Очень уж деловым оказался дядюшка Хельмут. Посвятил слезам да разговорам с сестрой и племянником один день всего. Из разговоров этих Майя узнала все их семейные тайны – надо же, она и не знала, что Леня, оказывается, никогда своего отца не видел… Он погиб, когда Леня и не родился еще. Анна Альфредовна его одна растила. Странно, что она не знала этого. Все-таки в одном классе учились. Вот про Димку Ненашева она все знала – и чем мама болеет, и какой папа строгий, и в каком городе родственники живут, а про Леню Гофмана ей никакая информация, выходит, не нужна была. Теперь вот сидит, удивляется, как дурочка, бровки вверх тянет. Еще и невестой назвалась…

На другой день после встречи дядя Хельмут изложил им свои планы. Как действительно оказалось, приехал он не просто так, а по делам фирмы. Представительство в Питере открывать. Разговоры у них там, в Германии, об этом давно шли, а тут как раз все счастливо и ко времени совпало… В общем, решил дядя Хельмут в Питере надолго обосноваться. Присмотреться. Сначала представительство открыть, а потом и свою собственную фирму. Сказал, что сейчас многие в Россию рванули, что здесь настоящий Клондайк теперь для инвестиций. Леня дядю слушал очень внимательно. Прямо глазами горел. И диалог у них получился в этом плане обоюдный – не зря же он на экономическом факультете учился. А Майя с Анной Альфредовной только улыбались да помаргивали глупо от обилия незнакомых слов в лексиконе мужчин. Правда, диалог этот им потом более понятен стал. И более интересен, чего уж греха таить. Это когда дядя Хельмут о жилье заговорил. И для себя, и для них. И даже попросил Леню заняться покупкой двух квартир в самые ближайшие сроки. Правда, на средства для покупки этих самых квартир особо не раскошелился – тех денег, которые дядя выделил, хватило только на две однокомнатные. Но тут Анна Альфредовна опять же ситуацию разрешила – заявила решительно, что климат здешний сырой ей вовсе никак не подходит, что дома ей жить гораздо сподручнее и что она будет просто к ним в гости приезжать. Материнский подвиг совершила, одним словом. Самоустранилась с территории молодых, чтоб не мешать. Посмотрела купленную квартиру, сходила с ними в ЗАГС, всплакнула и уехала. И даже на свадьбу не осталась. Чего я, говорит, с вами, с молодежью, делать буду?

Хотя свадьбы, как таковой, у них и не было. Так, вечеринка студенческая. Пришли ребята из Лениной группы, поели, попили, поплясали от души. Пообещали своими силами ремонт сделать. Квартира-то убитая совсем была. Потом и правда – сделали. Неказисто, но сделали. Хотя, если уж подсчетами заняться, сколько того портвейна было выпито за время этого студенческого ремонта… Можно было б на эти деньги нормальную бригаду привести…

А дядя Хельмут очень быстро свое газонокосильное представительство открыл. И место для офиса выбрал удачное, и все другие дела провернул аккуратно, без нервного русского надрыва. По-немецки. Через месяц уже работать начал. И Леню к этой работе сразу привлек. После университета ехал бедный Леня на другой конец города, засиживался в дядином офисе допоздна. В дела вникал. А Майя хозяйством занялась. Обустройством гнездышка. Хотела тоже на работу устроиться, да прописки у нее питерской не было. Нет, конечно же Леня ничуть не возражал против ее прописки – она ж не кто-нибудь, она ему жена. Самая настоящая, законная, со штампиком в паспорте. Просто чтоб в новой квартире прописаться, надо было со старого места жительства обязательно выписаться. Тоже штампик в паспорте поставить. То есть надо было Майе домой ехать, как ни крути. А ехать ей не хотелось. Боялась. Можно сказать, постыдно трусила. Но звонила матери довольно часто – ее на местной почте, где аппарат междугородный стоял, все сотрудники в лицо знали, даже здоровались иногда. Мама бодрым голосом выкрикивала ей в трубку новости – Юлька болела, с температурой лежала, теперь ничего уже, Ванька в школьном спортзале стекло оконное разбил, теперь учителя, сволочи, деньги с нее справляют, и это еще слава богу, что сватья новоявленная, Анна Альфредовна, дай ей бог здоровья, в школу сходила да все утрясла… Заканчивался их разговор тоже на оптимистической материнской ноте – ты, мол, Майка, живи себе там и не думай ни о чем. Замуж вышла, и хорошо, и замечательно. И мне на душе, мол, спокойнее оттого, что хоть одного ребенка в хорошую жизнь выпустила, за хорошего человека пристроила. И на том спасибо. Но где-то там, Майя слышала, на задворках этих высказываний, звучало-таки медными трубами материнское торжество – вот так вот вам, женихи местные, окаянные и несостоявшиеся! Не захотели мою девку в жены брать, обманули, побрезговали, а она – вон как! Из городишка захудалого уехала в красивый большой город, замуж за хорошего парня выскочила, да еще и благополучие теперь на нее свалилось в виде дядюшкиного покровительства! Погодите, то ли еще будет с этим благополучием, дайте срок…

