носите.

— А что, ему нравится, оно довольно, — вновь напомнила о себе и о пользе игры в непонимание молоденькая обезьянна.

— Хорошо, что вы не видите, как оно довольно, когда меня на ковер вызывает!

— По этому поводу? Не может быть!

Чувствуя бесполезность всяких доводов и близость нового приступа кислородного голодания, комадрил резко повернулся, и… его взгляд уперся в Шимпанзун, в ее расстегнутое пальто и в длинные, красивые, стройные и чудовищно чулочные ноги.

— Мамочка! — вырвалось у нее.

— Вот именно!

Суровый комадрильский взгляд сломался, а майодрил, убедившись в безнадежности любых слов, вышел из раздевалки в центральный пост, плотно закрыв за собою дверь. В его, понятно что майодрильских (он закончил гражданский вуз и не имеет права называть себя тридрилом), но вполне еще гибких мозгах столкнулись суровость и нежелание спора. А еще, наверное, весна и неплохой для священника, но неудобный для дрила характер. Из-за двери послышался прыск-смех.

— Детский сад!

Он суров не только для обезьяннш из раздевалки, но и для всей дежурной смены. Однако смена — сидящие за столом и стоящие у планшета-экрана, почему-то смотрят на него сочувственно и бесстрашно. Со срочниками было проще — но разоружение, сокращение — и набрали местами ногастых и частично незамужних. Беда!

— Оран Гутанович, — тоном учительницы, знающей чуть больше, чем этого требует школьная программа, обратилась к нему мичудрила по имени Рила, помощник номер два, — напрасно вы так остро реагируете. Они же молодые, им хочется ножками посветить. Это же вполне естественно.

— И не безобразно, — поддержал ее первый помощник, знающий комадрила с лейтедрильских времен.

— А начальство действительно довольно, — согласился с подчиненными дежурный, — оно их так и различает. Спрашиваешь, — кивнул он на телефоны без дисков, — а где там наша экспедистка? Какая, — отвечают, — в короткой юбке? Да, — говоришь, — с ногами. Уже ушла. Все быстро и понятно. Они же не разбираются, — он снова кивнул на телефоны, — кто откуда, а внешне запоминают. Удобно, и время здорово экономит. Энергосберегающая технология!