Что ж, и в самом деле, как ни крути, а именно так все и складывалось в Майиной питерской жизни. Вполне благополучно. Леня оказался не мужем, а во всех отношениях чистым золотом. Добрый, заботливый, понимающий. Казалось, ему и самому доставляют огромное удовольствие эти в себе золотые качества – доброта, забота да понимание. А чего стоило Ленино предложение посылать половину заработанных у дядюшки денег Майиной маме? Это уж вообще – предел всему… Раз в месяц она бежала на почту, как на крыльях летела! И в большой магазин «Детский мир», что на Невском, частенько заглядывала, одежонку для малышни покупала. Она Лене очень, очень благодарна за все была. Просто ужас как благодарна. Хотя, если честно сказать, и прислушивалась к себе настороженно, боясь, не поднимется ли из души черным облаком неприязнь какая. Мало ли. Поднимется и выскочит наружу, набросится на Леню непредсказуемым раздражением. На одной благодарности тоже, говорят, далеко не уедешь. Надо же как-то еще и с любовью определиться. Она, эта любовь, хитрая зараза, ее ничем не проймешь. Нет такой таб летки, чтобы проглотить ее вместо антибиотика и убить в себе старую любовь-заразу. А вместо нее потом новую любовь вырастить. Хорошую и правильную.

Иногда, правда, ей казалось, что она с этой задачей-любовью довольно успешно справляется. То есть растет, растет в ней по отношению к Лене то самое чувство, до дрожи знакомое.

Вот, например, бывали дни, когда она прямо с утра начинала его ждать. Даже с нетерпением. Копила в себе всякие душевные новости – и то ему надо рассказать, и про это не забыть… И уют наводила, и еду готовила – вся в ожидании! Просто изводилась к вечеру этим радостным ожиданием! А как только Леня переступал порог вечером, все пропадало куда-то. Разом. Обидно – жуть. Накатывало то ли равнодушие, то ли усталость неизвестно от чего. А еще – страх стеной вставал. Страх, что выскочит из дальнего уголка души притаившаяся там тоска. Оттолкнется и выскочит. А Леня все смотрел по-доброму, улыбался понимающе. И вроде как всем доволен был. Потом она себя успокаивала – может, и не надо ему никаких ее встречных душевных движений? Может, ему и так хорошо? Он же деловой мужчина все-таки, а не романтический герой…

Так прошел год. Пробежала быстрая весна, ушла в небытие нервная Ленина летняя сессия. А с осени он на вечернее отделение перевелся. Работы стало много. Дядя, как и собирался, открыл-таки в городе собственную фирму. А исполнительным директором в ней Леню назначил. С очень хорошей зарплатой, между прочим. Майя тоже хотела туда на работу напроситься, но Леня ее отговорил. Как объяснил – не тот, мол, для нее это профиль. Она ж чистый гуманитарий. И было бы гораздо лучше, если б она продолжила учебу в педагогическом. Два курса в родном городе закончила – и что? Псу под хвост? Вот, сказал, в Новый год соберемся с тобой и домой сгоняем. И выпишем тебя из маминой квартиры, и документы в твоем институте заберем…

Она ему поверила. Привыкла за это время ему верить. И даже не испугалась. Домой так домой. Тем более она так по маме соскучилась! И по ребятам! И вообще – нельзя же всю жизнь за Лениной спиной прятаться. Она теперь дама замужняя, а те, которые чужие мужья, они и есть чужие мужья, не более и не менее. Как знать, если б тогда Леня действительно с ней домой на Новый год поехал, то так оно и было бы. В смысле чужих мужей…

Дядя Хельмут Леню на Новый год не отпустил. На фирме проблемы какие-то возникли, она уж и не помнит какие. То ли налоговая должна была нагрянуть после праздников, то ли еще какая угроза бизнесу. Майя даже заплакала от досады, когда Леня ей объявил, что поехать не сможет. А может, не от досады, а от страха. Он ее успокаивал – ничего страшного, мол, съездишь одна… Не надо, не надо было ей тогда без Лени ехать! Может, и обошлось бы все…

– Майка, ты чего опять застыла? – снова вздрогнула она от прозвучавшего за спиной маминого голоса. – Не пугай ты меня, доченька! Поговори со мной, а то у меня из-за тебя сердце не на месте.

– Да нет, мам, все в порядке.

– Да я уж вижу, в каком порядке! Как поговоришь с этой девкой-адвокаткой, так сразу будто кожу с себя сбрасываешь. Чего ты испугалась-то? Очередного суда, что ль? Уж сколько этих судов было, и все в твою пользу получаются! Радоваться надо, а ты испугалась!

– Да чему, чему радоваться-то, мама? – вдруг раздраженно всплеснула руками Майя, резко развернувшись всем корпусом к матери. – Тому, что я Лене жизнь порчу и никак остановиться не могу? Этому надо радоваться? И вообще – отстань от меня, пожалуйста! Дай мне одной побыть! Я и без того себя сволочью последней чувствую, и ты еще…

Совсем она от себя такого истерического всплеска не ожидала. Нельзя, нельзя ей так задумываться, нельзя ворошить прошлое. Ничего хорошего из этого не выходит. Уж лучше запереть его на замок да жить, как жила все эти годы. Вон как маму напугала – стоит перед ней вся такая растерянная и несчастная и даже ладонью прикрылась, будто она ее ударить собралась. Сколько раз уже себе слово давала – не ворошить, не думать, не посыпать голову пеплом…

– Мамочка, прости… Ну прости, я сама не знаю, как у меня с языка сорвалось! – кинулась она тут же к матери с объятиями. – Я просто задумалась… А ты сзади так неслышно подошла…

– Да ладно, Майка… Что ж я, совсем глупая, думаешь? Не понимаю ничего? Знаешь, как я себя корю, что заставила тебя тогда уехать… Да и потом… Может, уж не надо было тебе с этими алиментами канитель заводить?

– Не надо, мам! Не говори ничего, не надо! Ни в чем ты не виновата! А канитель эта… Ведь пройдет же она, правда? Кончится же это все когда-нибудь?

– Ну конечно, доченька. Кончится, конечно. Наверное, ты сегодня устала просто. Вон как поздно пришла. А ты ложись давай! Расправляй постель и ложись! Поспи, доченька! Хочешь, я тебе пустырника заварю? Попьешь отварчику, всю ночь крепко спать будешь…

– Хорошо, мам. Я лягу. Только ты не обижайся, ладно?

– Да ладно, какие меж своими обиды… Пойду телевизор приглушу да Темке накажу, чтоб шибко не шумел…

Быстро постелив себе на диване, Майя легла, завернувшись в одеяло, как куколка-шелкопряд, вместе с головой. Хорошо. Можно никого не видеть, не слышать. Раз уж начала свой путь в прошлое, надо пройти его мысленно до конца. Нечего себя жалеть. Раз все это было, значит, было. Как от него ни беги, а было. И тот Новый год тоже был…

Они встречали ее на вокзале, выстроившись рядом с матерью по росту – Ванька, Юлька, Сашка. И бросились к ней одновременно, как только спрыгнула она с подножки на перрон. Чуть с ног не снесли. Кричали что-то свое, ребячье. Нормальные детсадовские дети – голоса громкие, звонкие. А Сашка – тот еще и повизгивал, как щенок, и подпрыгивал на одном месте, крепко сжав кулачки. И Анна Альфредовна тоже пришла. Обняла ее, как родную, звонко чмокнула в щеку. Радостная получилась встреча. На улице, правда, мороз был, так что целоваться-обниматься долго не пришлось – бегом домой потрусили, волоча на себе многочисленные сумки с подарками. А дома встреча продолжилась – рассматриванием этих самых подарков. Тоже радости было! Она между делом успела и холодильник загрузить под завязку привезенными с собой вкусностями, чем перепугала бедную маму до смерти. Та сунулась было в холодильник и вдруг вскрикнула так, что все на кухню сбежались, привлеченные ее испуганным возгласом.

– Ой, Майка… Ой, да что же это… – лепетала мама, глядя на мясное, рыбное да сырное изобилие. – Я уж и не помню, когда в нашем холодильнике столько всего было… Отвыкла, вот и перепугалась…

– Ой, нашла чего пугаться, сватьюшка! – весело рассмеялась Анна Альфредовна, подмигнув Майе. – Давай теперь, привыкай! Дочку, чай, не в дальнюю деревню за пьяницу замуж отдала!

– И то, и то… – согласно закивала ей мама, сильно смущаясь. – И сама не знаю, чего это меня обнесло с этим испугом…

Хороший был тогда день. Веселый. И вечер, наверное, тоже был бы хорош, если б Динка не позвонила. Как там поется – вдруг раздастся гром небесный телефонного звонка? Точно, гром. Точно, вдруг. Она сама и трубку взяла – думала, Леня звонит узнать, как добралась…